«Грозный всадник», «Небывалое бывает», «История крепостного мальчика», «Жизнь и смерть Гришатки - Алексеев Сергей Петрович
Поднял Глебка на ноги мужиков, объяснил поспешно, в чем дело. Набрали крестьяне сена, кладок и досок, пришли к опасному месту, соорудили шаткий настил. По настилу весь партизанский отряд и убрался из-под самого носа французов.
— Ну, говорил я, что можно любому всегда утечь! — опять торжествует Глебка.
Вырвались мужики из окружения. Осмелели. Думают, а что, если им самим теперь захватить французов. Мысль озорная, всем нравится. Обошли крестьяне болото сухими местами, взяли с собой мужиков из местной деревни, послали в другие, чтобы и те приходили на помощь. В общем, к рассвету все были на нужном месте.
Проснулись утром французы. Где же крестьяне?! А те у них за спиной. Вот уже и крики слышны, и самодельные пики пущены в ход, рогатины, косы, вилы. Правда, и ружей у мужиков с десяток, и две настоящие сабли. Заметались французы. Одни к трясине — тут их голубит верная смерть. Другие к крестьянам — навстречу им тянутся косы и вилы. Погибли французы.
Довольны крестьяне.
— Ну как?! — смеясь, обращаются к Глебке. — А говорил, что любому можно утечь!
Отступают французы. Есть хочется. Нечего есть. Бродят французы по русским селам. Рыщут, где бы и чем поживиться.
Не забыта и деревня Ивановка. Недавно побывало здесь двадцать французских солдат. Сегодня явилось семеро.
Ходят французы по избам. Пусты закрома крестьянские. Скотина куда-то припрятана.
Явились они к деревенскому старосте, вцепились в белесую бороду:
— Отвечай, где зерно укрыто.
Разводит старик руками:
— Третье лето у нас недород.
— Недород?
— Недород.
Обозлились французы, хлесть старика нагайкой:
— Недород?!
— Недород!
— Ах ты мошенник старый! — кричат французы. — Не желаешь добром, силой сказать заставим.
Схватили солдаты деда. Швырнули, как сноп, на лавку Теперь уже двое стоят с нагайками.
Крутилась здесь Мотя — внучка упрямого старосты. Жалко ей деда, знает она, где зерно зарыто. Взлетели над спиной старика, как цепа в обмолот, нагайки. Зажмурилась Мотя:
— Стойте!
Остановились французы, смотрят на Мотю.
— Дедушка хворый. Не бейте. Я покажу.
— Ах ты душа окаянная, — сплюнул старик с досады, потянулся к печному ухвату.
Съежилась Мотя.
— Но, но, — вмешались французы. — А ну, собирайся! — командуют Моте.
Собралась девочка. Идет, от обиды и страха всхлипывает Вывела она французских солдат за околицу. Повела за бугор к оврагу.
Кусты над оврагом. Место укрытое. Пойди разыщи здесь зерно без Моти.
Спустились французы в овраг. Отмерила Мотя четыре шага от какой-то коряги, указала:
— Вот здесь.
Отложили солдаты ружья. Сняли мундиры. Лопаты в руки. Довольны французы: близка удача.
— А ну, не мешайся! — кричат на Мотю.
Роют французы. Потеют французы. Французы вовсю стараются.
А в это время там наверху, над краем оврага, из-за кустов высунулась чья-то бородатая голова. Следом за ней другая: улыбнулся Моте безусый парень, глазом хитро моргнул.
Смешно, хихикнуть хотела Мотя. Однако сдержалась.
Зашевелились кусты над оврагом. Поднялись крестьяне в свой полный рост. Один за другим прыгают вниз партизаны.
Минута, вторая — вповалку лежат французы. Руки вожжами скручены.
Идут партизаны домой. Гонят солдат французских.
— Эка, удачлива ты, Матрена, — хвалит девочку тот бородатый.
— Ахтеры вы с нашим старостой, — хихикает парень.
— Семь штук — дела нешутейные, — рассуждает «акой-то мужик.
— Подумаешь, семь, — улыбается Мотя. — Намедни их было двадцать.
Вот и все. Вот и рассказ про деревню Ивановку, про отважную Мотю, Мотю-Матрену — русскую девочку.
Наловчились крестьяне села Локотки арканом ловить французов. Спрячутся где-нибудь в кустах при лесной дороге, ждут — не прейдет ли какой отряд. Дождутся — конных ли, пеших. Подстерегут того, кто отстал, — аркан немедля ему на шею. И сразу к себе. Кляп ему в рот, пока тот не вскрикнул. И будь тут здоров, мусье. Как карась, на уду попался.
Как-то снова крестьяне засели на выгодном месте. Вначале была неудача — никто не движется. И вдруг конный отряд рысями. И, как всегда, кто-нибудь сзади. На сей раз рослый, с чубом француз. Подъехал француз к кустам, где притаились крестьяне. Взвился аркан. Полетел наездник с коня. Кляп во рту у него немедленно.
Приволокли мужики француза к себе в Локотки. Дорогой еще пристукнули. Уж больно ершистый француз попался. Все ногами крестьян пинал. Положили крестьяне пленного в каком-то хлеву. Притащили воды, плеснули на голову. Вынули клял. Решили вести в уезд, в Сычевку. Там принимали пленных.
Поднялся француз, как закричит:
— Путаны бороды! Сивые мерины! Рог вам бугаев под самое дыхало!
Крестьяне так и разинули рты. Икота на иных напала.
Оказалось, то был не француз, а донской казак из отряда Дениса Давыдова. Казаки специально оделись во французскую форму. Ехали то ли в разведку, то ли еще по какому делу.
Опомнились, пришли, конечно, крестьяне в себя:
— Да откуда мы ведали.
— На лбу не написано.
— Скажи спасибо, что жив остался.
— Глаза поросячьи! Дубы неотесанны! — не утихает казак. — А это что?! — и тычет на чуб казацкий.
Конечно, чубов у французов не было. Да поди разгляди там в такую минуту.
— Ладно, — наконец приостыл казак. — Есть ли чарка у вас вина?
— Это найдется.
Выпил казак, тряхнул плечами:
— Ну, мужички, бывайте! Благодарствую за угощение.
Несколько дней крестьяне не решались выходить на дорогу.
— Ну их, снова не энтого схватишь!
А потом опять принялись за дело. Однако теперь осторожнее. Схватят француза крестьяне, смотрят прежде всего на голову — не виден ли чуб казацкий.
Приемный пункт для пленных французов в небольшом городке Боровске. С самого утра начинают тянуться сюда крестьяне. Доставляют свою добычу. Кое-кто приходит и с ночи — быстрей бы управиться. Дел у крестьян и помимо французов много. Вот мужики привели офицера. Вот крестьяне целый отряд пригнали. Две молодухи, смеясь и лузгая семечки, приволокли усатого егеря. Снова какой-то отряд. Старуха с ружьем и два гренадера. А вот пришагал мальчишка. Маленький-маленький — мужичок с ноготок. Тоже привел француза.
— Дитятко!
— Родненький!
— Да как ты его довел?!
Топырит мальчонка губы:
— Это уже второй.
— Ух ты!
— Ох ты!
— Да кто же его споймал?
— Я, — отвечает мальчишка.
Собрались крестьяне вокруг. Верят — не верят.
— А ну, расскажи про геройство.
— Дуй!
— Не стесняйся!
— Бреши!
Обиделся было мальчонка. А потом рассказал:
— Мы с дедом его словили. Я и коза.
— Какая еще коза?!
— Манька, бодатая.
Интересно крестьянам.
— Ну, ну, поподробнее!
Оказывается, коза, привязанная к дереву у края дороги своим видом приманивала поотставших французов, а дед оглушал их дубиной. Первого даже до смерти.
— Хитры, хитры… — говорят крестьяне.
— Значит, и Манька вроде в героях.
— А дед, ты смотри, мужик еще сильный.
— Сильный, — соглашается мальчик. — Только он при одной ноге. В армии фельдмаршала Суворова при крепости Измаил покалеченный.
— Выходит, солдат. Понятно.
— Ну, а вести-то такого тебе не боязно?
— Он же связанный.
— А вдруг побежит.
— Убежит! — усмехнулся мальчонка. — А это вот что? — и показывает на самодельную пику.
— И ты бы пырнул?!
— Пырнул!
— Эка жестокости сколько в малом, — процедила одна из молодок.
— Да, обозлились сердца, — задумчиво бросил какой-то крестьянин.
— Мне ее дед смастерил, — снова заговорил о пике мальчишка.
— Да что ты все дед да дед. А где же твой отец?
— Убит на войне родитель.
Агапка мечтал о французской шапке. Той, что носят гвардейцы: из медвежьего меха, с высоким красным султаном и медной бляхой. Отец у Агапки в партизанском отряде. Раздобыл он в каком-то бою долгожданный гостинец сыну.
