Тридцать три несчастья. Том 2. Небывалые неприятности - Сникет Лемони (книга регистрации .txt) 📗
– Сегодня, – объявил Ниро, – я буду играть скрипичную сонату моего сочинения. Она продолжается не больше получаса, но я сыграю ее двенадцать раз подряд.
– Прекрасно, – одобрил учитель Чингиз. – Осмелюсь признаться, завуч Ниро, я большой поклонник вашей музыки. Ваши концерты – одна из главных причин, почему мне захотелось работать в Пруфрокской подготовительной.
– Что ж, очень приятно это слышать, – проговорил Ниро. – Не много найдется людей, которые ценят мой талант.
– Я вас понимаю, – подхватил учитель Чингиз. – Вот я, например, лучший учитель гимнастики в мире, и тем не менее в мою честь не устроили ни одного парада.
– Безобразие. – Ниро покачал головой.
Бодлеры и Квегмайры, шедшие позади взрослых, переглянулись: все эти хвастливые речи вызывали у них отвращение, но они не смели и словом обменяться, пока не добрались до зала и не сели как можно дальше от Кармелиты Спатс и ее противных друзей.
Имеется одно, и только одно преимущество у тех, кто, не умея играть на скрипке, упорно продолжает это делать. Оно состоит в том, что они зачастую играют очень громко и не слышат, как переговариваются слушатели. Конечно, весьма невежливо разговаривать во время концерта, но если игра бездарная, исполнитель никуда не годится, а концерт длится шесть часов, невежливость простительна. Так было и в тот вечер, когда завуч Ниро вышел на сцену и после короткой вступительной хвастливой речи заиграл свою сонату.
Когда слушаешь классическое музыкальное произведение, бывает забавно разгадывать, что вдохновляло композитора написать то или иное сочинение. Иногда композитор вдохновляется природой, и тогда в своей симфонии он подражает трелям птиц и шелесту деревьев. В других случаях композитора вдохновляет город, и тогда сочинение подражает звукам городского транспорта и людским шагам и голосам. Сочиняя же свою сонату, Ниро, очевидно, вспоминал, как при нем кто-то мучил кошку: музыка была громкой и визгливой, что позволяло разговаривать во время ее исполнения. Пока Ниро пиликал на скрипке, ученики Пруфрокской подготовительной школы начали переговариваться между собой. Бодлеры заметили даже, что мистер Ремора и миссис Басс, которым полагалось следить, кто из учеников должен купить для Ниро кулек карамелей, хихикают в заднем ряду и делят банан на двоих. Только учитель Чингиз, сидевший в середине переднего ряда, казалось, внимательно слушал.
– От нашего нового учителя гимнастики мурашки по коже бегают, – заметила Айседора.
– Уж это точно, – согласился Дункан. – Наверное, из-за его вороватого взгляда.
– Вороватый взгляд у него потому, – Вайолет и сама бросила вокруг вороватый взгляд, желая удостовериться, что учитель Чингиз не слышит, – потому, что на самом деле он не учитель Чингиз. И он вообще не учитель гимнастики. Он – замаскированный Граф Олаф.
– Я знал, что ты его узнала, – обрадовался Клаус.
– Граф Олаф?! – воскликнул Дункан. – Какой ужас! Как он напал на ваш след?
– Стьюк, – мрачно заявила Солнышко.
– Сестра хочет сказать что-то вроде: «Он нас везде находит», – разъяснила Вайолет. – Она права. Но не важно, как он нас разыскал. Главное – он здесь, и несомненно у него уже готов новый план, как украсть наше наследство.
– А почему ты сделала вид, что не узнала его? – спросил Клаус.
– Да, – подтвердила Айседора. – Если бы ты сказала завучу Ниро, что Чингиз на самом деле Граф Олаф, Ниро прогнал бы этого кексолиза, извини за грубое слово.
Вайолет покачала головой в знак того, что не согласна с Айседорой, но ничего не имеет против слова «кексолиз».
– Нет, Олаф слишком хитер, – возразила она. – Я знала: если я попытаюсь сообщить Ниро, что он не учитель гимнастики, он все равно сумеет выкрутиться, как в случае с Тетей Жозефиной, и с Дядей Монти, и с остальными.
– Верное рассуждение, – согласился Клаус. – Плюс если Олаф подумает, что одурачил нас, больше останется времени, чтобы раскусить его замыслы.
– Лерт! – дополнила Солнышко.
– Сестра имеет в виду, что мы за это время успеем осмотреться – нет ли тут его помощников, – перевела Вайолет. – Очень правильная мысль, Солнышко. Я об этом не подумала.
– У Графа Олафа есть помощники? – возмутилась Айседора. – Несправедливо, чтобы такой плохой человек имел помощников.
– И помощники не лучше, чем он сам, – добавил Клаус. – Среди них две женщины с напудренными лицами, они заставляли нас участвовать в олафовском спектакле. Потом тип с крюками вместо рук, он помог Олафу убить Дядю Монти.
– И, кроме того, не забудь, лысый, он помыкал нами на лесопилке, – напомнила Вайолет.
– Эгину! – Солнышко хотела сказать что-то вроде: «А еще помощник – не то мужчина, не то женщина».
– Что значит «эгину»? – Дункан достал записную книжку. – Я хочу записать все подробности, относящиеся к Олафу и его труппе.
– Зачем? – спросила Вайолет.
– Зачем? – переспросила Айседора. – Мы собираемся вам помочь, вот зачем! Неужели вы думаете, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как вы пытаетесь избежать его когтей?
– Граф Олаф очень опасен, – предупредил Клаус. – Если вы попробуете нам помочь, вы подвергнете свою жизнь опасности.
– Ну и что? – заявил Дункан, хотя, с сожалением должен сказать, Квегмайрам как раз следовало бояться, и еще как бояться. Дункан с Айседорой вели себя очень храбро и жаждали помочь бодлеровским сиротам. Но храбрость часто обходится дорого, и за нее приходится платить. Речь идет, разумеется, не о каких-нибудь пяти долларах. Речь идет о гораздо, гораздо более высокой цене, такой страшной, что я даже не хочу сейчас об этом говорить, а хочу вернуться к описываемой сцене.
– Не беспокойтесь, – сказал Дункан. – Сейчас нам нужно выработать план. Мы должны доказать завучу Ниро, что учитель Чингиз на самом деле Граф Олаф. Как нам это сделать?
– У Ниро есть компьютер, – задумчиво произнесла Вайолет. – Ниро показывал нам на экране небольшое изображение Олафа, помните?
– Да. – Клаус покачал головой. – Он сказал нам, что усовершенствованная компьютерная система не допустит сюда Олафа. Вот вам и компьютер.
Солнышко закивала в знак согласия. Вайолет подняла ее и посадила себе на колени. Ниро дошел до особенно визгливой части сонаты, и детям пришлось пригнуться друг к другу поближе, чтобы продолжать разговор.
– Если пойти к Ниро прямо с утра, – сказала Вайолет, – мы успеем поговорить с ним наедине, без Олафа. Мы попросим его заглянуть в компьютер. Нас Ниро может не послушать, но компьютер-то должен хотя бы убедить его проверить личность учителя Чингиза.
– Может, Ниро заставит Олафа снять тюрбан, – предположила Айседора, – и тогда обнаружится одна-единственная бровь.
– Или снять дорогие кроссовки, – добавил Клаус, – и тогда обнаружится татуировка.
– Но если вы поговорите с Ниро, – заметил Дункан, – учитель Чингиз будет знать, что вы его подозреваете.
– Да, и поэтому нам надо быть сверхосторожными, – сказала Вайолет. – Необходимо, чтобы Ниро узнал про Олафа, но Олаф не узнал про нас.
– А пока, – заявил Дункан, – мы с Айседорой проведем свое расследование. Может, нам удастся обнаружить кого-то из олафовских помощников, которых вы описали.
– Это очень бы пригодилось, – одобрила Вайолет, – но только если вы твердо уверены, что хотите нам помочь.
– Не будем больше об этом говорить. – И Дункан похлопал Вайолет по руке. И больше они об этом не говорили. Они не говорили о Графе Олафе в продолжение всей сонаты Ниро, и потом, когда он играл ее во второй раз, и в третий, и в четвертый, и в пятый, и даже в шестой, и тем временем стало совсем-совсем поздно.
А бодлеровские сироты и тройняшки Квегмайр просто сидели и наслаждались теплом дружеского общения. У слов этих много смыслов, но все имеют отношение к счастью. Хотя, казалось бы, трудно быть счастливым, когда слушаешь жуткую сонату, вновь и вновь исполняемую человеком, который не умеет играть на скрипке, когда находишься в жутком интернате, а неподалеку сидит злодей, без сомнения замышляющий что-то злодейское. Но счастливые моменты в жизни Бодлеров случались редко и к тому же неожиданно, и дети научились ценить это. Дункан не снимал своей руки с руки Вайолет и рассказывал ей о невыносимых концертах, на которых бывал когда-то, при жизни родителей, и Вайолет была счастлива, слушая его рассказы. Айседора начала сочинять стихотворение про библиотеку и показала Клаусу то, что успела записать в свою черную книжку, и Клаус был счастлив внести кое-какие поправки. А Солнышко, прикорнув на коленях у Вайолет, кусала подлокотник кресла и была счастлива оттого, что кусает что-то по-настоящему твердое.
