Призвание (Рассказы и повесть о пограничниках) - Линьков Лев Александрович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Веревка на секунду приостановилась и тотчас же отчаянно заплясала.
— Вытаскивай! — скомандовал Шаров.
Комсомольцы Никитин и Сахаров — они чувствовали себя лучше других — навалились на рукоятку железного ворота, и через минуту-другую в шестиграннике сруба появилась чалма проводника.
— Плохо, начальник, совсем плохо! — в страхе пробормотал Ислам и разжал кулак: на ладони лежал сухой песок.
Булатов тревожно посмотрел на командира: «Что же теперь делать?»
— Будем откапывать! — сказал Шаров.
Ислам поднял руку и легонько подул на ладонь. Песчинки разлетелись.
— Совсем сухой! На дне сухой, с боков сыплется. Обвал будет, другой колодец надо идти.
Идти до другого колодца? Булатов оглянулся на неподвижно лежащих пограничников. Куда с ними? Они и подняться не смогут.
Шаров наклонился к Булатову:
— Надо откапывать. Как себя чувствуешь?
Булатов уперся руками в обжигающий песок и, пошатываясь, встал. Барханы закачались перед глазами и полезли кверху; вместо лица командира он увидел расплывчатое желтое пятно. Тряхнул головой, и барханы остановились.
— Надо! — согласился он.
— Обвал будет! — всплеснул руками проводник. — Пожалуйста, верь Исламу. Дальше идти надо.
Ислам лет тридцать чабанил в Каракумах, и Шаров всегда считался с его советами, но, сейчас приходилось пренебречь житейским опытом старого туркмена и попытаться добыть воду именно здесь.
Булатов застегнул непослушными, дрожащими пальцами ворот гимнастерки, подпоясался, стащил с головы полотенце, надел фуражку и, тяжело ступая, подошел к распластавшимся на песке бойцам. Те, кто имел еще силы, повернулись к нему. Некоторые смотрели так, словно им было все равно, что скажет сейчас этот низенький, плотный, крутолобый человек. Они уважали и любили его, секретаря партийного бюро своего отряда, но что он может сделать? Скажет: «Будем ждать каравана». А где этот караван? Может быть, он уже прошел где-нибудь рядом за барханами и не заметил дыма сигнальных костров…
Булатов откашлялся и хрипло, не узнавая собственного голоса, сказал:
— Товарищи коммунисты и комсомольцы! Кто из вас может встать?
Несколько пограничников медленно поднялись.
Булатов сосчитал их. Шесть человек: секретарь партбюро второго эскадрона Киселев, комсомолец-снайпер Семухин, рыжеволосый, веснушчатый балагур Ярцев, три новичка, земляки, — иркутчане Молоков, Добров, Капустин.
Булатов перевел дыхание и продолжал, невольно делая после каждой фразы паузу:
— Наш долг — быстрее прийти на помощь отряду Джураева… Не поддержим — погибнут товарищи…
И тогда с трудом поднялись еще трое: коммунист Забелин, комсомольцы Кругликов и Садков.
— Надо откопать колодец…
И тогда, пошатываясь, поднялись беспартийные бойцы Вахрушев и Коробов.
«Только бы самому не упасть!» — подумал Булатов и, помолчав, собравшись с силами, закончил:
— Первыми со мной спускаются товарищи Киселев и Никитин.
— Может, тебе самому-то, Сергей Яковлевич, не спускаться? — негромко спросил Шаров, обвязывая Булатова веревкой.
— Спущусь.
— Ну гляди, чтоб была вода, — деланно улыбнулся Шаров.
— Будет!..
Булатов пятый год служил в этих краях на границе, но, родившись и выросши в верховьях Волги, так и не мог привыкнуть к здешнему климату и мучительно переносил тропическую жару каракумского лета. Не раз во время переходов по пустыне он мысленно принимал решение обратиться к командованию с просьбой перевести его куда-нибудь в более прохладное место. На Кольский полуостров, в Карелию, на Чукотку — куда угодно, только бы там не было этой палящей жары! Однако стоило ему немного отдохнуть, отмыть пыль, напиться горячего, крепкого, утоляющего жажду зеленого чая, как приходили совсем другие мысли. Если все станут жаловаться на жару и добиваться перевода в прохладные места, кто же будет служить в Каракумах? Ведь не одному ему здесь тяжело! И Шарову не сладко: чуть ли не каждый год его треплет лихорадка, а терпит!..
«Никуда я не уеду, пока здесь будет хоть один басмач», — говорил Сергей командиру.
В конце двадцатых и в начале тридцатых годов положение на границах среднеазиатских советских республик было тревожное. Десятки басмаческих банд чуть ли не каждый день нарушали советскую границу, прорывались в тыл, совершали набеги на мирные кишлаки, грабили и сжигали их, убивали советских активистов, увозили награбленное, угоняли пленных и скот.
И где бы ни появлялись басмачи — на плоскогорьях ли Памира, среди хребтов Тянь-Шаня или в отрогах пустынного Копет-Дага, в жарких прикаспийских и приаральских степях или в оазисах великой Каракумской пустыни, — где бы они ни поили своих коней — в холодном горном потоке или в широкой мутной Амударье, в бурном Мургабе или в стремительном Чирчике, — всегда следы их вели за Пяндж и Кушку, за Атрек и Сумбар — за границу. Там басмачи получали новенькие английские карабины и пулеметы, и офицеры в белых пробковых шлемах учили бандитов, как нужно обращаться с незнакомым оружием. В лондонских и нью-йоркских банках и биржах хорошо знали цену туркестанского хлопка и за тысячи верст чуяли запах закаспийской нефти…
Части Красной Армии и пограничной охраны разгромили все эти банды. И вдруг снова набег…
Перед тем как отправиться в погоню за бандой Ахмат-Мурды, Шаров сказал секретарю партбюро:
— Ну что ж, Сергей, скоро, значит, распрощаемся? Историю идем делать! Последнюю басмаческую банду громить!..
И вот как обернулась эта история. Вместо того чтобы настигнуть банду Ахмат-Мурды, они сами оказались на краю гибели…
Известие о том, что Ахмат-Мурда снова прорвался через границу из Персии и устремился в наш тыл в Каракумы, было получено четвертого мая 1933 года, но пограничники с неделю не могли напасть на след банды. Обнаружил ее туркменский добровольческий отряд Касыма Джураева. Джураев сообщил об этом по радио, указав приблизительно свое местонахождение — километрах в двухстах к северо-востоку от пограничного оазиса. У Ахмат-Мурды четыреста сабель, у Джураева — всего пятьдесят, и он не ввязывался в бой, а, скрываясь в песках, не выпускал банду из виду.
По сообщению Джураева, Ахмат-Мурда шел к югу. По-видимому, он намеревался опять безнаказанно бежать за кордон, и следовало спешить.
Отряд выступил из оазиса с рассветом 10 мая. Вслед шел караван с запасом воды и фуража. Накануне Шаров и Булатов вместе с колхозниками отобрали для каравана верблюдов, хотя, по сути дела, выбирать было и не из чего. Только недавно закончилась пахота и полив, да к тому же была пора линьки, и «корабли пустыни» имели изможденный вид: шерсть в клочьях, горбы обвисли. Самые крепкие верблюды могли поднять пудов по шести, по семи, не больше.
Пустыня началась сразу за последними домами и дувалами кишлака. «Су-ал!» [7] — машинально прочитал Булатов давно знакомую предостерегающую надпись на прибитой к придорожному столбу дощечке.
Высокие пирамидальные тополя и раскидистые карагачи, словно испугавшись пустыни, остались на границе оазиса — зеленого островка в океане безводной суши.
Редкие кустики не то серой, не то блекло-голубой полыни казались давно высохшими и омертвелыми. Впечатление было обманчиво — полынь покрылась лёссовой пылью. Вправо от караванной дороги стояли развалины древней крепости, помнившей Тамерлана, и гряда заброшенного арыка.
Переехав влажную низину — старое русло могучей реки, ушедшей по неведомым законам пустыни за сотни верст к западу, — отряд очутился на щебенчатой равнине, покрытой зеленой травой. Отара колхозных овец паслась под присмотром стариков чабанов.
— Селям алейкум! — скинув мохнатые папахи, приветствовали чабаны пограничников.
