Ильза Янда, лет - четырнадцать - Нёстлингер Кристине (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
– Старая Мария вытряхивает пыльные тряпки!
На самом деле во дворе никого не было, никакой Марии.
Мама вздохнула с облегчением. Курт, как мне показалось, тоже вздохнул. Но без облегчения.
Я подумала, что они последнее слишком уж часто вздыхают.
Между тем уже шел восьмой час, надо было умываться и одеваться, чтобы не опоздать в школу. Но я продолжала сидеть на подоконнике гостиной и все думала.
Теперь Ильза и Амрай уже в Лондоне. Пусть себе мама идет в полицию.
И еще я думала о том, что знаний английского языка у Ильзы, наверное, недостаточно, чтобы договориться с двумя маленькими детьми, и что Ильза вообще не слишком подходит на роль воспитательницы – совсем не тот тип. И Амрай тоже не слишком подходит для этой роли. Но я надеялась, что дети, которых Амрай и Ильза будут теперь воспитывать, не такие вредные, как Татьяна.
Курт сказал, что он не прочь бы позавтракать. Но мама ответила, что у нее сейчас нет времени готовить завтрак, а кроме того, ей так дурно, что она вообще не может жарить яичницу. Как только она подумает о глазунье, ее начинает мутить.
Я сказала, что меня не мутит, когда я думаю о глазунье. Наоборот. И я с удовольствием сделала бы Курту яичницу, но ведь я тогда опоздаю в школу.
– У вас сегодня что-нибудь важное?– спросила мама.
Я соврала, что у нас только два рисования и две физкультуры.
– Тогда оставайся дома и позаботься о малышах, пока я не вернусь. Они сейчас проснутся.
Я пошла на кухню.
Курт пошел в ванную, а мама пошла в полицию.
Мама не возвращалась довольно долго. Когда она пришла, она плакала. Она плакала так, что нос у нее стал красным, а глаза опухли. Она села в кухне на стул, положила руки на кухонный стол, а голову на руки, и громко зарыдала.
Курт побледнел, и у него стала дергаться бровь. Бровь у него всегда дергается, когда он волнуется.
– Что с ней? С ней что-нибудь случилось?! Да говори же! – крикнул он.
Мама продолжала рыдать. Курт потряс ее за плечо. Оливер стоял в углу, рядом с помойным ведром, испуганный, бледный, а Татьяна теребила маму за юбку и ревела еще громче, чем мама.
– Да говори же, что случилось! – заорал Курт, и мама перестала рыдать. Она подняла голову, уткнула нос в носовой платок и забубнила:
– Это было отвратительно! Так унизительно, так примитивно!
К лицу Курта стала понемногу вновь приливать краска. Бровь у него перестала дергаться. Он сказал:
– Спектакль устраиваешь! Так можно довести человека! Я уж думал, бог знает что случилось.
– Если бы ты знал, что там было, в полиции, – сказала мама. Голос у нее теперь был почти нормальный. – Что они меня спрашивали! Часто ли она не ночевала дома. Есть ли у нее друг. Интимный друг. И не беременна ли она!
– Но ведь они обязаны это спросить, – сказал Курт.
– Курит ли она наркотики!
– Наверное, уже бывали такие случаи! – сказал Курт.
– И какие там люди вокруг сидели, в коридоре! Какие люди! Сброд какой-то! И как там воняло от этих людей! Какие-то старики, и какой-то испорченный молодой человек, и две вульгарные толстые крашеные блондинки. Отвратительные бабы!
– Очевидно, матери, которые ищут своих дочерей, – сказал Курт, и в голосе его звучала ирония.
Мама взъярилась.
– Прибереги социальные выпады для своей газеты! Там это скорее пройдет! Там не слышно вони!
– Ну а что еще там было? – спросил Курт.– Кроме того, что обстановка противная, вопросы унизительные и от посетителей воняет. Что еще там было?
– Ничего! – мама снова всхлипнула. – Я подписала заявление о розыске, и они сказали, что ее найдут. Правда, если она уже за границей, это гораздо труднее и может длиться долго. Очень долго!
Все время, пока мама говорила с Куртом, Татьяна тянула ее за юбку и ревела, а Оливер все еще стоял у помойного ведра и растерянно глядел на маму.
– Эрика! Позаботься, пожалуйста, о детях, свари им какао, – сказала мама.
Я ответила, что уже сварила какао и бутерброды намазала. И попробовала оторвать Татьяну от маминой юбки. Я ей даже пообещала строить с ней вместе дом из кубиков. Но Татьяна не отходила от мамы.
– С мамой хочу! С мамой! – ревела она. Мама взяла ее на колени.
– Расскажи мне сказку! – потребовала Татьяна.
– Детонька, я... – простонала мама, но тут же начала рассказывать. Татьяна всегда добивается всего, чего хочет.
Мама явно не могла сосредоточиться. Она начала с «Красной Шапочки» и вдруг оказалась в сказке про «Волка и семерых козлят». Но Татьяна таких вещей не замечает. Она умолкла, прислонилась к маме и начала сосать палец.
Курт быстро выпил кофе и попрощался. Ему надо спешить. Он должен быть уже в редакции.
Я пошла с Оливером в детскую. Я играла с ним в «Братец, не сердись» и поддавалась ему. Он все время выигрывал.
С тех пор прошла неделя и еще один день. И с каждым днем мама все больше страдает и становится все печальнее. И каждый день Курт ходит в полицию спрашивать – мама там больше не показывается. Но в полиции отвечают, что об Ильзе пока никаких сведений.
Папа тоже к нам приходил. Он в первый раз пришел к нам в эту квартиру. Он устроил маме скандал. Она недостаточно хорошо следила за его дочерью, утверждал он. А от меня он старался добиться, что делала Ильза в последние дни и с кем она дружила. Допрашивал меня, словно плохой детектив.
И попечительница из полиции у нас была. Она меня еще подробнее расспрашивала, но хоть говорила со мной приветливо. Не разорялась, как папа, и ничего из себя не корчила.
Я сказала маме, что не хочу больше видеть папу, что я, вообще-то, давно уже не хочу его видеть. Но мама мне сказала, что я все равно должна встречаться с ним каждую вторую субботу, потому что так присудил судья, и, если я не пойду на свидание с папой – мы всегда встречаемся в кондитерской, – он пожалуется в суд.
– О чем пожалуется? На кого пожалуется? – спросила я.
– Пожалуется на невыполнение условия о встречах, – объяснил мне Курт. А потом он стал меня утешать: когда я буду на два года старше, я смогу обратиться к судье по делам опеки и сказать, что для меня встречи с отцом не имеют смысла. Через два года я уже буду для этого достаточно взрослой.
У нас в школе большой переполох из-за исчезновения Ильзы. Учителя, и весь ее класс, и весь мой класс каждый день спрашивают у меня, нет ли хоть каких-нибудь новостей об Ильзе. Только Хелли не спрашивает меня ни о чем. Это меня удивляет. Она ведь лучшая подруга Ильзы. Они всегда на переменах ходили взад и вперед по коридору и разговаривали о чем-то. И на одной парте сидели.
Мне очень неприятно, что об Ильзе так много говорят и все так волнуются. В этом есть только один плюс: Штискаль, классная руководительница Ильзы, от ужаса, что ее ученица могла себя так повести, совсем забыла про Ильзину «ангину». Во всяком случае, до сих пор она мне ни слова не сказала.
Каждый день после школы я захожу на почту и спрашиваю, нет ли письма для Эрики Янда. Ильза обещала прислать мне письмо до востребования, как только устроится в Лондоне в семье с двумя детьми. Но письмо до сих пор не пришло, и девушка на почте, когда я спрашиваю ее про письмо, смотрит на меня как-то странно.
Дома без Ильзы вообще невыносимо. Казалось бы, и так хуже некуда, но теперь стало еще хуже, потому что к нам неделю назад переселилась госпожа советница – мать Курта, бабушка. Она советница с персональной пенсией. Она пришла к нам со своей большой дорожной сумкой и поселилась в гостиной на диване, «чтобы помочь маме пережить трудное время».
Хочет ли этого мама, она не спросила. Я думаю, чтобы мама была так уж довольна, что у нас живет госпожа советница. Она всем действует на нервы, даже Курту. Она не только с виду похожа на седую старую лошадь, она и по всей квартире скачет как старая лошадь, и зубы у нее как у лошади. И всеми она командует. Каждый день не меньше четырех раз посылает меня в магазин за покупками. То за солью, то за молоком, то за мясом.
