Дорога в жизнь - Вигдорова Фрида Абрамовна (чтение книг txt) 📗
– Нет, не разбежимся! Не разбежимся! Идем скорее! Идем забор ломать!
Ребята вскакивают – они уже готовы бежать к дверям.
– Что вы, ребята! – говорю я, не вставая с места. – Только вымокнем без толку, вон дождь какой,
– Наплевать на дождь! Семен Афанасьевич, идемте! – со страстью кричит Король.
Я качаю головой. Тогда все кидаются к окнам – хоть поглядеть пока на этот забор, хоть прикинуть, как это мы его сломаем и что из него получится. Забор большой, досок будет много. Тумбочки – вот здорово придумано!
– Семен Афанасьевич, а ведь на всех не хватит тумбочек. Сначала надо будет одну на двоих – только чтоб было две полки…
– Не хватит? Давай прикинем… Здесь досок кубометров пятьдесят – не только на тумбочки, а и на низенькую изгородь хватит, и еще доски останутся. Надо только все с умом делать.
– Инструмент где взять? Инструмента нет!
– Эй, а дождик-то утихает! Скоро пройдет!
Среди этой суматохи, планов, споров только один человек остается спокойным: автор гениальной идеи Андрей Репин. Он не кричит, не рвется к окну – он просто очень удивлен. Он никак этого не ожидал и теперь сидит молча, задумчиво посматривая на меня.
И вдруг Петька кричит:
– Алексей Саввич приехал! С инструментом!
Да, в калитку входит Алексей Саввич, и с ним двое наших ребят; у каждого в руках – солидный деревянный ящик. Следом идет высокая женщина с чемоданом. Все
четверо промокли до нитки – это видно даже отсюда, из окна второго этажа.
Ребята кидаются к дверям, и кто-то уже с грохотом несется вниз по лестнице.
– Назад! – раздельно говорю я.
Они удивленно оглядываются – почему назад?
– Стеклов, спустись, вели Глебову и Кизимову вернуться.
Через секунду Глебов и Петька, полные недоумения, снова в спальне.
– Вы что, дикари? Куда вы помчались? По-моему, табун лошадей – и тот бы спокойнее двинулся. Можете идти.
Несколько ошеломленные, ребята спускаются по лестнице, на этот раз довольно тихо. Они не очень понимают, что же произошло. Почему нельзя бежать вниз? Ведь только минуту назад я во всем был с ними заодно. Не я ли вместе с ними смотрел в окно, не я ли радовался, что дождь скоро кончится? Не я ли сказал: «Всем будет по тумбочке и еще останется»?
Приехавшие уже в вестибюле.
– Знакомьтесь, это моя жена, Софья Михайловна, – говорит мне Алексей Саввич.
Лицо у Софьи Михайловны хмурое, тонкие губы сжаты. Но когда я протягиваю ей руку, она отвечает как надо – хорошим, крепким пожатием.
– Куда мне теперь? – деловито осведомляется она.
Этого я и сам еще толком не знаю. Веду ее к себе во флигель и указываю комнату рядом со своей:
– Устроит вас пока?
– Вполне.
Она с порога мельком оглядывает голые стены, небольшой шкафчик в углу и узкий диван. Потом опускает к ногам свой чемоданчик.
– Что ж, – говорит она буднично, – по специальности я словесник. Думаю, что буду вам полезна. Места для двоих довольно. Считаю, что я дома.
– А не помешают вам мои малыши? У меня их двое, – говорю я.
Непонятно, почему я вдруг чувствую себя мальчишкой перед этой женщиной, хотя она и моложе и не такая суровая, как показалось мне в первую минуту.
– Почему же помешают? Я люблю детей. Потому и приехала сюда к вам, – спокойно отвечает Софья Михайловна.
Потоптавшись еще с минуту у порога,И соображаю, что сам мешаю ей. И уйти неловко: все-таки я вроде бы хозяин и оставляю человека в такой еще пустой, неустроенной комнате. А снаружи, как на грех, слышатся нетерпеливые голоса:
– Семен Афанасьевич! Семена Афанасьевича не видали?
– Идите, идите, – кивает мне Софья Михайловна. – Я сама во всем разберусь и найду и спрошу, что будет нужно.
За дверью меня ждут гонцы от Алексея Саввича. Он уже скинул мокрое пальто, шапку и хозяйничает в мастерской. Он просто-напросто привез сюда весь свой инструмент. «Пока суд да дело», – пояснил он озабоченно.
Вместе с Подсолнушкиным, Коробочкиным и еще четверкой ребят он орудует в мастерской – распаковывает инструмент, расставляет по местам привезенное богатство. Я ухожу: тут справятся и без меня.
Дождь наконец угомонился и только моросит еле-еле. Двор – сплошная лужа, так и шлепаешь по грязи. Но ребята все уже здесь, у забора.
– Семен Афанасьевич, можно? Ломать? – спрашивают они наперебой.
– Погодите, ломать тоже надо с умом, а то так наломаете, что только на растопку и пригодится. Глядите: эти доски – на тумбочки. А вот планки – для изгороди. Доски надо выкапывать, они в землю глубоко врыты. Ну-ка, Королев, тащи лопаты и принимайся со своими. Стеклов, а твои ребята пускай попросят у Алексея Саввича клещи – гвозди выдергивать. Озаботься: для гвоздей нужен ящик. Планки срывать – этим у нас займется Суржик со своими ребятами. А потом сменимся.
Им, видно, и в голову не приходило, что и ломать надо со смыслом. Трое из отряда Короля бегут за лопатами, двое из отряда Стеклова тащат клещи и ящик для гвоздей.
Забор берут приступом. Ребятами овладел настоящий азарт. Заражаюсь их увлечением – приятно размять мускулы, да еще когда вокруг кипит такая дружная, такая веселая работа. Шум, подбадривающие крики, треск отрываемых досок. И только один сторонний зритель нашелся: у столба стоит Андрей Репин и изучает нас задумчивым взглядом. Так…
– Ломаете здорово! – громко говорю я. – А вот как будете тумбочки мастерить?
– Увидите! Увидите! Еще как будем! – отвечают те, что поближе.
– Чего, чего? – кричат дальние.
Им передают по цепочке, и оттуда тоже несется:
– Увидите! Посмотрите!
Столбы и доски глубоко ушли в землю – забор был построен прочный, надежный. Мокрая земля липнет к лопате, делает ее тяжелой, неудобной. Дождя уже нет, но еще сыро и зябко. А вокруг столько румяных лиц, и в воздухе такой веселый, несмолкающий гомон! Отлично работают мальчишки! Забор тает на глазах, и наша поляна понемногу сливается с окружающей рощей. Необъятно расширились наши владения, нас теперь оберегает не забор, а высокие сосны и березы, подступающие к нам со всех сторон.
– А будку? Что с ней делать? Тоже ломать?
– Будка без забора – дура! – кричит Король.
– Без забора она и впрямь дура, – говорю. – Так ведь мы сделаем штакетную изгородь – низенькую, красивую – и у будки поставим дежурного.
За эти дни глаз у меня наметался. В толпе ребят различаю ту тройку, что ушла вместе с Глебовым. Они работают как ни в чем не бывало, так же азартно и весело, как все. Лишь изредка то один, то другой взглядывает в мою сторону – даже не с опаской, пожалуй, а просто с любопытством.
До самого ужина мы работаем. А после ужина, когда ребята стоят в вечернем строю, перед тем как разойтись по спальням, я говорю:
– Плетнев, Разумов и Володин, перед сном зайдите ко мне в кабинет.
Они пришли и остановились у порога. Стояли по росту, образуя живую диаграмму: долговязый Плетнев, пониже – Разумов, белокурый, с открытым, хорошо вылепленным лбом и большими синими глазами, и на левом фланге – коротышка Володин, плечистый и весь квадратный, с таким энергичным, твердым подбородком, какими любил наделять своих героев Джек. Лондон.
Володин-то и начинает первый:
– Семен Афанасьевич, вы нас простите, что мы самовольно ушли… А только мы спать в кабинете не будем.
Дело ясное, им уже известно, где и как провел ночь Глебов.
– Почему вы ушли? Ведь вы знаете, что я сказал: без моего разрешения в город уходить нельзя.
– А мы… – Плетнев остановился, словно собираясь с духом, и вдруг выпалил: – Мы решили совсем уйти. Только вернулись за Королем. Мы его хотели уговорить.
– Пришли и видим… – подхватил было Володин.
Плетнев делает рукой короткий жест – так, словно Володин шкатулка, которую можно закрыть, – и квадратный мальчишка мгновенно смолкает.
– Пришли и видим – забор ломают, – говорит Плетнев. – Ну, и мы тоже…
– Забор уже сломан. Зачем же вам оставаться?
Трое переглядываются, переминаются с ноги на ногу, молчат. И тут Плетнев не успевает «прикрыть» Володина.
