Пестрый и Черный(Рассказы) - Покровский Сергей Викторович (лучшие книги .txt) 📗
Три недели в жизни молодой птицы это очень большой срок.
В две недели в яйце развивается птенец. Около трех недель нужно, чтобы птенцы дятла подросли и стали вылетать из гнезда, а еще через три они уже начинают воображать себя взрослыми.
Первый раз это заметил Долгоносый. Один раз он поймал крупного дровосека, пристукнул его клювом и стал подзывать детей.
Никто не отозвался. Он крикнул еще громче, но ни один из птенцов не соблаговолил подлететь даже поближе, хотя некоторые из них были не очень далеко.
О! Ведь, они теперь не маленькие! Ведь, они сами умеют добывать себе все, что надо!
Долгоносый подождал и сам проглотил пойманного жука. В это время прилетела к нему Черная Шапочка и они только молча посмотрели друг на друга.
С этого дня Долгоносый совсем отбился от семьи, и больше дети его не видали.
Он перелетел назад через овраг в свои прежние владения, где он встречал свою весну. Там он нашел свободным то самое гнездо, которое он потерял было в борьбе с Черным дятлом.
С некоторым страхом приближался он к знакомому дереву, каждую минуту ожидая нападения черных. Он попрыгал то на одной, то на другой соседней осине, но никто не показывался из новых хозяев гнезда.
Тогда он взобрался к самому дуплу и осторожно заглянул внутрь. Оно было совершенно пусто.
Долгоносый слазил в дупло, чтобы еще лучше убедиться в том, что там никого нет, и снова выскочил из дырки наружу.
Весело он облетел все свои прежние владения. Они были свободны.
Он мог опять распоряжаться в них, как хотел.
Никто не мог ему помешать.
В одном углу своего царства он встретил выводок чужих, еще совсем юных дятлов, которых тотчас отогнал подальше.
В первую ночь он с удовольствием заночевал в прежнем гнезде, но потом стал выбирать для ночевки другие дупла, Черные дятлы слишком расширили вход в это гнездо и это было ему очень неприятно, потому что ему больше по вкусу дупла с узкими входами.
После там поселилась белка, которая родила в нем маленьких белочек. И Долгоносый ничего не имел против этого нового захвата.
На другой день после того, как исчез Долгоносый, в ночевку вместе с Черной Шапочкой собралось в дупло только пятеро птенцов. Еще через день в нем ночевало только три. Днем они также не отзывались на ласковые призывы матери, а ночью к ней в дупло влез только один самый младший дятленок.
На другой день она ночевала одна, а днем, если она встречала кого-нибудь из детой, они не только не подлетали, но вели себя как-то особенно самостоятельно и часто улетали от нее в другую сторону, как будто она им мешала. Наконец, они все куда-то пропали и перестали попадаться ей на глаза.
Черная Шапочка была жизнерадостной птичкой.
То, что распалась семья и дети исчезли, не привело ее в дурное настроение.
Что же, ведь, это всегда так бывает!
Всему наступает свой черед и большущему взрослому дятлу не вечно же летать за материнским хвостом.
Жизнь так хороша! Солнце так весело сияет в голубых небесах, В лесу по-прежнему расцветают цветы, летают разноцветные насекомые, зреют ягоды и семена, на высоких соснах наливаются новые шишки. Они будут главною пищей дятлов в студеные зимние дни.
Скоро Черная Шапочка потеряла первое перо.
Это начал линять ее обносившийся весенний наряд. Одно за другим выпадали ее пестрые весенние перышки, а вместо них стали вырастать новые и более плотные, которыми она должна была заменить свое старое платье.
К осени оно будет совершенно готово. Под перьями вырастает густое, мягкое и теплое пуховое перо, которое оденет ее к холодам великолепною шубкой.
В ней не будут ей страшны самые лютые морозы. В ней скоротает она всю зиму одна-одинешенька до тех пор, пока ранней весной не услышит звонкие трели своего вернувшегося и любимого друга.
НЕУЛОВИМЫЙ
(Рассказ из недавнего прошлого)
I
Высохшие стебли прошлогоднего тростника над самой водой тихонько раздвинулись, и из-за них боязливо выглянула буровато-желтая голова с длинным клювом и зоркими блестящими глазами.
Несколько зеленых лягушек в смертельном ужасе шлепнулись в воду и нырнули так глубоко, как только могли. Но желтая голова не шевелилась. Она застыла неподвижно, по-видимому, чутко прислушиваясь к звукам долгой весенней зари. В этот миг шею, голову и клюв птицы, вытянутые в одну линию, легко можно было бы принять за наклонившийся к воде острый полусломленный стебель сухого рогоза.
Вокруг все было тихо и вместе с тем полно теми особенными весенними голосами, которые звонко пронизывают спокойный воздух и прилетают неведомо из какой дали, неведомо с какой стороны.
Высоко над болотом усердно звенел бекас.
Из леса доносились печальные призывы кукушки. Дрозды порой поднимали встревоженную трескотню в ветвях осиновой рощи, а там, далеко за торфяным болотом, на влажных полянах, среди молодого пахучего березняка, тетерева завели свои весенние игры, свои странные турниры, на которых они, бормоча и танцуя, соперничают друг перед другом в красоте и силе.
Над лесом еще «тянули» вальдшнепы. То тут, то там раздавалось их тихое «хорканье», и гулкие выстрелы стоящих на тяге охотников далеким громом раскатывались по лесам.
Желтая птица все еще стояла на месте и нерешительно оглядывалась вокруг. Еще слишком светло было небо, еще пылал янтарным пламенем разгоревшийся закат, и ярким стеклом еще сверкала ясная гладь озера.
Птица спряталась опять в тростниковую поросль и медленно стала пробираться вдоль берега, туда, где из озера вытекала небольшая речка Болотянка. Речка вся заросла высокой, выше человеческого роста, чащей высохшего старого рогоза, пожелтевшие длинные листья которого были сильно поломаны и спутаны ветрами и примяты зимними снегами. Каждый свой шаг птица делала обдуманно, прислушиваясь, озираясь вокруг, пряталась за мохнатыми кочками и пучками травы. Там, где на пути попадались открытые луговинки, она быстро перебегала их, низко припадая к земле и вытягивая голову и шею вперед. Наконец, добралась до небольшого укрытого тростниками заливчика, на берегу которого остановилась и стала пить. Потом сошла в воду, зорко вглядываясь вниз. По временам клюв опускался и вновь поднимался со схваченной рыбой, пиявкой или лягушкой.
Между тем, небо заметно темнело. Зажигались звезды. Умолк бекас и кукушка. Вальдшнепы перестали летать над лесом, дрозды уснули, и только тетерева наперебой бормотали еще на своих излюбленных полянках.
Белый туман поплыл от берега на середину озера, всюду залег на болоте между темными кустами.
Озеро померкло; перестала сверкать отблесками заката вечерняя тихая зыбь; на том берегу, на черной полосе леса, вдруг заблестел яркий желтый огонек в окне темной избы лесника Никиты.
Все птицы в лесу и на болоте знали, что там живет «он». Тот самый страшный, огромный, двуногий, с круглой головой, с огнем и громом в руках.
Как жутко смотреть на этот желтый огонек, похожий на яркую звезду, упавшую с неба. Почему она всегда блестит по ночам там, где стоит его жилье? Полететь бы, посмотреть, что делает он ночью около своего огня.
Поглядеть бы поближе на его золотой огонь!
Желтая птица опять ушла в тростники и скоро очутилась у закрытого со всех сторон разлива речки, посредине которого возвышался пловучий островок из сбитых и спутанных легких стеблей, слегка примятых сверху. Птица перепорхнула на него и беспокойно стала поднимать и опускать клюв, перебегая от одного края островка к другому.
Чем темнее становилось кругом, тем беспокойнее делалась птица. Наконец, она подошла к воде, нагнулась, опустила клюв, и из ее горла полились странные очень громкие звуки, похожие на глухо произносимые «ю-ю-ю».
Птица вскинула клюв кверху, изогнула шею и опять опустила. Но тут уже раздался ужасающей силы рев, от которого дрогнули тростники и все моховое болото.
