Улица младшего сына - Поляновский Макс (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Я примечаю, товарищи комсомольцы, — говорил комиссар, — что некоторые из вас, в целом хорошие ребята, и даже девушки немного распустили свои языки. Некоторые эту привычку принесли с поверхности, а тут уж решили, что в темноте совсем можно распуститься. Так вот, я хочу вам сказать, друзья, что тот, кто сорит языком зря, тот постепенно и думать начинает мусорно. Вот, например, хорошая активная, боевая девушка Надя Шульгина… (Все посмотрели на Надю, которая поспешила скрыться в тень фонаря.) Работящая, энергичная девушка. А считает, что для партизанского будто бы шика обязательно надо через каждые два слова разные штучки вставлять. Только и слышишь от нее: «Ох, вчера у нас шухер был!», «Айда, посидим побаландерим», «Баланду травить», «Убиться можно», «Будьте любовны» и прочее.
Комиссар так смешно и верно передал манеру Нади Шульгиной, что все чуть не покатились со смеху.
— Ай да здорово, Иван Захарович! Вот это подловил ловко! Ну точь-в-точь… Ой, Надюша, прикуси язычок… А комиссар продолжал:
— Товарищи, может быть, и смешным покажется, что я в такой обстановке, когда мы зажаты в осаде и потеряли почти связь с миром, занимаюсь как будто пустяками, так сказать — к изящной словесности вас приучить собираюсь. Нет, друзья. Мы отказались добровольно от солнца, от свежего воздуха, от жизни, к которой привык всякий человек. Отказались, чтобы вести отсюда, из-под земли, борьбу с врагом. Но от того, что в нас заложено, что для нас свято, мы не откажемся даже вот настолько…
И комиссар отмерил краешек ногтя на толстом своем пальце.
Внезапно тяжелый отдаленный взрыв качнул пламя в фонаре. Послышалось еще несколько ударов послабее. Наверху глухо затукали быстрые шаги. Кто-то вбежал в уголок, крича еще из темноты:
— Газовая тревога! Газы!..
— Собрание закрыто. Все по местам по боевому расписанию! — быстро, но в то же время без тени торопливости и не очень громко сказал комиссар. — Бойцы химкоманды, к штабу!
Володя и его пионеры бросились на свое место: им полагалось по тревоге находиться при штабе для несения службы связи.
В штабе беспрерывно гудели сигналы телефонов. С верхнего яруса сообщали, что немцам удалось взорвать завал одного из шурфов и они сбросили в каменоломни бомбы с удушливыми и угарными газами. Застигнутые наверху партизаны сперва не поняли, что происходит, но вскоре почувствовали себя плохо, хотя держались еще кое-как на ногах… Задыхаясь, они обмотали головы снятыми с себя стеганками, но не уходили с постов. Вниз уже натягивало сладковатый, дурманящий угар…
Лазарев, Котло, Корнилов, Петропавловский, быстро надев противогазы, бросились бежать по наклонным галереям к верхнему ярусу. Вскоре туда же побежали военные фельдшерицы — тоже в противогазах.
Через несколько минут все обитатели подземной крепости превратились в странных существ с выпуклыми стеклянными глазами и резиновыми хоботами. Под землей и без того было душно, а теперь, когда лицо плотно облегала тугая резина, люди совсем обессилевали от нехватки воздуха. Некоторые в удушье срывали с себя противогазы, ничком падали на каменный пол, терли глаза, рвали на груди у себя гимнастерки. Володя и его пионеры, все в противогазах, набрасывали на лица изнемогавших мокрые платки, уводили их на нижний горизонт, в санчасть.
Там хозяйничал расторопный Асан Османович Аширов, начальник подземного лечебного пункта. На поверхности земли ему врачевать не приходилось. Но, когда началась война, его отправили на какие-то специальные курсы при штабе противовоздушной обороны, и он там успел пройти санитарную науку и познал кое-какие лечебные премудрости. Под землей все это очень пригодилось. Человек он был заботливый и неутомимый. Если уж принимался кого-нибудь лечить, так больной не знал, как от него отделаться… Аширов следовал за своими пытавшимися от него удрать пациентами в самые отдаленные от лечпункта галереи. Даже на сторожевых постах верхнего горизонта и там нельзя было избежать забот Аширова. И бывало так, что часовой, притаившийся полулежа за глыбой ракушечника, недалеко от поверхности земли, слышал вдруг за собой мягкий, вкрадчивый шорох, ощущал бережное похлопывание по своему плечу и, обернувшись, замечал подползшего Аширова. «Ничего, ничего, дорогой, — говорил Асан Османович, — ты себе лежи, полеживай, неси службу, а я тебе пока что баночки поставлю. Ну-ка, дорогой, заверни-ка со спины стеганочку да поясок сними, гимнастерочку освободи, дорогой. Вот так. Очень прекрасно. Ну, теперь не крути спиной… Так, очень прекрасно, дорогой! Первая присосалась. Ставлю второй номер!.. « И на спине лежавшего часового, как грибы, вырастали стеклянные банки.
Недаром, чуть кто из ребят под землей начинал чихать, тотчас же слышалось со стороны: «Это ты что? Простыл? Насморк схватил. Смотри, к Аширову попадешь…»
А сейчас Аширову хватало работы: подземная санчасть была полна отравленных газами.
Наверху уже возводили защитную стену, замазывали ее цементом, который быстро замешивал в кадке Манто, затыкали промасленными мешками все пазы. В то же время на секторе «Киев» подорвали один из фугасов, чтобы внутрь каменоломен проник свежий воздух.
Немцы сунулись было к этому отверстию, но два метких выстрела Корнилова стоили жизни двум гитлеровцам, которые заглянули в провал.
Обе фельдшерицы, а с ними Надя Шульгина и Нина Ковалева сбились в этот день с ног, ухаживая за отравленными партизанами. Наутро все больные были уже в строю, но с этого дня вышел приказ всем партизанам всегда иметь при себе противогазы.
Мальчики постепенно освоились со своими пионерскими пушками-самопалами. Ежедневные занятия с Корниловым в тире сказались. Конечно, ребятам не терпелось скорее применить свое оружие в настоящем деле, и они были очень обрадованы, когда командование разрешило старшим пионерам стоять вместе со взрослыми на посту охранения — правда, не на самом опасном участке, но все же в одном из важных мест: на верхнем ярусе, где пересекались недалеко от главного ствола многие коридоры.
Выходы всех этих галерей к главному стволу были давно уже заделаны искусственными стенками. Караул располагался за одной из них. Здесь надо было сидеть в полной темноте, не подавая ни звука, и следить, не предпримет ли что-нибудь противник, который взрывом уже расчистил завал главного ствола. Немцы несколько pas бросали в этот шурф бомбы, но крепкие, двойные стенки, построенные поперек галерей партизанами, не обрушились.
Однажды Володя, вооруженный своим обрезом-самопалом, дежурил здесь вместе с дядей Гриценко и старым Шустовым. Оставив Володю подле стенки, в которой имелось отверстие для наблюдения, оба старых партизана отошли в глубь штрека, чтобы покурить. Володя слышал, как они шептались, вспоминая былое.
— Помнишь, Иван Захарович, — доносился до Володи шепот Шустова, — не забыл еще, как девятнадцатого мая, тогда, в девятнадцатом году, наседали тут на нас деникинцы?
— Эге ж, как про то не помнить! Такого не забудешь, — отвечал немногословный дядя Гриценко.
И Володя видел, как во мраке едва заметно возникало маленькое светлое пятнышко и тотчас исчезало: это дядя Гриценко затягивался цигаркой, которую держал прикрытой в кулаке.
— А помнишь, как англичане миноносцы свои подвели да и давай садить по нашим каменоломням? Я так считаю, что снарядов триста выпустили.
— Не меньше того.
— И тоже некоторые газком были заправлены. А?
— Как же то не помнить! А только что толку для них с тех снарядов было?
— Толку не было.
— Эге ж, и теперь не будет.
— Я то и говорю, — соглашался Шустов.
На этом и закончилась беседа двух старых друзей, много лет подряд проведших вместе на земле и на море, где оба рыбачили, и вот теперь опять сошедшихся под землей.
В это время в боковой галерее послышался короткий стук, будто что-то упало. Шустов велел Володе остаться на месте, а сам с Гриценко пошел в поперечный штрек, чтобы узнать, что там происходит. Володя остался один. Как раз в этот час на проверку постов вышли Корнилов и Шульгин. Они шли с затемненными лампами, держа в руках, по подземным правилам, пистолеты с открытыми предохранителями. Когда они вошли в галерею, которая вела к главному стволу, из темноты раздался негромкий голос Володи:
