Это моя школа - Ильина Елена Яковлевна (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Катю нисколько не удивил приход Надежды Ивановны на урок. Она знала, что старшая вожатая собирается стать учительницей истории, учится на заочном отделении педагогического института и уже скоро кончает курс. Значит, она пришла поучиться у Анны Сергеевны. И немудрено: ведь вот и Людмила Федоровна говорила, что каждый разговор с Анной Сергеевной — для нее урок.
— Здравствуйте, девочки, — сказала Анна Сергеевна, кладя картину на стол. — Садитесь.
И когда все уселись, она сейчас же приступила к делу:
— Ну-с, о чем я рассказывала на прошлом уроке?
— О начале революционного движения в России, — без запинки ответила Лена Ипполитова, как будто читая по книжке.
Анна Сергеевна кивнула головой:
— Так. А сегодня я хочу послушать вас. Чтобы вам было интереснее и легче отвечать, я пришла к вам на этот раз с помощницей.
Девочки невольно посмотрели на Надежду Ивановну. Но она только улыбнулась и покачала головой: «Нет, нет, это не я…» Все с удивлением перевели глаза на Анну Сергеевну. Что же это за помощница такая? В классе никого из взрослых не было, кроме учительницы и старшей вожатой.
Анна Сергеевна, лукаво прищурившись, похлопала рукой по оборотной стороне литографии.
— Вот моя помощница, — сказала она и, высоко подняв картину, издали показала ее классу. — Кто у нас сегодня дежурная?
Валя Ёлкина подняла руку.
— Возьми литографию и поставь ее так, чтобы всем было видно.
Валя приняла большой картонный лист обеими руками и осторожно поставила на специальную подставку — штатив. Поднявшись на цыпочки, она подкрутила винтики, и картина как будто сама собой поползла кверху. Сделав свое дело, Валя отошла к партам и посмотрела на литографию, сначала наклонив голову направо, а потом налево.
— Так, кажется, будет хорошо, — сказала она.
— Всем видно, девочки? — спросила Анна Сергеевна.
— Всем, всем! — раздалось отовсюду.
— Садись, Валя Ёлкина… Девочки, посмотрите внимательно на то, что здесь нарисовано. Вам, наверно, все это знакомо?
Да, конечно, знакомо. Ведь это была та же картина, что и у них в учебнике истории, но только там она занимала всего полстраницы, а здесь была чуть ли не в половину классной доски. Нарисована на ней была фабричная контора. За перилами стойки сидел, развалясь в кресле, хозяин фабрики. Пухлые руки, сложенные вместе, лежали у него на животе. За стойкой теснилась толпа рабочих. Все это было, как в учебнике, но выглядело совсем по-другому. Здесь можно было разглядеть, например, в какой рваный платок завернут ребенок на руках у женщины, какие толстые, синие жилы вздулись на обнаженных до локтя руках старого рабочего, какие большие, не по-детски серьезные глаза у мальчишки, облокотившегося на перила. А хозяин-то, хозяин! Сидит, словно врос в кресло, хмурый, сердитый, и ни на кого даже не глядит.
— Ну, девочки, — сказала Анна Сергеевна, дав им как следует разглядеть литографию и минутку пошептаться между собой. — На прошлом уроке мы с вами узнали о первом рабочем союзе и о знаменитой Морозовской стачке. — Учительница оглядела класс. — Сейчас мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь из вас рассказал, когда и как рабочие стали объединяться и почему они начали борьбу со своими хозяевами. Об этом нам расскажет… — Заметив, как старается уклониться от ее взгляда Катина соседка, Наташа Оленина, Анна Сергеевна остановила свой выбор как раз на ней: — Об этом нам расскажет… Наташа Оленина.
Наташа озадаченно взглянула на учительницу, словно спрашивая: «Почему же именно я?» — а потом взяла свой дневник, поправила галстук и пошла отвечать.
И отчего это всегда так бывает? Если хочешь, чтобы тебя вызвали, ни за что не вызовут. А если ты нетвердо знаешь урок и отвернешься, чтобы не встретиться глазами с учительницей, так тут уж непременно вызовут: пожалуйста, иди отвечай.
Катя с тревогой посмотрела на растерянное Наташино лицо. Ее пухлые, всегда румяные щеки немного побледнели. Уже несколько минут она стояла у доски, покусывая нижнюю губу.
— Ну, почему же ты молчишь?
Наташа глубоко вздохнула и грустно заговорила:
— Еще при царе… Александре Втором… рабочие начали борьбу.
— С кем? — спросила Анна Сергеевна.
— С капиталистами, — тихо сказала Наташа. — Рабочие предъявляли… свои требования… сообща…
«Ой, все по учебнику, — подумала Катя, — а совсем не по картине. А ведь тут столько всего нарисовано! Кажется, до вечера не пересказать».
И перед глазами у Кати встал тот большой самодельный альбом, который показывал гостям Юра Белов в пионерской комнате детского дома. И ей прежде всего почему-то вспомнился рисунок, наклеенный на отдельную страницу: сложенная из кирпича тяжелая башня, а у ее подножия мальчик в картузе, с газетой в руках. Как похож тот мальчик на этого парнишку с картины — такие же у него большие, широко открытые глаза, такие же тощие руки торчат из коротких рукавов…
«Нет, все-таки очень жалко, что вызвали не меня, а Наташу, — подумала Катя. — Ей трудно, а мне было бы интересно и легко».
И Катя еле удержалась, чтобы не поднять руку. Но как-то неудобно выскакивать, когда твоя подруга не слишком хорошо отвечает урок.
Должно быть, и Насте, и Лене, и Стелле, и всем, кто ездил в Орехово-Зуево, тоже очень хотелось ответить за Наташу. Они переглядывались, поднимали руки, и видно было, что их так и подмывает поправить или добавить что-то. Но Анна Сергеевна даже и не смотрела в их сторону.
— Как же боролись рабочие с фабрикантами? — спросила она опять. — Посмотри на картину и расскажи попросту, своими словами.
Наташа молчала.
— Ну, кого ты видишь на этой картине?
— Рабочих. И хозяина.
— Зачем же рабочие пришли в контору? Чего они требуют? — терпеливо спрашивала Анна Сергеевна.
Наташа скользнула взглядом по картине и прочла вслух название, напечатанное внизу:
— «Рабочие требуют от хозяина повысить им заработную плату».
— Так. Требуют повысить заработную плату. Что же заставило их пойти к хозяину и требовать? Как жилось тогда рабочим?
— Плохо, — вздохнув, сказала Наташа.
Анна Сергеевна кивнула Насте, которая уже давно сидела, подняв руку, и, не мигая, смотрела на учительницу.
— Ну-ка, Егорова, помоги Олениной. А ты, Наташа, и вы все слушайте внимательно.
Настя вскочила и, стоя у своей парты и поглядывая то на учительницу, то на стоявшую у картины Наташу, бойко начала:
— Рабочим жилось в те времена очень плохо. Очень тяжело. Работали они шестнадцать-восемнадцать часов в сутки. Жили в казармах. А казармы были вроде тюрьмы. Платили рабочим гроши. И чуть что — штраф. Челнок стукнул по голове — штраф. Сам виноват. В казарме громко заговорил — опять штраф. Прямо душили людей штрафами. Так и моя бабушка говорит — она тоже ткачихой была, только не на Морозовской, а на Трехгорке. Вместе с большими на фабрике работали и ребята. Ну вот, терпели, терпели рабочие, и не хватило у них больше сил терпеть. Тут, на этой картине и нарисовано, как рабочие не выдержали, ворвались целой толпой в контору и прямо к этому, толстобрюхому…
Смех в классе заглушил Настины слова. Надежда Ивановна тоже улыбнулась.
— Тише, девочки, — сказала Анна Сергеевна. — Продолжай, Настя.
И Настя продолжала:
— Ворвались они и кричат: «С голоду нам помирать, что ли? Не будем за такие гроши работать!» И не стали…
— Хорошо, Егорова, садись, — сказала учительница. — А ты что хочешь сказать, Ипполитова?
Лена поднялась и серьезно, блеснув очками, добавила:
— Хозяин фабрики не согласился прибавить за работную плату, и тогда рабочие устроили стачку. То есть забастовали.
— Правильно, Ипполитова. Садись. Ну что же Оленина, — Анна Сергеевна повернулась к Наташе, — урок ты, конечно, учила. Нельзя сказать, чтобы твердо выучила, но все-таки видно, что читала. Однако, дружок, — Анна Сергеевна подошла к Наташе и положила ей руку на плечо, — итого маловато. Надо не только заучивать слова, а вникать в них, думать, воображать. А не то слова так и останутся словами. Ну, давай свой дневник.
