Тайный Союз мстителей - Бастиан Хорст (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
— Отойдите от костра! — закричал Друга истошным голосом. — Патроны! Пулеметные патроны в костре!..
Но никто не обратил на него внимания. Его оттолкнули в сторону. Все устремились к Длинному.
— Жгут! Перетянуть рану! — крикнул учитель Линднер.
Гюнтер лежал на боку, глаза открыты, щеки белые-белые.
Ганс смотрел на него не отрываясь. Ему хотелось зареветь, но он не мог. Да, он убийца! Это он заложил патроны под хворост. Гюнтер умер. Никакого сомнения — он мертв!
Как будто кто-то взял его за руку и повел. Ганс повернулся и зашагал к деревне. Навстречу ему попалась телега. Лошади галопом промчались мимо. Должно быть, за Гюнтером…
Когда костер остался далеко позади, Ганс припустился бегом. Ветер нагонял ему слезы на глаза. Теперь он мог плакать. Но плакал он не от боли. Он прислушивался к своим шагам, считал деревья, росшие вдоль дороги. Все кончено. Все. Удивительно, как долго все это тянулось. Почему все это не случилось два года назад? Зачем он так мучился с отцом, терпел бесконечные побои?
Ганс подумал о том, что теперь он в последний раз бежит по этой дороге.
Дорога! Да что там дорога! Песок, камни, упадешь — больно будет. Всегда больно. И крик. Как крик Гюнтера. Боль и крик. А правда ли, что земля вертится? Может, и правда, да слишком медленно. Лучше бы она вертелась быстро-быстро, чтобы люди кувыркались через головы. Вот была бы потеха! И Ганс рассмеялся. Смеялась вся его лукавая рожица, казалось созданная только для смеха. Но Ганс смеялся так редко, с тех пор как отец вернулся из армии. С тех пор Ганс знал только побои, крики и боль…
Гансу послышалось, что кто-то его зовет, но он, не оглядываясь, побежал еще быстрее…
Забежав во двор, он остановился и посмотрел на небо. Равнодушно поблескивали звезды. Подумаешь, звезды! И как только люди могут мечтать о звездах? Холодно!
Он ведь и не собирался, но почему-то зашел в комнату. Отец опять был пьян. Он что-то бормотал себе под нос, навалившись на стол. И откуда только он водку берет? В Бирнбауме, должно быть. Вчера ведь опять ходил туда и дом продал, а Гансу сказал: «Крышу над головой мы с тобой всегда найдем».
— Закрой дверь! — крикнул он сейчас.
Ганс повернулся и вышел, так и не закрыв дверь.
— «Так точно!» надо отвечать, — услышал он позади себя.
Под ногами скрипела лестница, ведущая на чердак.
С минуту Гансу пришлось порыться в куче рухляди. Он искал веревку, которую тогда брала мать. Теперь Гансу все уже было безразлично, как звездам в холодной ночи.
Когда он спустился с чердака, дверь в комнату все еще стояла открытой. Ганс пересек двор и вошел в ригу. Он уже не думал о Гюнтере, а только о том, как бы не занозить руки на лесенке. Но затем перед ним возникла картина: он увидел своих друзей. Они почему-то радовались, над чем-то смеялись, но над чем, он не мог разглядеть. Мешал костер. Там же стоял учитель Линднер. Он тоже смеялся, как ребята из Союза и все, кто тут был, и повторял: «Весенние надежды… весенние надежды…»
Смех оборвался. Ганс все-таки занозил руку. Жалко. Так весело было смотреть, как они смеются. Но вот и перекладина, на которой мать… тогда…
Через три дня после этого никто из жителей деревни не вышел в поле. Ветер гнал белые облака по небу. Они набегали на солнце, и по земле рыскали пятна тени. С колокольни доносился печальный перезвон, словно жалоба на траурное шествие. Люди шагали, опустив головы. Должно быть, они чувствовали свою вину. Сосновый гроб несли шесть человек. В гробу лежал Ганс. Гроб наскоро покрасили, и вид у него был такой нищенский, как будто он олицетворял жизнь покойного Ганса. Во главе процессии, сложив руки на груди, шел пастор Меллер, изредка едва заметно качавший головой. Сразу же за гробом шагал учитель Линднер, затем мстители и вся школа. За ними почти все жители деревни. Только отца Ганса не было. Он сидел пьяный дома за столом.
Трудно было объяснить, почему так много народу шагало за гробом. Вряд ли всех захватило горе. Часть пошла на похороны потому, что таков уж обычай, а часть, может быть, потому, что костер, зажженный во имя мира, оставил след в их сердцах.
Они несли цветы и венки и много-много сирени. Весна — время сирени, и, может быть, это самые прекрасные цветы, ибо после холодных и ненастных зимних дней сирень как бы говорит усталым и измученным людям: жизнь восторжествовала, хотя вначале и было очень трудно.
В последние дни учитель Линднер был бледен, щеки ввалились. Но когда его кто-нибудь спрашивал, не болен ли он и в самом деле, он отвечал: «Да что вы! Это у нас в роду». Сейчас, шагая вместе с траурной процессией, он время от времени поглядывал на гроб, и лицо его искажалось от боли.
Альберт и Друга никак не могли отделаться от ощущения, что они идут впереди колонны заключенных, которых ведут по улицам для того, чтобы население могло забросать их камнями. Даже трава на обочине и птицы на заборах в гневе отворачивались от них. В шепоте траурного поезда им слышались проклятия. От косых взглядов у них ныло все тело, отнимались ноги. Что надо было этим людям? Все смотрели на них, как на убийц. Но мстители ведь не хотели того, что случилось у костра. Нет, не хотели!
Несколько раз их допрашивали полицейские. Но ребята Альберта упорно молчали.
Тем временем лес поглотил весь траурный поезд. Разнесся последний удар колокола, а затем уже слышен был только шум деревьев.
Друга взглянул на Альберта, лицо которого выражало скорее ненависть, чем печаль. Альберт перехватил его взгляд и пододвинулся ближе.
— Сейчас-то они все за гробом бегут! — процедил он сквозь зубы. — А раньше? Кто из них хоть раз подумал о Гансе?
Друга не ответил. Возможно, Альберт и был прав, а возможно, и нет. Ведь немало изменилось после памятного родительского собрания. Почему, например, мстителям теперь приходится куда меньше мстить? Потому только, что у них меньше основания для мести. А почему меньше? Потому что приехал учитель Линднер? Вряд ли. Он один никогда бы не справился. Вокруг него теперь столько людей! Как же это все произошло? Сначала арестовали группу Грабо и лесничего с их подручными, и это сразу сказалось на Руди Бетхере. Он уже не был рабом. Жить ему стало легче, и он не ходил с таким подавленным видом, как прежде. Теперь и у Сынка в доме, кажется, все наладилось. А Вольфганг пойдет в университет! Разве мог кто-нибудь об этом даже подумать год назад? Всех малышей Вальтера устроили в детский сад, и он сразу перестал красть. Да и вообще так много изменилось с тех пор! А поначалу вроде и не скажешь, в чем, собственно, эти изменения состоят. Нет, нет, в самом настроении людей произошел перелом. Меньше злобы, меньше слухов, в людях появилось больше доброты. Да и как иначе объяснить, что приемный отец Длинного стал по-человечески разговаривать со своим приемышем. А в школе? В школе Друга теперь никогда не чувствовал, будто он хуже других. И потом, было ведь еще что-то другое, о чем он еще и не задумывался даже. Никто не считал их за прокаженных. Напротив, и учитель и другие ребята старались привлечь их на свою сторону. И снова Друга вспомнил о матери. В июне она перейдет на другую работу — продавщицей. Партия приняла решение увеличить магазин, и теперь одного работника за прилавком будет уже мало. А фрау Торстен предложили это место потому, что работа у нее совсем не женская, слишком тяжелая для нее. Шульце-старший так сказал.
На днях Друга вошел в дом, как раз когда мать, стоя посреди комнаты, предлагала воображаемому покупателю воображаемый товар.
В конце концов он сообразил, что это мама тренируется, готовится к своей новой специальности, и ему почему-то стало стыдно за нее.
Издали донесся колокольный звон. Процессия подошла к лесному погосту. Всюду росли цветы, трудовая песня пчел звенела над могилами…
Земля приняла гроб с телом Ганса, и воздух задрожал от птичьего щебета, словно и птицы возмущались этой бессмысленной смертью. Пастору Меллеру пришлось говорить очень громко, рядом с ним могли встать только несколько человек. Большинство толпилось поодаль.
