Великан - Замчалов Григорий Емельянович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
У большой дороги у меня загорелось сердце, и я остановился передохнуть. Остановился, слышу — идет кто-то. Выбежал на дорогу — Харитон Савельич. Он раньше попом был. Теперь он живет, как мужик; недавно даже в колхоз просился, но только его не приняли. Я подбежал к нему и слова не могу выговорить: запыхался очень и за лошадь страшно, что сдохнет.
— Дяденька… Савельич… Харитон…
— Что, милый? Да ты не волнуйся. Что ты, господь с тобой!
— Нет, лошадь… завязла она… сдыхает…
— Какая лошадь? Где? Да говори ты толком, ну! Я вот тоже, ищу свою. Спутал недалеко вот тут, а теперь никак не найду.
— Вот там, у Медведицы.
— У Медведицы? Нет, это не моя, наверно. Моя не зайдет туда: далеко очень.
— А не все равно? Если колхозная, так пусть пропадает? Да может, твоя еще: распуталась и ушла.
— Разве что распуталась. Ну-ка, пойдем скорей.
Я побежал назад. Он тяжело потопал за мной. Сапоги у него как из железа, штаны широкие, на голове — старая рыжая шляпа, похожая на гриб. Из-под нее торчат длинные космы.
Пошли немного — он спрашивает:
— Какой она масти, лошадь-то?
— Темная. Должно быть, каряя.
— Как каряя? Моя буланая… И остановился.
Я тороплю его:
— Скорее! Она же задохнется.
А он стоит и расспрашивает:
— Ты хоть гриву-то разглядел как следует?
— Разглядел.
— Ну, какая она?
— Черная, а возле шеи белая немножко.
— Нет, это не моя. Слушай, ты вот что: сбегай лучше в село и скажи мужикам. Они живо вытащат. А я пойду свою искать.
Я схватил его за полу и не пускаю.
— Дядя Харитон, не надо, не уходи! Ведь она сдохнет, пока в село сбегаешь.
— Не сдохнет. Господь не допустит, чтобы она сдохла.
— Да-а, не допустит! Ее уж и так по горло втянуло. А про бога я знаю: его и нет вовсе, это вранье все.
Он затряс своими космами.
— Ах ты, паршивец! Да разве можно так говорить? Да я тебя сейчас…
Я крикнул ему прямо в лицо:
— Пошел ты вон, дурак косматый! Еще в колхоз просился… и опять изо всех сил побежал к леснику.
У него никакого двора не было. Прямо в лесу избушка, и возле нее собака бегает. Здоровенная, серая, на медведя похожа.
Увидала меня — ощетинилась, бухнула раза два. Я не испугался ее и забежал на крыльцо, Только хотел дверь открыть, она меня сзади лапами сгребла и стащила вниз. Я упал, она надо мной стала и рычит, а кусать — не кусает.
Тут выбежала баба, — должно быть, лесникова хозяйка.
— Полкан, Полкан! Ах, окаянный, загрыз парнишку, начисто загрыз!
В руках у нее чугунок был. Она подбежала и чугунком этим собаку по спине, потом помогла мне встать.
— Искусал? Погрыз? Что же ты, ай не видишь, какой он? Он не только что человека, быка — и то повалит.
— Да нет, не покусал он меня. Ты скорей дядю твоего зови, лесника.
— А его нет, он в село уехал. На что он тебе?
— Лошадь там утопла, вытаскивать надо.
— Какая лошадь-то, чья?
— Да не знаю я. Может, ваша.
— Нет, на нашей сам уехал. Что же теперь делать? Надо в село бежать.
— Какое там село! Она уже сдыхает. Сейчас надо — скорей. У вас топор есть?
— Есть.
— А веревка толстая?
— Веревки нет, есть вожжи старые.
— Давай скорей, я вам принесу потом.
— А ты не потеряешь? Сам-то мне тогда…
— Не бойся, не потеряю. Да скорей ты, тетка, вот какая!..
Она зашла в избу и пробыла там, может, и недолго, а мне показалось — полдня целых. Вышла, я у нее выхватил из рук топор с веревкой, чуть, с ног ее не сшиб — и бежать. Собака кинулась было за мной, баба на нее прикрикнула, и она отстала.
Лошадь, когда я прибежал, была все на том же месте, Глубже ее, правда, не затянуло, — должно быть, уж до дна дошла, — но и вперед она нисколько не подалась.
Серега с Федькой накидали кругом нее много валежнику, но она даже и не пробовала вылезать: положила голову на кучу сухих прутьев и стоит, не шевелится. Я как увидал се такой, так у меня и руки опустились.
— Что, сдохла?
— Нет, видишь — глазами моргает.
— Силы у нее нет нисколько.
Недалеко от поляны липа стояла. Листья у нее большущие были, как заслонки. У нас ими в поле воду в ведре покрывают.
Если нарубить больших сучков с такими листьями, то по ним ходить по чистой воде можно — все равно выдержат. И еще мягкая она очень, липа. Рубить ее ничего не стоит.
Мы с Серегой забрались на нее. Федька нам подал топор, и мы взялись за дело. Я порублю немножко, устану — Серега начнет. Федька снизу кричит нам:
— Довольно уж, хватит!
А мы, знай свое, рубим. Нарубили целую кучу и слезать стали. В это время в лесу кто-то засвистал, потом закричал:
— Маш, Маш, Маш! Машка, Машка!
Лошадь подняла голову, навострила уши и опять, как давеча, когда увидала нас, заржала. Федька побежал на крик: догадался, что это хозяин, наверно. Серега спрыгнул и побежал за ним, а я остался на дереве — ждать, что будет.
Немного погодя забубнили голоса. Я узнал Федькин и Серегин. Они говорили оба вместе, перебивая друг дружку. Им отвечал мужичий, тоже будто знакомый, а чей — не поймешь. Слышно было, что ребята ему что-то доказывают, а он не соглашается.
Потом сразу, как будто дверь отворили, стало слышно все, что говорят.
— Некогда мне, детки, — упирался мужичий голос. — На мельницу я собрался. И так все утро у меня пропало.
Ребята наскакивали на него:
— Да ты посмотри сперва. Может, это еще твоя.
— А хоть и не твоя лошадь, так все равно помоги.
— Ну, какой я помощник! Больной я, детки, спина у меня не годится. Мне тяжелого-то вовсе ничего нельзя делать.
Они вышли из-за дерева и очутились почти подо мной. Я посмотрел вниз, вижу: с одной стороны Федька идет, с другой — Серега, а посредине — рыжая шляпа, из-под нее торчит кусок бороды.
Когда они прошли, я слез с дерева.
Харитон вышел на поляну и посмотрел на лошадь.
— Ну, конечно, не моя. Моя буланая, а эта — и не разберешь, какой масти. Я же говорил, что не моя.
Лошадь смотрела на него во все глаза и будто ждала чего-то. Грязные уши ее стояли торчком. Только он успел сказать, что это не его лошадь, она в ответ ему тихонько заржала — так, как ржут лошади, когда им овса не дают.
И тут все — и я, и ребята, и сам Харитон — подумали, что это его кобыла, Харитон аж подпрыгнул на месте.
— Господи, да что ж это такое?! Она, ей-богу, она!.. Машенька, Маша!
Кобыла больше не отвечала, как будто у все последние силы кончились. Харитон кинулся к ней прямо в трясину и упал. Когда он вылез, на бороде его шматками — зеленая грязь. Руки тоже грязные. Шляпа с него слетела, и он ее не поднял. Только бегал по берегу и причитал:
— Пропала, пропала! Что я буду делать без лошади? Господи, господи…
Потом подбежал к нам и начал просить:
— Деточки, ребятушки, уж вы помогите, милые! Может, спасем как-нибудь. Я уж вам на орешки…
Я нарочно сказал:
— Что, не хотел итти, когда звали? Теперь вот сам и вытаскивай.
Он чуть не заплакал.
— Родной мой, прости ты меня, дурака старого! Кабы не дурак, разве бы я не пошел? Уж вы не серчайте. А то как же я один-то? Пропадет ведь она.
Я хотел ему сказать: «А бог-то? Ты говорил — он не допустит», да уж не стал: лошадь тут заметалась, и мне жалко ее стало, Харитон бросился к ней и стал увещевать:
— Машенька, сейчас, родная, постой минуточку, сейчас мы тебе поможем!
Мы с Серегой выбрали самые толстые и длинные сучки, сложили их в ряд и кое-как наскоро переплели ветками. Получилось вроде мостика. Снизу мы до самой лошади густо накидали веток с листьями, на них поперек наклали сучков потолще, а сверху положили этот мостик. Вышло — лучше не надо: троих нас выдержало! Мы даже подпрыгивали, и то ничего.
Только вот беда: мостик оказался короткий. Надо было еще столько, а у нас толстые суки кончились.
А тут Харитон еще. Мы думали — он помогать будет, а он только мешает. Лезет все время, хватается руками, путает все и упрашивает:
