Отойди от моей лошади - Вольф Сергей Евгеньевич (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗

Я пять раз чуть не упал и один раз упал, Тимка сердился и говорил, что я как слепой, а потом сказал:

— Ну, я побежал. А то он меня не любит. Интересно, узнаете вы друг друга? Открывай глаза на раз-два-три. — И убежал.

— Раз-два-три! — крикнул Тимка тихо-тихо, будто с другого конца земли.

Я открыл глаза и… удивился. Никаких коров здесь вообще не было. Стоял только один бык, огромный бычище, как паровоз.

Он смотрел на меня, а я на него, он на меня, а я опять на него, а потом он как посмотрит на меня странным образом и как побежит на меня, фырча.

У-ух как я дунул бежать по полю! А он за мной. Фырчит. Ногами землю роет.

— Караул! — закричал Тимка. — Он Алёшку хочет заесть!

А я бегу-бегу, бегу-бегу и… упал. Покатился. А бык — топ-топ-топ. Тимка «караул» кричит. А я закрыл глаза. Всё. Прощай, мама. Сейчас ка-ак…

И вдруг кто-то так нежно-нежно лизнул меня по лицу. Мокро-мокро. Шершаво-шершаво. Как губкой. Тепло-тепло. Открыл я один глаз и вижу — этот здоровый бык меня облизывает. Голова огромная, рога…

Открыл я потихонечку второй глаз и вижу — ну конечно, это же Пушок, та же мордочка с белым пятном, те же глазки…

— Пушок, — сказал я. — Пушечка! Пушиночка!

А он меня лижет. Узнал, игрун этакий.

Я встал с земли, а со всех сторон к нам люди бегут, с палками, с граблями, ещё с чем-то, рыжий Тимка плачет, все шумят.

Все до нас не добежали, остановились и не подходят.

— Мальчик, — сказал мне какой-то человек в очках. — Стойте смирно. Сейчас мы вас спасём.

А Тимка плачет перед очкастым:

— Товарищ новый зоотехник, я не нарочно, они же знакомы.

— Молчать! — сказал очкастый. — Никому не двигаться!

— О-о-о! Будет тебе, Тимофей! — заголосила какая-то тётенька на Тимку.

И вдруг я увидел, что к нам идёт дедушка Парфёныч, колхозный сторож.

— Дедушка Парфёныч! — закричал я. — Здоро?во!

— Здоро?во, Лексей, — сказал он. — Приехал, значит, погостить?

— Приехал, значит, — говорю я.

— Как мамаша, папаша? Здоровы?

— Как нельзя лучше, — говорю.

— Ну, привет им.

— А вам от них.

— А им ещё раз и низкий поклон.

— А они вам тоже кланяются, — говорю.

— Между прочим, — сказал всем очкастый. — Вы заметили? Бык не трогает ребёнка.

— Да-да, — сказал кто-то. — Очень похоже, что это так.

— А чего вы собрались? — говорит Парфёныч. — Не успел мальчик приехать, а вы уже. Что он, съест вашего быка, что ли? Он, можно сказать, год травы не видел, этот мальчик.

— Товарищи, — сказал очкастый. — Пойдёмте все обратно. Картина ясна.

И все стали расходиться.

Пушок ещё раз лизнул меня, а я ещё раз похлопал его по мордочке с белым пятном. И мы побежали с Тимкой срезать мне удочку.

И тут-то всё и началось.

Когда я уже спать лёг, к нам пришёл очкастый зоотехник и сказал:

— Нам необходим ваш ребёнок. На полчасика.

— Что он уже успел натворить? — спросила мама.

— Ребёнок хороший, — сказал очкастый. — Ничем таким не отличается. Дело в другом. Племенной бык Пушок не принимает пищу. Нам его через три дня на сельхозвыставку в Москву везти, а он пищу не принимает, может исхудать до размеров обычной тёлки. А ваш ребёнок с ним друзья.

— Вот как, — сказала мама. — Первый раз слышу. — И велела мне идти и помочь очкастому.

Мы пришли в какой-то дом, там в чистой комнате стоял бедный Пушок и ничего не ел, просто отказывался принимать пищу. Ещё там стояли какие-то растерянные люди. Они ласково поглядели на меня и стали подталкивать к Пушку. А меня и не надо было подталкивать, я сам подошёл к нему и похлопал по мордочке с белым пятном. Пушок замычал и лизнул меня. Тогда я велел ему есть, и он стал есть. Потом он поел, всё съел, я дал ему конфетку, а все захлопали в ладоши.

А утром очкастый опять пришёл.

— Не ест? — спросила мама.

— Ни в какую, — сказал очкастый. — Что повезём? Что повезём в Москву?!

— Бедный человек, — сказала мама. — Ну что ж, возьмите ещё раз Алёшу.

Очкастый обрадовался как маленький и потащил меня к Пушку.

Мы его накормили, все честь по чести, и я побежал купаться.

Я нырнул, вынырнул, снова нырнул, опять вынырнул и вижу — плывёт очкастый в своих очках и кричит на всю речку:

— Плыви сюда, мальчик. Он гулять отказывается. Бодается. Я совсем обалдел. Что делать?

— Вам без меня крышка, — сказал я.

— Крышка нам, вот что, — согласился он.

Потом мы с Пушком гуляли.

Потом вечером я его кормил.

Потом утром кормил.

Потом снова гулял с ним.

А мне выписывали трудодни — так сказала бабушка.

Потом я снова его кормил.

И гулял.

И кормил.

А потом долго-долго с ним прощался, и его повезли на станцию, чтобы его потом в поезд посадить — и в Москву, на выставку.

И вдруг мы скоро видим — идут к нашему дому человек пятнадцать народу и очкастый, все потные и красные.

Бабушка, дедушка, папа, мама и я вышли к ним навстречу.

Очкастый сказал:

— Он не лезет в вагон. Отказывается. Хотел укусить начальника станции. Не хочет ехать в Москву. Моё дело — крышка.

Я сказал:

— Ну что ж, пойдёмте, я всё устрою.

— Да? — сказал очкастый. — Хитро! А если он потом жрать не станет или вагон сломает? Что мы покажем в Москве? Обычную тёлку?

Дедушка почесал бороду и сказал:

— По всему видать, вам без мальчика крышка.

— Да-да! — радостно закричал очкастый. — Крышка нам! Точно! Отпустите вашего мальчика в Москву! Дня на три. Колхоз будет вечно помнить о вас.

И все закивали и стали говорить, что иначе всем крышка.

И вот я в Москве.

Дома живу. Один. Как большой. Целый день за Пушком ухаживаю.

Завтра поведу его по сельхозвыставке. Держу это пока от всех в тайне.

Это будет сюрприз.

Когда меня покажут по телевизору.

Глупо как-то получилось

Я с той девчонкой и её братом ещё в сентябре познакомился, в пургу. Пурга была — трудно себе представить. Нелепое какое-то атмосферное явление. Вдруг пошёл снег, повалил среди бела дня, все на улице растерялись, замахали руками.

Действительно, жуткий был снег.

Все, правда, растерялись, только я один, наверное, обрадовался. Эгоизм, конечно, но что делать: люблю я зиму.

И вдруг… началось: дождь пошёл. Вот всегда так. Весь снег в дождь превратился, в жуткий дождину, а пурга не кончилась — куда там, дождяная такая получилась пурга. Дождь так и носился по улице, как ненормальный.

Я сразу весь вымок и в подворотню заскочил. Вот погодка, думаю, и всё из-за этой кисточки. Нам в классе велели такой рисунок сделать — наша школа через сто лет. Ну, как мы её себе представляем. Я понял, что тут без красок не обойтись, и пошёл за красками. Краски купил, а кисточек в магазине нет — пришлось на Невский ехать. Купил, конечно, а тут эта пурга и дождь.

Вот, думаю, погодка — убийственная. И вдруг вижу: заскакивают в подворотню ещё двое, мокрее всех, до ниточки промокли прямо. Ей лет десять, а ему лет восемь. Совсем птенцы, смех! Мне-то уж, слава богу, одиннадцать исполнилось, давно уже двенадцатый.

Она совсем промокла, насквозь, а он нет, хотя тоже здо?рово. На нём куртка спортивная была, непромокаемая. И вдруг он снял эту куртку и на неё надел. Она стала сердиться и не брать куртку, а он обозлился и заставил её надеть.

Мне их вдруг жалко стало, я даже хотел свой свитер снять, но не снял: всё равно ведь мокрый, а под ним майка и больше ничего. И тогда я взял и надел на него свою кепку, всё-таки теплее.

— Ты чего?! — закричал он. — Отстань!

— Ладно, ладно, — говорю. — Не ори. Голову простудишь.

Она вдруг сказала мне «спасибо» и ему велела сказать. Он сказал и покраснел. И я вдруг почувствовал, что и сам краснею глупо как-то, прямо даже не знаю отчего, и тогда я засунул руки в карманы и засвистел, надувая щёки.

— Не правда ли, очень сильный дождь? — сказала она.