Закон тридцатого. Люська - Туричин Илья Афроимович (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Виктор представил себе Оленьку, сидящую за пластмассовым столиком, залитым пивной пеной. Как в забегаловке на пляже в Ново-Михайловской, где он отдыхал летом с мамой. В одной руке у Оленьки стакан с водкой, а в другой — селедочный хвост. И такой нелепой показалась ему эта картина, что Виктор развеселился и вдруг спел:
Девочки оглянулись.
Володька позади крикнул:
— Теперь «Шумел камыш»!
— Она не пойдет, — сказал Виктор Косте. — Она еще ничего не пила, кроме кефира.
Костя пренебрежительно пожал плечами.
— Все, старичок, имеет начало.
— И конец, — добавил Виктор.
— И конец, — согласился Костя. — Может, посидим вдвоем? Мужская компания еще лучше. Без прекрасного пола. Ты учти, старичок, деньги есть. Почтовое ведомство приносит мне ренту.
Виктор взглянул на него вопросительно, но Костя не стал объяснять. Только сказал:
— На матушке-Руси всегда с морозу рюмочку опрокидывали. И у Ремарка всю дорогу пьют. Читал? Слушай, что такое «кальвадос» этот самый, не знаешь? Кто говорит — коньяк, кто — ликер. Я ликера не люблю. От него пальцы к рюмке прилипают.
— Не знаю. Можно в справочник заглянуть. Лева!
Виктор приостановился, поджидая Леву.
— М-м?..
— Слушай, напряги свои мыслительные способности. Что такое «кальвадос»?
Лева засопел носом.
— Не знаю.
— Ну, если Лева не знает, значит, никто не знает.
— Так как? — спросил Костя.
— Нет, не стоит. В другой раз.
Подошли к Оленькиному дому.
— До завтра, ребята! — Оленька помахала ботинками с коньками и скрылась в парадном.
— Завтра на каток пойдете? — спросил Костя Виктора, глядя Оленьке вслед.
— Вечером.
— Встретимся. Будь! — И Костя протянул Виктору руку.
Потом попрощался с остальными, повернулся и направился через улицу наискосок. К трамвайной остановке.
Ребята посмотрели, как он идет, расправив широкие плечи, чуть покачиваясь.
— Спортивный мальчик, — сказала Сима Лузгина.
— Не влюбись! — предостерег Виктор.
— Она «тете Степе» не изменит, — возразил Володька.
— Сильно бегает, — вздохнул Плюха, — достанет он тебя.
— Поглядим! — ответил Виктор. — Если бы не яма, я бы от него ушел. Ну, кто куда, а я в сберкассу. Время позднее. Пойдем, Плюха.
Они попрощались с товарищами и пошли втроем: Виктор, Плюха и Лева.
Потом Лева, молча подняв руку, свернул в подворотню старого облупленного дома.
Плюха проводил Виктора.
Возле своего парадного Виктор остановился и спросил:
— Плюха, ты водку когда-нибудь пил?
— Неоднократно. Точнее, один раз. Когда дядя Вася из деревни приезжал. Баранину привозил. Натушили с картошкой целую ногу. Он мне стакан налил до краешка, для полной жизни. «Пей, — говорит, — мужичок». Ну, я всю и выпил.
— И как?
— Пьяный-препьяный стал. Хочу прямо, а меня назад тянет. Хочу стоять, а падаю. Потеха! Говорю шепотом, а все спрашивают, чего я ору. Отец с работы пришел, разозлился. Драть хотел. Только я тут же уснул. А с чего это ты вдруг про водку спросил?
— Так. Завтра зайдешь за мной?
— Зайду.
Виктор ушел, а Плюха, размахивая коньками, побрел по улице. Вдруг остановился. Сгреб с железного подоконника снег, помял в руках и запустил снежком в ближайший фонарный столб. Снежок шмякнулся о столб и оставил на нем белую метинку, а Плюха, довольный, побрел дальше.
Костя шел не торопясь, чуть покачиваясь, широко расправив плечи, весело и нахально посматривая по сторонам, бездумно улыбаясь встречным девушкам. Каждый раз после катка в нем долго еще жило ощущение собственной силы и ловкости. Будто выжгло морозцем, сдуло ветром хмурую накипь усталости, что скапливается, верно, в любом человеке к концу рабочего дня. И так легко и радостно становится, когда освобождаешься от этой накипи движением, встряской, когда вот так отчетливо ощущаешь свою силу и ловкость.
Он шагал к дому, но домой не хотелось. Опять отец заведет «баланду» на тему «примерного поведения», «полной отдачи», «уважения к старшим». И все это нудным, ровным голосом. Отец правильный, до того правильный! Как хорошо оструганная палка. Ни сучка ни задоринки. Хоть бы напился когда, что ли! Или взорвался бы, наорал, побил! Да мало ли что может натворить живой человек!..
А ребята славные. Надо было сказать им, что его отец — новый завуч в их школе… Как-то неловко было. К слову не пришлось. Да и начали б расспрашивать…
Зайти за Люськой, побродить?.. А может, взять «маленькую», посидеть у нее? Тетка, верно, уже дрыхнет в своем углу.
А Оленька ничего, красивая девушка. Вот бы с ней пройтись! Да-а…
Костя зашел в магазин, потолкался около прилавка винного отдела. Направился было в кассу, но передумал. Снова зашагал к дому. Дойдя, воровато оглянулся и нырнул не в свою парадную, а в соседнюю. Поднялся на лифте в пятый этаж. Трижды коротко нажал кнопку звонка. Так звонит только он, Люська сразу узнает. Тотчас за дверью что-то скрипнуло. Дверь открылась. Маленькие руки обвились вокруг его шеи. Девичий голос прошептал:
— Ну что ты, Костик. Я тебя жду, жду…
— Вот я и пришел.
Они постояли немного в темноте, прижавшись друг к другу.
— Что ж, так и будем жаться на лестнице?
Девушка отпрянула:
— А ну тебя… И что ты за человек!
— Класс млекопитающих, отряд парнокопытных, вид бизонов. — Костя засмеялся тихонько, спросил: — Тетка спит?
— Вяжет.
— Тогда пойдем погуляем.
— Только оденусь.
— Валяй. Я внизу буду.
Костя спустился, посмотрел на улицу сквозь заиндевелое стекло, но выходить не стал. Еще нарвешься на отца: вдруг у него какой-нибудь педсовет или совещание?
Наверху торопливо застучали каблучки. Костя усмехнулся. Люська в своем репертуаре: на улице подмерзло — будь здоров, а она надела выходные туфельки с тонкими длинными носами, на шпильках. Думает, пойдем куда-нибудь! Чудила!
Подошла Люся. Остановилась возле него. Он посмотрел на нее сверху вниз — девушка была мала ростом, — улыбнулся, привлек к себе, поцеловал в губы. Она не отстранилась, только глянула на дверь.
— Пошли. И побыстрее, — сказал Костя.
Люся понимающе кивнула, выскользнула в дверь и зашагала торопливо по заснеженной улице.
Костя вышел немного погодя и нагнал ее на углу.
Домой Костя вернулся во втором часу. Разделся и прошел на кухню.
На кухне, за столом, покрытым зеленоватой потертой клеенкой, сидел дед Сергей Степанович. Лицо у него было розовое, мясистое. Очки с толстыми стеклами в большой роговой оправе неправдоподобно увеличивали дедовы бесцветные глаза. Перед ним на столе стояла ученическая чернильница «непроливашка», лежала толстая тетрадка. В руках дед держал старенькую желтую вставочку и писал мелким, удивительно четким и красивым почерком, буковка к буковке. Писал не то роман, не то воспоминания какие-то, никто из домашних толком не знал, что именно пишет дед. Тетрадочку он прятал в несгораемый ящик, ящик запирал на ключ, а ключ всегда носил при себе, а когда укладывался спать, привязывал цепочку от ключа к руке. Кроме исписанных тетрадей дед хранил в ящике пожелтевшие грамоты, два ордена Красной Звезды и несколько медалей. А может, и еще что-нибудь. Неизвестно.
Когда Костя вошел, дед оторвался от работы, сверкнул на внука стеклышками очков, но ничего не сказал, только хмыкнул и снова заскрипел перышком.
— Все трудишься? — весело спросил Костя.
Дед снова хмыкнул и пожевал губами. По вечерам рот у него был ввалившимся, потому что дед вынимал искусственные челюсти и клал в стакан с водой. Отдыхал от зубов.
В коридоре зашаркали шлепанцы.
Костя поморщился. Отец. Сейчас начнет. Дед покосился на внука и опять хмыкнул.
Петр Анисимович остановился в дверях. Он был в голубой в синюю широкую полоску пижаме и в шлепанцах на босу ногу.
