Мастерская пряток - Морозова Вера Александровна (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
— За детьми, мадам нужно следить… Так и до беды не долго! — сухо сказал городовой и взял под козырек.
Красивая дама опомнилась первой — достала из ридикюля синенькую бумажку и сунула ее в руки городового. Тот, довольный, усмехнулся, почтительно наклонив голову.
Леля посмотрела на маму. Бледную до синевы. И с лица сразу спала. Одни глаза остались, как говорила в подобных случаях кухарка Марфуша.
Эссен поцеловала маму. Кате погрозила пальцем и потрепала Лелю по волосам. Леля, потрясенная, стояла у сходен, словно галчонок, который выпал из гнезда, — худенькая и беспомощная, с маленькой головкой на длинной шейке.
У Эссен сжалось сердце от боли. Она поняла, Мария Петровна рисковала детьми. И все это во имя революции, чтобы доставить ленинское слово рабочим.
— Береги себя, родная! — сказала она подруге, и голос ее вздрагивал.
У сходен их встречала Марфуша. Она все видела. Первым делом взяла Катю и, пребольно дернув ее за косы, сказала:
— Знай место для проказ!..
Марфуша подозвала извозчика и усадила всех в пролетку, чтобы без злоключений, которыми так был богат этот день, вернуться домой.
БЕРЛИНСКИЙ ПОЕЗД
По берлинскому вокзалу, мрачному и темному от копоти, носильщик катил чемодан. Был носильщик огромного роста, в синей фуражке и с номером на груди. Лицо широкое, с белесыми бровями и веснушчатое.
За носильщиком плыла Эссен. В дорожном сером костюме и меховой горжетке. Шляпка с большим пером чудом удерживалась на высокой прическе. Плотная вуаль с белыми мушками скрывала глаза. В руках крошечный ридикюль и букет роз. Шла она легко и стремительно, единственная забота — благополучно сесть в поезд «Берлин — Москва». Временами прикладывала к лицу букет роз и вдыхала аромат.
Носильщик громким голосом просил пассажиров уступить дорогу, и Эссен невольно устремлялась в образовавшийся проход.
Конечно, она испытывала волнение, как каждый человек, от дорожной суматохи и вокзальной кутерьмы. Впрочем, привычной кутерьмы, которая царила на российских вокзалах, в Берлине не было. Чинно прогуливались бюргеры. Мужчины приветливо поднимали котелки, и усики растягивались в улыбке. Дамы подносили к глазам лорнет и посылали воздушные поцелуи. У Эссен защемило сердце. А в России бы бегали бабы, кричали закутанные, невзирая на время года, детишки, гремели бы чайники, привязанные к деревянным сундучкам. И все это было таким дорогим… Эссен невольно вздохнула.
В толпе выделялись полицейские. Важные. С большими животами, опоясанные широкими ремнями. Руками в белых перчатках сжимали дубинки.
Метался дежурный по вокзалу. Сверял карманные часы с часами, висевшими под самым стеклянным куполом. И опять появились полицейские, которые на ремнях держали огромных овчарок в квадратных намордниках. Намордники были из железных прутьев.
Эссен всегда скучала по России, но здесь, на берлинском вокзале, с высокой стеклянной крышей и прокопченными стенами, с сытой и самодовольной публикой, тоска эта сделалась непереносимой. Сердцем Мария рвалась в родные дали, с березками и полями васильков, с деревеньками, скрытыми дубравами, и тихой песней свирели на заре.
Главной заботой был чемодан. Она боялась, что перед самым звонком подбежит полицейский чин, за которым будет стоять господин из трехрублевых филеров, и поведут ее в берлинское полицейское управление. И хотя она убеждала себя в невозможности подобного, мысль эта не давала покоя.
И потому она была надменной и неприступной. Она прекрасно научилась в подполье владеть собой, никто не мог бы заметить неуверенности или боязни.
В купе с ней оказался генерал. Низкого роста, плешивый. На толстом носу пенсне. Глаза серые, юркие, запрятанные в щелочках под нависшими веками. Он встал при появлении дамы и погасил сигару, которую держал в толстых пальцах.
Красота дамы произвела на генерала впечатление. Он не успел еще убрать вещи, а только снял шинель на белой подкладке. Чемодан лежал на нижней полке.
Эссен приветливо наклонила голову. Сердце ее дрогнуло — у генерала был точно такой же чемодан, как и у нее. Вот какие чудеса способен выдворять господин случай! И Мария не знала, радоваться ей этому обстоятельству или печалиться. Будущее покажет.
— Ба! Да у вас, голубушка, точно такой же чемодан… У Ганса Герберта изволили покупать? — любезно справился генерал. — Прекрасная фирма… И кожа, которой в России не сыскать, и выделка… Правда, деньгу дерет, но зато вещь!
— Деньги не самое главное в жизни, — беззаботно заметила Эссен, откинув вуаль в белых мушках. — Я живу и придерживаюсь одного принципа: не так мы богаты, чтобы покупать дешевые вещи!
— Ваша правда, — ответил генерал и подумал: дама из состоятельных, вот и изрекает истины, поскольку деньгам счета не знает.
Вагон качнуло. Проводник в белом кителе и белых перчатках принес вазу с водой и поставил букет. Спросил, когда подавать кофе, и бесшумно закрыл дверь.
Эссен откинулась на бархатную подушку и стала смотреть в окно. Проносились водокачки, аккуратные домики, похожие, словно близнецы. Из белого кирпича и с красными черепичными крышами. Колодец с высоким шестом, словно журавль в небе. Стада гусей, жирных и неповоротливых. Гусей подгоняла девочка в полосатых черно-красных чулках. Желтые поля до самого горизонта. Это цвела горчица. Сосны с золотистыми стволами. И снова мелькали маленькие городки и селения. С каменными домами и цветными наличниками на окнах. В уличных ящиках на окнах буйно пламенела герань. И опять города с маленькими улочками, зажатыми домами. Улочки словно туннели. С мостовой, мощенной булыжником, с высокими стенами домов без окон. Над городом висел дым. Заводы и фабрики топились коксом, и черная угольная пыль прикрывала город. Мелькали соборы. С колокольнями и крестами, закрашенными серой краской.
Поезд проходил по туннелю. Местность была гористая. И в вагоне стало темно. Проводник принес зажженную лампу.
Эссен раскрыла французскую книгу и читала. Генерал попытался разузнать о даме, но та отвечала неохотно. И только на французском языке. Оказалось, что дама долго прожила в Париже и теперь спешила домой к больной сестре.
И все же они разговорились, как бывает в подобных случаях.
Генерал возвращался после лечения в Карлсбаде на водах. Он лечил подагру и говорил только о своей болезни. В Берлине оказался случайно — заезжал навестить кузена, которого не видел почти двадцать лет. Ругательски ругал немцев за их скаредность, рассказывал о брате, который онемечился и рассчитывал каждую копейку, словно торгаш.
Эссен говорила об искусстве. Она прекрасно знала парижский Лувр, где хранились картины великих художников. Восхищалась испанским живописцем Гойей, перечисляла его картины. В Германии она оказалась не случайно — заехала познакомиться с Дрезденской картинной галереей и полюбоваться на «Сикстинскую мадонну» итальянского мастера Рафаэля.
Генерал понимающе кивал головой, искусство его не интересовало. Он в душе проклинал даму, которая помешалась на этом искусстве.
Стояла глубокая осень, и леса пестрели разноцветным убором. Краснела осина, золотились листья березы, пожухли дубы-великаны, осыпалась пушистая хвоя с лиственницы, и только сосны топорщились зелеными иглами.
Пролетал клин журавлей. В сером небе он то появлялся, то исчезал, скрытый облаками. И Эссен затосковала — журавли летели в теплые края…
Менялись города. Поезд делал недолгие остановки и снова набирал скорость. Громыхали колеса по стальным мостам. И тогда в окнах мелькали решетки, сквозь которые виднелись воды реки. И Эссен поеживалась — сколько раз в тюрьмах она видела небо в клетку! И становилось беспокойно на душе.
К вечеру второго дня пути по вагону прошел старший кондуктор и, набирая в грудь воздух, звонко выкрикивал:
— Через пятнадцать минут станция Граница!.. Попрошу приготовить паспорта для контроля… Попрошу приготовить вещи для таможнего досмотра…
