Кожаные башмаки - Гарф Анна Львовна (книга регистрации txt) 📗
— Почему тебя не будет? Куда пойдёшь? Плохо тебе с нами жить, что ли?
Ничего не ответила бабушка, только вздохнула. Потом улыбнулась и достала с самого дна сундука кожаные жёлтые башмаки, дохнула на них, обмахнула концом своего белого фартука и вдруг поставила к босым, загорелым ногам внука:
— Носи на здоровье.
У Миргасима никогда в жизни не было башмаков. Летом он ходил босой, как все ребята, осенью — в шерстяных носках с галошами, зимой носил валенки. Но башмаки!..
Он поднял башмаки, прижал их к щеке, понюхал.
— Как хорошо пахнет! Будто они дёгтем смазаны, как колёса у телеги, верно, бабушка?
— Ошибаешься, дитя моё, они смазаны ваксой. Запах и правда хороший, мне тоже нравится. Береги эти башмаки. Шил их твой дедушка. Был он лучший сапожник в нашей деревне, а может, и в целом свете. Даже из города Казани приезжали к нему господа большие, просили сапоги пошить. И вот случилось однажды, и самого в Казань повезли: начальниковой дочке кривые ноги сапогами выправить. И что ты думаешь? Сделал ведь! Голенища цветами-птицами выстрочил, подошва на подушечках, мягкая — залюбуешься. Там, в городе, и познакомились мы. Твой дедушка тогда молодой был. Как хорошо он пел… Бывало, подойдёт к моему окну и затянет протяжно жалобную песню. А я спрячусь за занавеску, стою молчу, в окно и не выгляну. Но дедушка твой был человек упорный. Оборвёт протяжную песню, заведёт насмешливую, да такую, что сил не станет молчать и поневоле ответишь на песню песней. Вот один старик седой, купец богатый, услыхал и послал родителям моим подарки — серебряный самовар, красный ковёр. Было у этого старика три жены — захотел четвёртую. Сказали моему отцу: «Будет дочь твоя есть сахар и мёд, ходить в шёлковом платье, носить красные сапожки». Старик много денег за меня давал. Кто в старое время девушку спрашивал: «Хочешь — не хочешь?», продавали, как овцу. Если бы не твой дедушка, пропала бы я совсем. Ночью пришёл он к моему окну, просит: «Спой мне, о чём думаешь… Спой в последний раз». И вот я запела…
Бабушка оперлась щекой о ладонь, задумалась.
— Милая бабушка, пожалуйста, спой мне эту песню в день моего рождения.
— Песня, дружок, старинная, протяжная, теперь так не поют. Скучно тебе будет слушать, дитя моё.
— Мне никогда с тобой не скучно, бабушка!
Старушка сидела на полу, на коврике. Руки её опустились, она прислонилась спиной к сундуку, закрыла глаза и запела:
Так пела я, Миргасим, и плакала, но не видал он моих слёз, я стояла за ситцевой занавеской. Он ответил песней:
Ах, внук мой, внук мой! Слыхал, какая песня? Не посмела песне этой перечить, вылезла в окно и убежала с ним, с твоим дедушкой, от своих родителей, от старика жениха. Дедушка твой — он был отчаянный, привёз меня из города Казани в эту свою деревню…
Бабушка обмахнула веником дедушкину шубу, валенки, свой бархатный казакин и маленькую бархатную шапочку. Сложила всё это в сундук, опустила крышку и тихонько засмеялась:
— И никогда, никогда не было у меня ни шёлкового платья, ни красных сапожек, да и сахар видела не каждый день, хотя и был твой дедушка самый лучший сапожник на свете. Зато было у нас в доме много-много детей — двенадцать человек! Восемь мальчиков и четыре девочки. Все выросли, уехали кто куда. Твой отец, мой сын Гариф, был младший, он здесь остался, здесь женился. Но родные твои дяди, тёти, их дети живут по всей земле нашей. Вот ты какой богатый. И я тоже богатая — дети моего младшего сына живут в моём доме. Тот дом пуст, где детей не слышно, те люди бедные, у кого нет малыша в люльке.
— Правильно, бабушка! Достанем старую люльку с чердака, и пусть в ней живёт наш малыш! Щенок мой милый!
Миргасим рассказал бабушке, какой он красивый, какой нарядный и какое славное у щенка лицо.
— Почему брат Зуфер на него обиделся? Вот и взяла Асия щенка себе. Но я первый сказал — это щенок! Значит, он мой. Она даже не знала, кто плачет. Если она слов его не понимает, как будет щенок с ней разговаривать?
— Горячо о щенке заботишься, Миргасим. А девочка? О ней подумал? Живёт здесь без отца, без матери, ни сестры нет, ни брата, один только дедушка, да и тот всегда занят… И вот появился у неё щенок, такой милый…
— Потому и жалко его, что милый. Был бы плохой, и говорить тебе про него не стал бы.
— Эх, Миргасим, Миргасим, знаешь, как в моём доме было? Самое лучшее кому? Маленькому — он беспомощный, он малыш. Понемногу, понемногу начал на ноги вставать, глядит — а в доме есть уже кто-то поменьше его. За тобой меньших нет. Что же, так и будешь всю жизнь маленький? Всё тебе да тебе?
— Виноват я, что щенок один? Было бы два…
— Сдерживай свой гнев, Миргасим, иначе поседеешь в молодости.
— Знаю, знаю, ты хочешь, бабушка, чтобы я отдал ей свою собаку!
— Ничего тебе не скажу, и Зуфер слова не скажет, не наше это дело — твоё. Как решишь, так и будет.
Миргасим очень огорчился, очень. Но взглянул на башмаки, и губы сами засмеялись — подмётка-то какая толстая, твёрдая, как дубовая! Подбита она медными гвоздиками, ясными, как золото. А на каблуках светлые, словно серебро, подковки. Миргасим положил башмаки на скамью вверх подковками:
— Ладно, пускай щенок живёт у Асии. Мало, что ли, собак в деревне? Другую найду и будет во сто раз лучше. А башмаки отличные, правда, бабушка?
— Дедушка сшил их из самой лучшей кожи, какую только можно было достать в те времена. Знаешь, для кого он их шил? Для твоего отца, потому что был он у нас самый маленький. Но знаешь, ноги росли у него быстро, всего год или два он башмаки эти носил — обувал только по праздникам. Потом я спрятала их, лежали в сундуке. Лежали-лежали и пригодились. Знаешь, кому? Твоему старшему брату Мустафе. Это для Мустафы дедушка прибил подковки, а сковал подковки дядя Насыр-кузнец. Он сковал их из осколка старой сабли. Да, из настоящей боевой сабли сделаны эти подковки. Мустафа башмаки надел, как в первый класс пошёл. Ходил в них всю осень, а к весне ноги выросли! После Мустафы башмаки достались Зуферу. Теперь ты будешь ходить в них. Они прочные, как железо. Но, внучек, на тебе и железо горит. После тебя разве сможет их кто надеть?
— А мои дети?
…В далёкой от проезжих дорог деревне, где живёт Миргасим, не было обычая праздновать день рождения. Это Миргасимова бабушка привезла из Казани такой праздник. Теперь у нас каждому человеку отмечают его день.
Миргасим подпоясал красным шёлковым платком свой хрустящий, новый парусиновый фартук, натянул на ноги красные шерстяные носки, лихо заломил соломенную шляпу.
Бабушка достала из сундука большой осколок зеркала:
— Взгляни на себя.
Ох и красиво! Осталось только обуться. Но первый раз в жизни надеть башмаки вовсе не так просто. В башмаках столько дырочек, в каждую надо продеть шнурок, а кончики завязать петелькой.
— Бабушка, не говори никому, что ты меня обувала.
