Брат, которому семь - Крапивин Владислав Петрович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
– Отвечать будешь ты.
– Буду я.
Он отошел, разбежался и ка-ак вдарит! Мяч даже зашипел в воздухе. И влепился! Только не в Котьку, а в ствол нашего тополька, между Котькой и Мариной.
И на них с листьев – целые миллионы капель!
Марина, конечно, в крик:
– Хулиганы! Алька, вот увидишь, дома тебе достанется!
Ну и пусть. Она всегда так кричит. Воспитанный Котька показал нам кулак и стал что-то говорить Марине.
Я поглядел на Витьку, а он стоит злой и ни на кого не смотрит. Конечно, обидно же: хвастал, что в Котьку попадает, а попал в дерево.
Мне его жалко стало. Я говорю:
– Ты, Витька, молодец. Правильно, что в тополь засадил. Сразу двоих окатило.
У Витьки лицо такое сделалось, будто он хотел заулыбаться, но сдержался.
– Конечно, Алька, правильно. Рубаху-то зачем ему портить. Небось не сам покупал, а родители.
Я говорю:
– Конечно.
А Марина с Котькой в это время стоят и о чем-то спорят. Он ее за руку взял, а она руку вырвала. Я услыхал:
– Куда теперь в таком виде!
Котька рукой махнул:
– Ерунда. Обсохнем.
– Тебе ерунда, а у меня искусственный креп-жоржет, он от дождя тут же садиться… Сейчас я ему!
Это уже не креп-жоржету, а мне. Или Витьке. Обоим.
Я говорю:
– Не догонишь!
Котька еще что-то хотел ей сказать, а она повернулась и пошла домой. Котька подумал, дал по нашему мячу изо всех сил, и за Мариной.
Витька меня спросил:
– Попадет дома-то?
– Поживем-увидим…
Тут во двор выскочили Женька и Валерка. Валерка сияет весь, как солнце, которое в асфальте отражается. Майка на нем чистая и даже сухая – видать, утюгом сушили.
Женька говорит:
– Может опять, корабль сделаем?
Но Витька не захотел:
– Лучше пока в подъезде укрыться. Минуток на десять. На всякий случай. Мало ли что…
Мы укрылись в Женькином. И правильно сделали. Только спрятались, слышу – Марина кричит из окна:
– Алька, марш домой!
Мы молчим.
Она снова:
– Александр! Домой немедленно! Кому говорю!
А я не пошел. Да и не высунулся из подъезда! Потому что опять примчался солнечный дождик! Вон как припустил! Большие капли, словно ягоды, сыплются с неба, скачут по синему асфальту…
Обида
Котька Василевский снова поднялся со стула, снова посмотрел на часы. И снова сказал очень нерешительно:
– Ладно… Я, наверно, пойду.
Алька ничего не имел против: Котька надоел ему до чёртиков. Но Алька стеснялся так вот просто взять и сказать: "Ладно, иди". Ему казалось, что высокий и серьёзный Котька сразу разглядит через очки Алькины тайные мысли. И Алька скрепя сердце опять предложил:
– Посиди ещё. Может, она скоро придёт.
Котька поспешно согласился и вновь сел на стул ждать Марину. Он пришёл к ней, чтобы взять какую-то книжку, но Марина застряла на репетиции в драмкружке.
Алька уже кончил делать уроки. Он старательно, по складам, прочитал в букваре заданный на дом рассказ из двух строчек. В рассказе говорилось, как мама мыла Лару. Покончив: с этим делом, Алька сел к окну и стал читать "Приключения Тома Сойера".
Но Котька мешал Альке. Правда, сидел он тихо, но зато иногда печально вздыхал. Эти вздохи раздражали и смущали Альку: будто он был виноват, что Котьке скучно.
Алька отложил книгу, с тихой яростью покосился на Котьку и стал думать, чем занять его. Чтобы не вздыхал…
Он наконец придумал. С нижней полки на этажерке, из-под стопки книг, Алька вытянул и грохнул на пол пыльный плюшевый альбом.
– Во, смотри. Тут фотокарточки разные.
В альбоме сначала шли снимки маминых бабушки и дедушки. Эти карточки были тяжёлые и толстые, как авиационная фанера. Внизу их украшали оттиснутые золотом медали с какими-то царями и орлами. Потом в альбоме были карточки Алькиного папы, совсем маленького, на деревянной лошадке; Алькиной мамы в пионерском галстуке… В общем, много чего там было…
Пока несчастный Котька вежливо и уныло разглядывал Алькиных прабабушку, прадедушку и папу на лошадке, Алька читал спокойно.
И вдруг стало удивительно тихо. Котька уже не шелестел листами и даже не вздыхал. Он дошёл до последних страниц альбома. Там Котька увидел снимок Марины. Марина сфотографировалась совсем недавно. Из-под вязаной шапки чёлка торчит, глаза прищурены. А на губах улыбка…
– Алька, – сказал Котька, будто между прочим, – ты бы дал мне эту карточку, Алька…
– Зачем? – удивился Алька.
Котька поправил очки и что-то пробормотал. Но потом увидел, что Альке этого мало, и стал объяснять:
– Видишь ли… У нас в классе к празднику стенгазета выйдет. А в ней статья будет – "Наши активисты". Мы туда снимок и прилепим. Марина ведь знаешь какая активная!..
– Активная, – сумрачно согласился Алька. – Я-то знаю. Пронюхает, что я карточку отдал, тогда мне от её активности житья не будет. Ты уж сам у неё проси.
– Нет, – сказал Котька. – Это надо сделать, чтоб ей сюрприз был. А альбом ты сунь пока подальше, чтобы она не увидела.
Алька молчал.
Котька тоже молчал. Потом он полез в карман и достал серебристый самолётик, сделанный из расплющенной алюминиевой проволоки.
– Хочешь, подарю?
– А я тебе карточку? – язвительно спросил Алька.
Котькины уши порозовели. Но он сказал:
– Ты, очевидно, жуткий эгоист: ты не хочешь, чтобы твою сестру увидели в газете.
В Алькиной душе вдруг шевельнулись угрызения совести. Ведь Марина и вправду его сестра, а он не хочет, чтобы она прославилась.
– Тогда забирай просто так, – сказал он со всей решительностью. И покосился на самолёт. У самолёта были стремительно откинутые крылья, красивые, хоть совсем маленькие.
– Отлично, – обрадовался Котька и заторопился уходить. – А самолёт ты бери. Тоже просто так. Согласен?
И Алька сказал:
– Согласен.
Это случилось недели через две. Марина пришла из школы какая-то слишком радостная. Будто сразу тря пятёрки притащила. Она всё равно, конечно, старалась быть серьёзной, но иногда забывала. Тогда губы её начинали улыбаться, а ноги даже чуть-чуть пританцовывали. Когда садились обедать и Марина принесла на стол вместо хлеба банку с фаршированным перцем, мама забеспокоилась:
– Ты определённо больна. Что с тобой?
Мама работала старшей медсестрой в поликлинике и .поэтому, наверное, всегда боялась болезней.
– Нет, – понял папа, который был человеком проницательным. – В ней просто бурлит тайная радость. Но интересно, почему?
Марина изо всех сил постаралась насупиться.
– Да ну их… этих дурней из редколлегии.
Написали в стенгазету чушь какую-то… Называется "Наши активисты". И про меня там нагородили…
– О, поздравляю! – сказал папа.
– Да, тебе смешно, а мне-то нет. Расписали так, что неудобно даже. Будто уж я такая хорошая. Лучше всех!
– Глупости, – твердо сказала мама. – Почему неудобно, если всё правильно?
Алька ел суп и сиял. Всё-таки он ведь тоже кое-что сделал для Маринкиной радости. И сейчас уж можно было открыть секрет.
– Маринка…-хитро прищурился Алька.– А я ведь знаю. Карточка всем понравилась. Ага?
Алька даже забыл, что сам он не любил эту карточку.
Марина подняла тонкие брови: не поняла.
– Ну, твоя фотокарточка… В газете.
– Там, по-моему фотографий нет. Вот ещё,– дёрнула она плечом. – Не про одну же меня писали. Пришлось бы полкласса снимать.
Алька всё ещё улыбался:
– Да нет же, тебя не надо было снимать. Я же твою карточку давал…
Марина вонзила в Альку строгий взгляд:
– Что, что?
– Да-вал… – нерешительно протянул Алька. – Котьке. То есть Косте. Он просил для газеты…
Марина со звоном положила ложку:
– Для газеты?! Просил, да? А ты…
– Ты, Марина, завтра спроси, почему снимок не наклеили. Раз брали в газету, пусть помещают, – вмешалась мама.
Она была человеком решительным. Все медсестры должны быть решительными. Иначе, говорила мама, их ждёт каторжная жизнь.
