Дым без огня - Алексин Анатолий Георгиевич (библиотека книг .txt) 📗
Малинин сперва преподавал в школе литературу и русский язык, потом стал директором школы и лишь после этого пришел в институт. Точнее сказать, его туда привел ректор, которого все называли по фамилии: Туманов. Юлия Александровна ступень в ступень прошла той же лестницей.
— У каждого своя дорога, — возражал дочери Александр Степанович. — А ты хочешь, чтобы все считали нашу с тобой стезю единственно возможной. На каком основании?
— На основании правил закономерности, — негромко, но кропотливо отстаивала свою точку зрения Юлия Александровна. — Воспитатель, не ведавший школы? Это все равно, что агроном, не ведавший поля.
О ректоре института Туманове все говорили с восторженным придыханием. Он был легендой: старые учителя города при упоминании его фамилии мечтательно закатывали глаза, словно он олицетворял лучшие и невозвратные годы их жизни.
— Будучи ректором, по сути, остался учителем, — рассказывала Юлия Александровна. — Каждый деятель педагогической науки обязан продолжать быть учителем. Хотя бы в душе! Иначе какой же он воспитатель?
Александр Степанович тоже восторгался Тумановым, но без обычной бравурности, а с какой-то беспомощной грустью.
— Всем помогал… Никому и ни в чем не отказывал. Но, всем помогая, здоровью своему этим помощи не оказал. А никому не отказывая, самому себе отказывал не то что в отдыхе, а даже в кратковременной передышке. И вот результат…
Институтом Туманов в последние годы руководил главным образом из больницы. В таких обстоятельствах Александр Степанович болеть не имел права.
— Тяжело раненный командир доверил мне свою боевую часть! — по-военному подтягиваясь, заявлял Малинин.
Он не случайно употреблял такую терминологию: они с Тумановым вместе ушли на фронт летом сорок первого года.
— Он в ту пору не раз прикрывал меня, — вспоминал Александр Степанович. — Теперь я должен прикрыть его.
Ректора Катя впервые увидела в больничном парке, когда вместе с дедушкой навещала Туманова. Он был умным, маленьким и веселым… Называл дедушку Сашей, а Саша его, Алексея Алексеевича, — Алехой.
Алеха, Саша и Катя бродили среди людей в одинаковых унылых халатах. Но сам ректор был в модном густо-синем костюме, возмещавшем своей элегантностью нестройность фигуры. Рубашка с вроде бы отлитым из синего металла воротничком, безупречно завязанный галстук, подстроившийся под цвет костюма и рубашки, — все это свидетельствовало о жизнелюбии Алексея Алексеевича. Но настойчивей всего об этом напоминали его глаза — ничуть не уставшие, азартно подмигивавшие проходившим мимо медсестрам.
— Здоровые у меня только глаза и уши, — сообщил Алексей Алексеевич. — Все остальное — утиль! Да еще на фоне прогрессирующего диабета.
Он расхохотался по этому поводу.
— А как тебе разрешили щеголять по больнице в костюме? — удивился Александр Степанович, на время превратившийся в Сашу.
— Как разрешили? В порядке сочувствия! Знаешь, Саша, безнадежно больным позволяют все пить и все есть. А мне позволили это… Как известному в городе пижону! Кстати, запомни… Я все обдумал: если, как говорится, откину копыта, ректором будешь ты. Я написал… Не завещание, нет! Зачем такой реквием? А веселую докладную записку. Дескать, в виде шутки хочу забежать вперед события, которое неминуемо. Рано или поздно, Саша! Только в этом смысле: рано или поздно… И ты, Катя, подтвердишь: старик, скажи, так хотел. Слышала собственными ушами! — Он снова расхохотался. — Жить надо до конца жизни!
Оспаривать то, что он говорил, возражать было глупо. И Малинин с Катей тоже расхохотались, но не так естественно, как Алексей Алексеевич, а нехотя и натужно. Чтобы скрыть это, Катя спросила:
— Почему вы к нам в гости никогда не приходите? — Приходил! Случалось… Но то заваливался чересчур поздно, и ты, маленькая, уже спала. То была в пионерлагере, то в каком-нибудь туристском походе… У меня даже создавалось впечатление, что ты меня избегаешь.
— Ну, что-о вы? — от смущения с непривычной для нее манерностью возразила Катя.
— А если по правде сказать… мы с Сашей предпочитали гулять вдвоем. Сначала в дружеских компаниях… — Он подмигнул, с наслаждением вспоминая о той лихой поре жизни. — А в более поздние годы — на свежем воздухе. Мне давно уж предписано поглощать кислород в максимальных количествах.
Катя ко времени прогулки по больничному парку успела стать семиклассницей — и неожиданно для себя подумала, что могла бы влюбиться в Алексея Алексеевича. Но тут же вспомнила Васю — и устыдилась своей ветрености, пусть даже мгновенной.
Семьи у Туманова не было: ее унесла блокадная зима в Ленинграде. «Заводить вторую мать или вторую семью не считаю возможным», — пересказал как-то Александр Степанович слова своего друга. И добавил:
— Это единственное его убеждение, которое я полностью разделить не могу.
— Откуда же у него такой оптимизм? — размышляя, произнесла Юлия Александровна.
— От уважения к окружающим. Не считает возможным взваливать на них свои беды. Все загнал внутрь… пожертвовав при этом здоровьем.
— Ты любишь ходить в школу? — спросил вдруг у Кати Алексей Алексеевич. И взглянул на нее глазами, которые вытягивали честный ответ. В них было прямодушие, от которого бы ложь не смогла увернуться.
— Люблю, — ответила Катя.
— Молодец ваш классный руководитель! Или руководительница?
— Руководительница.
— Это особого значения не имеет… Сейчас ратуют за призыв мужчин в школу. И я ратую! Не могу выбиваться из хора. Да и солист должен петь с хором в унисон! Но учительский дар полом не определяется. Женщина может быть с твердым характером, а мужчина — с дряблым. Вообще же женщины ближе к детству… Я не настаиваю на этой позиции. Но и противоположную не стоит слишком канонизировать. Стало быть, классная руководительница у вас молодец? На заводе есть директор, начальники цехов — от них в глобальных измерениях зависит главное. Но чтобы рабочий с удовольствием шел к станку, должен быть душа-бригадир. В человеческом ракурсе! Я знаю, что нет ничего сомнительней аналогий… Но тут некоторое сравнение возникает.
Потом он спросил у Кати:
— А ты кем хочешь быть? Прости за надоевший вопрос.
— Я? Как дедушка и как мама…
— Таким образом, и как я? Ну, Саша, если б не было поздно, я бы воспользовался твоим опытом семейного воспитания: ни один из моих родственников в учителя не подался. Наверно, решили, что труд педагога обязательно сочетается с диабетом. И другими болезнями, не подлежащими излечению. — Он помолчал и добавил: — О намерениях сына и дочери ничего сказать не могу. Они не успели их высказать… Возникло молчание. Туманов задумчиво прервал его:
— Они бы, пожалуй, могли пойти в педагоги. Чтобы сделать папе приятное. Как ты думаешь, Саша?
— Так же, как ты.
— У нас все сотрудники говорят, что думают так же, как ректор. А что на самом деле думают, не всегда разберешь. Но мы-то друг в друге уверены?
— Да, Алеха…
Ректор вновь обратился к Кате.
— Коль решила идти нашим путем, запомни: главное — воспитывать человека и специалиста одновременно! Не отрывая одно от другого ни на мгновение. Даже прекрасный человек без дела — не человек. Но и блестящий специалист без душевных достоинств — тоже учительский брак. Поняла?
— Поняла.
— Это тебе мое педагогическое завещание. Опять я про смерть… Хотя поэты, например, всегда думали о любви и смерти!
Он азартно подмигнул медсестре. Но она по молодости слишком строго предупредила, что время посещений уже истекло.
— Вскормленный в неволе орел молодой!… - посочувствовал себе самому Алексей Алексеевич.
И бойко зашагал по больничному парку. Потом обернулся и, сложив руки рупором, точно был где-то на фронтовой переправе, крикнул:
— Саша, будь на посту! Но так, будто на посту двое… Создай этот мираж!
— Спи спокойно, Алеха! Тьфу ты…
Александр Степанович оборвал себя и подумал, что дочь права: в русском языке каждое слово и все ходячие выражения имеют смысл остро определенный. Надо думать, что говоришь!
