Мужская школа - Лиханов Альберт Анатольевич (полная версия книги .txt) 📗
Потом я напал на Владьку. Задача, которая ставилась перед ним: достать билеты на следующий вечер в сорок шестую, узнать, когда он будет. И вообще, где он достал вчерашние приглашения?
Владька не спорил, не ухмылялся, не противился. Видел мою оглашённость, знал, что такое происходит впервые и, добрая душа, соглашался помочь мне как только возможно. Но помог не Владька. А Герка Рыбкин.
Он снова вышел на первый план моей эпопеи через сутки, которые я провёл, словно в горячке. Прямо с утра, встретив в коридоре, он сказал негромко:
— Тебе привет от Верки!
От какой ещё Верки? — спросил я автоматически, плавясь в жару своих страданий.
От Вероники! сказал Герка. С которой ты танцевал! Она живёт в нашем доме!
В бараке? Где Герка? Вероника Черменская должна была жить в замке, на худой конец в красивом каменном доме, каких в нашем городе было всё-таки штук двадцать, но в Геркином бараке!
Впрочем, это только пронеслось, промчалось секундной мыслью в моей голове, мир нашего детства обретался в простых бытовых обстоятельствах, спрашивается, а где жил я, в каких-таких хоромах, так что это был лишь мгновенный проброс скорее литературного свойства, вредное влияние библиотек и романтических сочинений Дюма-отца, впрочем, как и сына, и мысль моя, быстро примирившись с бараком, скользила дальше: кто она, как она, что она такое?
С Геркой, если вы помните, мы сидели когда-то на одной парте, но столько воды утекло, я сидел то с Владькой, то с Колей Шмаковым, но по такому поводу уговорил Лёвку Наумкина уступить мне на время место возле Рыбкина.
Первые дни я просто не мог учиться и каждое мгновение, как только внимание учителя было занято другими, а биссектриса его взгляда обходила нас побоку, пытал Герку: расскажи да расскажи.
Он старательно изложил, что Черменская живёт с матерью и отчимом, что от второго брака у матери есть еще одна, маленькая дочка, что взрослые как взрослые, а вот Вероника на них никак не похожа. «Будто из другой семьи, произносил Герка и добавлял: — Правда!» Господи, да я ему не просто верил, а тысячу раз соглашался. Я же её видел! Я её рассмотрел! И у такой девчонки не могут быть самые простые и обыкновенные родители. Тут есть какая-то неясная тайна, есть секрет. И над ним стоит побиться!
Я в который раз требовал, чтобы Рыбкин повторил, что она ему сказала про меня. Не то чтобы мне хотелось снова и снова услышать важное для меня мнение я Герку проверял. Но он повторял всё одними и теми же словами, ничего не прибавляя, наоборот, каждый раз укорачивая ответ, и я приходил к успокоению: значит, всё-таки не врёт.
А Вероника сказала Герке обо мне: «К нам приходил на танцы такой-то!» «Хех-хе, отвечал Герка, так мы из одного класса. Знаешь ли, что он чемпион?» Она не знала и удивилась, но прибавила: «Он хорошо танцует! Очень сильно ведёт!» — Ничего себе! «И очень интересно разговаривает». «Как это?» уточнил Герка. «Ну, понимаешь, не как другие мальчишки. Он, видимо, очень начитан. И развит». Вот так.
Задумавшись о Черменской, я как бы выпадал из жизни. Ничего не слышал, кроме её голоса, ничего не видел, кроме её чуть улыбающегося лица. Это могло происходить где угодно, не только на уроках и дома, но даже и на улице. Я жил с широко раскрытыми глазами, но глаза мои ничего вокруг не замечали. Я был как бы под наркозом. Жизнь шла, я что-то говорил, ел, пил, разговаривал, даже что-то учил, читал, отвечал на уроках, но это происходило помимо меня. Я же жил какой-то чудной замороженностью.
Герка повторял и повторял свой рассказ, я врубался, слушая его, а выслушав, снова выключался. Он даже как то потряс меня за локоть: «Ты чё?» «Ничё!» ответил я и снова уснул с открытыми глазами.
Надо было что-то делать, куда-то идти, доставать приглашение на очередной вечер танцев, но, странное дело, раздав заявки, я умолк, ушёл в себя, растворился в своих мечтаниях, и они были даже, может, интереснее, чем сама жизнь.
Наконец, дней, наверное, через десять Герка толкнул меня под бок и напомнил, что скоро ведь наш собственный, общешкольный вечер, посвященный годовщине Октября, и можно запросто позвать Веронику. Приглашения он передаст, надо только не меньше двух, чтобы она пришла с подругой, одна может не решиться…
Молодец, Рыбка, это он разбудил меня, а то сколько бы я ещё дрых в своих мечтаниях.
Надо здесь заметить, что уже к концу девятого, а уж в лето к десятому и с осени наверняка, в нашем классе влюблённость вошла в законные права. Это была справедливая привилегия возраста. И если в начале девятого, едва только научившись танцевать с девицами, ребята поначалу стеснялись друг дружку, если вы помните такую мелочь, глазами испрашивая у одноклассников моральной поддержки на право пригласить даму, то к началу десятого почти у каждого была своя подруга, и приобщение к миру счастливцев принималось открыто доброжелательно, никто никого не вышучивал, это была тема вне обсуждений, одобряемая и ободряемая. Поэтому мой полусон происходил с согласия и сочувствия общества, а о том, что я послал Веронике приглашение, знал весь класс.
Понимая необычность положения, я пришёл на вечер заранее, почистив не только ботинки, но и зубы, нагладив до состояния опасной бритвы стрелки на брюках, ну и мама с любимой моей бабушкой, как по мановению волшебной палочки, поднесли мне на плечиках сияющую новую куртку из тёмно-синего, отливающего чистым благородством вельвета.
В общем, я стоял внизу, встречая Веронику с неизвестной мне подругой, а мимо меня, оглядывая с головы до пят, шли гости, точнее, гостьи из прикреплённой двадцать четвёртой, но я смотрел мимо них, и, видно, такой взгляд, наверное, слегка вызывающий, не остается пропущенным, пусть даже человек, который так смотрит, не имеет к вам ровно никакого отношения.
Молодец Герка, надёжный друг, ничего не скажешь. Он появился в дверях первым, мигнул мне, повернулся назад, придерживая дверь, и пропустил вперёд Веронику.
Она была в белой шапочке, в пальто с белым же воротником остальное не имело значения. Ещё конечно же, лицо: чуть тронутые морозом розовые щёки, и глаза сияли, она улыбалась, я понимал кому, она радовалась, что я встречаю её у входа, да и такой нарядный, и всё же она не могла улыбаться мне открыто, так что поводила направо и налево головой, вежливо кивая завучу, нашей классной, Эсэну, который чего-то вдруг вышел оглядеть съезд, точнее, сход гостей.
Из-за спины Черменской строго осматривала меня, будто оценивала, девица ростом выше её, подруга Лёля, как тут же стало мне известно, и я, с внутренним неудовольствием предположил про себя, что с Лелей будет проблема, потому как дылда, трудно всегда найти партнера, и Вероника станет её опекать, а это значит — меньше достанется мне.
В книгах мы все читали, что, если девушка снимает пальто, ей надо помочь, но в нашу пору такого рода внимание было признаком явной близости, никак не меньше, а я ещё не имел для этого оснований, потому мы с Геркой о чём-то скованно острили, пока подруги раздевались. Впрочем, скован был один я, Рыбкин резвился, всячески желая способствовать мне в моих святых намерениях, девушки же достали из сумочки туфли, стали стройнее, прихорошились перед зеркалом, и мы двинулись на третий этаж. Сперва Герка, потом Вероника и Лёля, замыкал этот ромб я.
Вечер был общешкольный, октябрьский, поэтому народ толкался из разных классов, и младшенькие, как, впрочем, и мы, когда учились в восьмом, любили подпирать стенки вдоль лестничных маршей, ведущих к залу. Они шушукались, прыскали, издавали звуки, подобающие их пониманию смелости в своей возрастной группе, и вообще всячески придуривались, так что нам пришлось как бы пройти ещё сквозь строй, вполне безопасный для меня и для всех нас, но всё же отвлекающий и не вполне элегантный.
Музыка гремела вовсю. Новички, включая девятиклассников, танцевали в коридоре, зал же был негласно предназначен для элиты, то есть нас.
Когда мы вошли, все головы обернулись к нам. По крайней мере головы всех моих одноклассников. Я мельком, ища сочувствия и поддержки, посмотрел на Колю, на Лёвку, на Рыжего Пса. Они улыбались мне, они меня поздравляли. Одно дело разводить турусы в чужой школе, другое в своей. Возникает качество, как сказал бы шахматист Фридрих. Тут ты приводишь даму сердца как бы в свой дом. Представляешь её семье. Вот и таращатся все растопыренными глазами. И, может, больше всего взрослые: директор, завуч, учителя.