Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Уиггин Кейт Дуглас (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Когда Эбнер Симпсон под давлением властей поселка перевез свою жену и семерых детей из Риверборо в Акревиль, расположенный в соседнем графстве, но неподалеку от границы с графством Йорк, Риверборо отправился спать, впервые оставив незапертыми двери своих скотных дворов и сараев, и издал глубокий вздох облегчения и благодарности Провидению.
Обладая немалым обаянием и обходительностью, мистер Симпсон вместе с тем был лишен того инстинктивного понимания прав собственности, которое делает человека добропорядочным гражданином.
Судья Бин был ближайшим соседом Симпсонов, когда они жили в Риверборо, и у него зародилась свежая идея: платить Эбнеру пять долларов в год, чтобы тот не крал у него, - способ, применявшийся иногда в далеком прошлом шотландскими землевладельцами.
Сделка была заключена, и в течение двенадцати месяцев ее условия выполнялись невероятно строго, но второго января мистер Симпсон формально объявил о расторжении контракта.
- Я не понимал, господин судья, что делаю, когда соглашался на это, - уверял он. - Во-первых, это пятно на моей репутации и оскорбление моего чувства собственного достоинства. Во-вторых, для меня это постоянное нервное напряжение, а в-третьих, пять долларов не возмещают мне убытков!
Судья Бин был так поражен необычностью и убедительностью этих аргументов, что едва мог сдержать свое восхищение, и впоследствии признался сам себе, что если симпсоновский склад ума невозможно изменить, то этот человек, вероятно, является более подходящим объектом наблюдения для медицинской науки, чем для тюрьмы штата.
Эбнер был весьма необычным вором и осуществлял свои операции с тактом и соседской предупредительностью, не слишком обычными для его профессии. Так, он никогда не крал косу у человека в пору сенокоса или меховую полость из его повозки в самое холодное зимнее время. Вскрывать замки отмычкой - это его не привлекало; “взломщиком” он не был, как он, вероятно, заявил бы, с презрением выделив это слово. Чужая лошадь вместе с повозкой, привязанная к придорожному столбу, - вот самая крупная из совершенных им краж; обычно это были мелкие вещи - топор, оставленный на колоде, жестяные миски, вынесенные на заднее крыльцо сушиться, отдельные предметы одежды, разложенные на траве в солнечный день для отбеливания, мотыга, грабли, лопата или мешок ранней картошки - все это было для него большим искушением. И привлекали его эти вещи не столько своей действительной ценностью, сколько тем, что замечательно годились для обмена. Приятной частью процедуры был именно обмен, а кража - лишь подготовительным этапом, прискорбной необходимостью; так что если бы Эбнер был человеком достаточно зажиточным, чтобы иметь возможность вести свои торговые операции независимо, то, вполне возможно, он не стал бы с такой непринужденностью пользоваться добром своих соседей.
Риверборо сожалел об отъезде миссис Симпсон, которая так помогала в мытье полов, уборке и стирке и, как считалось, оказывала некоторое положительное влияние на своего супруга-грабителя. Была известна история, относившаяся к первым годам их супружеской жизни, когда они имели ферму, - история следующего содержания. Миссис Симпсон неизменно восседала на каждом возу сена, который ее муж вез в Милтаун. Ее намерением было помочь супругу остаться трезвым в течение всего дня. Говорили, что, свернув с проселочной дороги и приближаясь к городу, мистер Симпсон обычно прятал свою покорную жену в сене. Затем он въезжал на весы и, после того как скупщик отмечал вес сена в своей книге, ставил лошадей в конюшню, чтобы их напоили и накормили, а когда появлялась удобная возможность, помогал супруге, измученной жарой и духотой, выбраться из яслей и галантно стряхивал с нее соломинки. На этом основании утверждали, что Эбнер Симпсон продавал свою жену всякий раз, когда ездил в Милтаун, хотя это никогда не было полностью доказано, и, во всяком случае, это было единственное, к тому же лишь предполагаемое, пятно на личной репутации кроткой миссис Симпсон.
Что же до детей Симпсонов, то их жителям Риверборо не хватало главным образом как знакомых фигур на обочине дороги; но Ребекка искренне любила Клару-Беллу, даже несмотря на возражения со стороны тети Миранды против подобной близости. “Склонность Ребекки к низкому обществу” была для ее тетки источником постоянного беспокойства.
- Что ни человек, все для нее хорош! - ворчала Миранда, обращаясь к Джейн. - Она поедет в одной повозке со старьевщиком так же охотно, как со священником, в воскресной школе всегда сидит рядом с той девчонкой, у которой пляска святого Витта71, и вечно-то она одевает и раздевает эту грязную малышку Симпсонов! Мне она напоминает щенка, который бежит ко всякому, кто его только позовет.
Пожалуй, это была идея, делавшая честь миссис Фогг, - пригласить Клару-Беллу, чтобы та жила у нее и часть года ходила в школу.
- Она будет мне помощницей, - говорила миссис Фогг, - и к тому же здесь на нее не будет влиять отец, и она сможет остаться добродетельной. Хотя она такая ужасно некрасивая, что я не боюсь за нее. Девочка с такими, как у нее, рыжими волосами, веснушками, да еще и косая, не может впасть ни в какого рода грех - я в это верю.
Миссис Фогг просила, чтобы Клару-Беллу отправили из Акревиля поездом, а остаток пути она проделала бы в дилижансе. Однако в воскресенье от мистера Симпсона было получено известие о том, что он одолжил у нового знакомого “хорошую лошадку” и сам привезет девочку из Акревиля в Риверборо, за тридцать пять миль. Сообщение обеспокоило миссис Фогг, да и во всем Риверборо тот факт, что Эбнер Симпсон прибудет в эту местность в самый канун торжественного подъема флага, рассматривался как общественное бедствие, и несколько жителей срочно приняли решение остаться бдительно охранять свои дворы и отказать себе в удовольствии увидеть празднества.
В понедельник, во второй половине дня, детский хор репетировал в молитвенном доме. Когда занятия кончились и Ребекка вышла на широкое деревянное крыльцо, мимо проехала легкая бричка миссис Мизерв. Ребекка проводила ее взглядом, так как знала, что там, в бричке, лежит завернутый в простыню драгоценный флаг, который предстояло торжественно поднять завтра. Поболтав на прощание с другими девочками и обменявшись с ними предсказаниями погоды на завтра, она направилась домой, заглянув по пути в дом священника, чтобы почитать там свои стихи.
Пастор радостно приветствовал ее, пока она снимала свои белые нитяные перчатки (торопливо натянутые перед самой дверью для соблюдения правил этикета) и забавную шляпку, украшенную желтыми и черными иглами дикобраза, - ту самую, в которой она впервые появилась в риверборском обществе.
- Начало стихотворения вы, мистер Бакстер, уже слышали; а теперь скажите, пожалуйста, нравится ли вам последний стих, - сказала она, вынимая из кармана передника листок бумаги. - Я прочитала его пока только Элис Робинсон. Я думаю, что сама она, вероятно, никогда не станет поэтом, хотя пишет замечательно. В прошлом году, когда ей исполнилось двенадцать лет, она написала себе поздравление в стихах ко дню рождения и в нем зарифмовала “день рожденья” и “Мильтону”, что, конечно же, не рифмуется. Я помню, что каждый стих кончался так:
В мой настоящий день рожденья
Я буду подражать Мильтону.
Еще одно ее стихотворение было написано, как она говорит, просто потому, что она ничего не могла с этим поделать. Стихотворение такое:
В горах мне дай найти покой,
Чтоб славил я в сказаньях,
Пока не дрогнет мир земной,
Творец, Твои деянья.
Священнику едва удалось удержаться от улыбки, но он все же удержался, с тем чтобы ни одно из оригинальных наблюдений Ребекки не прошло мимо него. Когда она чувствовала себя совершенно свободно, зная, что за ней не следят и ее не критикуют, она становилась чудесной собеседницей.
- Называться стихотворение будет “Моя звезда”, - продолжила она. - Все мысли, какие в нем есть, я взяла из разговора с миссис Бакстер, но всегда происходит нечто вроде волшебства, когда мысли превращаются в поэзию, - вам не кажется? (Ребекка всегда говорила со взрослыми так, как будто была в том же возрасте, что и они, или - более тонкое и строгое различие - будто они были ее ровесниками.)
