Мальчик у моря - Дубов Николай Иванович (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Уже скоро… Вот уже пришли, — говорит Нюра.
Небольшой домик под черепицей с распахнутыми настежь окнами, как и всё здесь, прячется в тени деревьев. На двери висит строгая табличка: «Посторонним вход воспрещается».
— Как же мы?.. — недоумевает Костя.
— Ничего… Сейчас! — говорит Нюра и пронзительно свистит.
В окне появляется прихрамывающий молодой парень в выгоревшем от солнца кителе без погон и со светлым, тоже выгоревшим чубом.
— Что еще тут за свистуны? — притворно хмурится он.
— Это я, Федор Павлович, — смущенно улыбается Нюра. — Это я Мишу зову. Он здесь? А можно нам ваш узел посмотреть? Я уже видела, а он — нет. Это мой двоюродный брат. Он сын моей тети… У тато сестра — так она его мама.
— Тоже радист?
— Нет, он не радист. Мы только посмотрим и ничего трогать не будем. Вот честное пионерское!
— Не будете? — прищуривается Федор Павлович. — Михайло! — окликает он. — Тут твои дружки пришли.
Миша выходит на крыльцо и ведет их в домик. Он старается двигаться медленно, говорить неторопливо и солидно, явно подражая Федору Павловичу, но ему это плохо удается.
— Вот смотрите, — говорит он, — это приемное устройство, это усилитель. Принятые антенной радиоволны идут сюда, здесь они усиливаются, а потом… Нюрка, убери руки!.. идут по радиоточкам. Питание у нас свое, от колхозной электростанции…
Комната уставлена железными шкафами и шкафчиками, покрашенными в светло-серый цвет. На них множество всяких ручек и кнопок. Косте, как и Нюре, хочется потрогать их, но он удерживается. Если бы еще был один Миша, а то тут же сидит этот Федор Павлович и, отставив левую ногу — должно быть, на протезе, — ковыряет отверткой в какой-то замысловатой штучке, из которой в разные стороны торчат обрывки разноцветных проводов. На столе перед ним стоит коробка репродуктора, и в ней тихонько шепчут что-то разные голоса, булькает музыка.
— Раньше мы только транслировали московские, киевские программы. А сейчас оборудовали студию и теперь можем сами передавать и доклады, и самодеятельность, и всё… И председатель и бригадиры могут наряды прямо по радио давать. Раньше чуть что — беги по хатам, а теперь взял микрофон — и пожалуйста: «Яков Лукич, как у вас там яровой клин? Жмите, жмите давайте! Чего? Косилка сломалась? Сейчас… Кузница? Кузьма Степаныч! Слетай посмотри, что там у Лукича с косилкой…» Здорово?
— Здорово! — соглашается Костя. — А ты чего делаешь?
— Дежурю. Федору Павловичу помогаю. Поправляю чего надо. Я все умею!
— Михайло, не задаваться! — не поднимая головы, говорит Федор Павлович.
— Есть не задаваться, Федор Павлович!.. Ты сколько тут будешь?.. Мало… А то я бы тебя научил. У нас радиокружок, пятнадцать человек. Ну, все изучают, а самые лучшие…
— Михайло… — предостерегающе доносится от стола.
— Есть, Федор Павлович… Ну, те, которые лучше разбираются, — те дежурят на радиоузле. Нас таких четверо. Вот мы по очереди и дежурим. А ты в кружке работаешь?
— Нет. У нас дома приемник. «Рекорд».
— Ну, «Рекорд»! Это разве приемник… Вот «Радиотехника» — это да!.. А на радиостанции ты был?
— Разве туда пускают?
— Одного не пустят, а с экскурсией пустят. Правда, Федор Павлович? Ух, я бы на твоем месте!.. — Лицо и вся подвижная фигурка Миши выражают такой стремительный порыв, что без слов становится очевидным, как много бы он сделал, будучи на месте Кости.
— Киевская кончилась, переключай на Москву, — говорит Федор Павлович.
— Есть!
Миша подлетает к щиту первого металлического шкафа, переключает какие-то рычажки, крутит маленькие черные диски с насечкой по краям. Из репродуктора на столе оглушающе гремит бас, потом, словно поперхнувшись, затихает, вместо него звучит оркестр, он с громом и стуком изображает, как быстро-быстро пилят дрова.
— Американский джаз, — смеясь, оборачивается Миша.
Пилка дров затихает, ее вытесняет спокойный голос московского диктора.
— Пошли, — говорит Нюра.
Косте нравится здесь, и уходить ему не хочется, не узнав назначения всех рычажков, лампочек и ручек, но он стесняется молчаливого Федора Павловича, который копается в ощетинившейся проводами штучке. Они прощаются с ним и уходят. Миша провожает их на улицу,
— Ты приходи к нам, — говорит он. — Я тебя всему научу! Хочешь? У тебя как по физике?.. Ну, тогда проще простого… В два счета научу!
— Михайло, не задаваться! — голосом Федора Павловича говорит Нюра и прыскает.
— Ничуть я не задаюсь, а просто… Попробуй-ка сама!.. А Федора Павловича ты не бойся, Костя, он хороший…
— Ага, задавак не любит! — вставляет Нюра, но Миша даже не смотрит в ее сторону.
— У него, видал, вместо левой ноги протез. Он сам сделал. Лучше всякого фабричного. У него орденов знаешь сколько!.. А вы куда? К Тимке? Арбузы-репы смотреть?..
Тимофея они находят в большом тенистом саду за каменным двухэтажным зданием школы.
Он неторопливо ходит от дерева к дереву, осторожно нагибает ветки и осматривает зеленые, словно поросшие пухом шарики плодов.
— Здравствуй, Тимка! — кричит Нюра. — Мы пришли! Здравствуй!..
— Здорово! — улыбается Тимофей, и сейчас же лицо его становится строгим. — Только по деревьям не лазить и ничего не рвать.
— Очень нам нужно! — оскорбляется Нюра.
— Нужно не нужно — я предупреждаю. А то больше не пущу.
— Где же твои арбузы? — спрашивает Костя.
— Я не только арбузами занимаюсь, я и грушами занимаюсь. У меня трехлетка по грушам.
— Как — трехлетка?
— Ну, трехлетний план. Понимаешь? Во время войны за садами уход какой был? Никакой. Немцы садов повырубили сколько? Потом зимы были знаешь какие! Люди замерзали, не то что деревья. Ну, а груша — дерево нежное, теплолюбивое. Вот всякие бэры, дюшесы и вымерзли. Восстановить надо? Надо. А что? Опять бэры и дюшесы? Стукнет мороз — они опять померзнут. А по селам, в колхозах, у колхозников сохранились местные сорта, они выжили. Вот, значит, надо их разыскать, культивировать, распространить…
— Что же ты, по всей Украине будешь ездить?
— Ну зачем? Разве я один? Нас знаешь сколько, юных мичуринцев? Ого! Вот я тебе покажу письма — у меня знакомые чуть не по всем областям есть. То есть так, по письмам, знакомые. Ну, мы обмениваемся семенами, опытом… Пойдем вот, я тебе покажу. Мне один из Кировограда прислал семена, так дерево уже вот такое…
Тимофей показывает Косте множество саженцев, называет их сорта, откуда присланы семена и рассказывает, как он, Тимофей, их выхаживает и воспитывает. Костю это не очень занимает: все деревья, по его мнению, одинаковы, разница только в том, что одни побольше, другие поменьше. Однако он слушает и удивляется Тимофею. Тимофей здесь совсем не такой, как на реке. Он остался таким же неторопливым, но ни сонным, ни ленивым его не назовешь. Основательно, по-хозяйски, он шагает между саженцами, говорит уверенно и спокойно о вещах, Косте не известных, и даже почти не нукает.
— Постой! — вдруг спохватывается Тимофей. — А где Нюрка? Ну, я ей сейчас дам!..
Но Нюра уже идет им навстречу, старательно любуясь не то верхушками деревьев, не то плывущим над ними перламутровым облаком.
— Ты где была? — подозрительно спрашивает Тимофей.
— Ходила, смотрела, — пожимает плечами Нюра. — Уже и это нельзя, да? Пойдем отсюда, Костя!
— Нет, стой! Покажи язык.
— Вот еще! Зачем это я буду язык показывать?
— Показывай! Ну?
— Ну на! — высовывает Нюра язык, предательски почерневший от вишневого сока. — Жалко стало, что я две вишенки съела? У тебя воробьи больше поклевали…
— То воробьи. А ты не воробей, а пионерка.
— А ты — жадина!
— О чем вы, ребята? — раздается звонкий грудной голос.
Рядом на дорожке стоит молодая женщина в цветастом платье и смеющимися серыми глазами смотрит на них.
— Пусть она сама скажет, — буркает Тимофей.
— И скажу, — упавшим голосом говорит Нюра. — Мне, Елена Ивановна, очень захотелось попробовать… Я всего две штуки и сорвала, а Тимка уже кричит. Там воробьи вон сколько поклевали, а ему двух штучек жалко!..
