Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович (книги полностью .TXT) 📗
— Ваша мамаша звонила. А потом, моя работа такая — чтобы начальство пешком не ходило.
Дома Андрей умылся, наскоро выпил чай и, уже надевая пальто, спросил у матери: — С работы никто не звонил?
— С работы — нет. От Михаила Петровича вчера звонили. Секретарша. Спрашивала, когда ты из коман-дировки вернешься,
— От Михаила Петровича?..
Андрей закрыл дверь, быстро спустился по лестнице, но у машины помедлил: постоял на панели, закурил. Может, прямо и поехать к Михаилу Петровичу? Но он же не звал. Вася плавно тронул «Волгу», и снова навстречу поплыл утренний город, освещенный неярким сентябрьским солнцем. Михаил Петрович так просто звонить не станет.
Многое в жизни Андрея Коробкова было связано с Михаилом Петровичем, хотя встречались они всего несколько раз. Впервые Андрей увидел его, когда поступил учеником на Металлический завод. Кузнечный цех подавил Андрея, ослепил, оглушил. Он так и застрял ка пороге, прижав руку к груди и приоткрыв рот. Над головой скользила громада мостового крана, неся в цепких лапах раскаленную болванку, а впереди, поджидая добычу, щелкали челюстями тяжелые механические молоть!; на пультах вспыхивали синие, красные, зеленые лампочки, трещали звонки, крутились в светлой паутине невидимые лопасти вентиляторов; слитный гул наполнял помещение, а под ногами вибрировал цементный пол — было от чего раскрыть рот.
— Послушай, парень, ты чего это мусоришь здесь? Андрей и сам не заметил, как уронил свой завтрак — целлофановый мешочек с бутербродами.
Долговязый худой мужчина легко нагнулся, поднял бутерброды. На его смуглом лице необычными казались очень светлые глаза.
— Держи крепче. Первый день работаешь?
— Еще не начал. К мастеру надо…
— Правильно, иди вон в ту конторку. — Мужчина шутливо ощупал мускулы и плечи Андрея, дал ему тумака в спину. — Годишься в кузнецы. Главное — не робей. Кузнец должен быть смелым. — И ушел быстрыми, шагами. У
Андрею сразу стало как-то спокойней. Он пошел по цеху, огляделся и на этот раз увидел не только машины, но и людей. Из кабины крана выглядывала румяная курносая девчонка; она что-то крикнула сверху, засмеялась и подмигнула Андрею. Механическим молотом управлял ловкий парень; из-под его кепки лихо торчал чуб «Намного ли он старше меня?» — подумал Андрей. Ему стало весело. Он покрепче зажал под мышкой завтрак — не то опять уронишь — и решительно открыл дверь застекленной конторки.
Так началась трудовая биография Андрея Коробкова.
Однако скоро выяснилось, что получить механический молот и управлять им, лихо выпростав чуб из-под кепки, совсем не просто.
— Так я и доверил тебе машину, держи карман шире, — сердито сказал мастер Тройкой Прокоп (так его прозвали за то, что он был Прокофий Прокофьевич Прокофьев). — Скажи, можешь ты, к примеру, обкатать болт или там загнуть простую стремянку для рессоры, а?.. То-то и оно! Нет, брат, прежде чем стать кузнецом, попрыгай-ка ты кузнечиком.
И пришлось Андрею заглянуть в допотопный горн, стать сначала учеником, а потом подручным к наковальне, взять в руки кувалду. Все это показалось Андрею обидным: за стеной передовая техника, а тут — бадья с грязной водой, доисторические клещи, закоптелое ок-но, как в деревенской кузне, — тьма веков! Для того ли десять классов кончил? Но вредный настырный мастер все не унимался. И постепенно Андрей втянулся в работу. А мастерить нестандартные поковки для инструментального цеха даже понравилось. Подумать только, ведь из этих железок впоследствии получится инструмент — «главное оружие рабочего класса», так говорил Тройкой Прокоп.
— Тут аккуратность и точность нужна. И способность видеть в заготовках будущий инструмент. Ты умеешь видеть? Будешь и дальше работать по этой части. И не бурчи у меня?..
Андрей больше не бурчал и не обижался на мастера; механический молот уже не манил его. Про себя решил: стану инструментальщиком. Хоть сто лет проучусь, а стану! Долговязого мужчину, встретившего его впервые в цехе (Андрей теперь уже знал, что это парторг завода — Михаил Петрович), он однажды увидел снова в застекленной конторке. Михаил Петрович спорил там из-за каких-то чертежей.
Мастер горячился, ругался, сердито сыпал пепел из трубки на свой промасленный халат.
— Да что вы пристали, ей-богу! В бирюльки мы здесь играем, что ли? У меня же план, программа. Так я и пошел на эту удочку, держи карман шире!
А Михаил Петрович смотрел на мастера сзоими светлыми глазами и говорил спокойно:
— Однако вы попробуйте, попробуйте все-таки. Ведь не зря же ребята головы ломали. А что чертежи не слишком грамотны, это не беда, главное — мысль.
Все нравилось Андрею в этом человеке: и его светлые глаза, и спокойный голос. Мастер шумит, разоряется, даже кулаком по столу стукнул три раза — вот уж действительно Тройной Прокоп, — а Михаил Петрович все твердит, не повышая голоса:
— Надо, надо поддержать ребят. Совесть требует. Кто ж им поможет, если не вы?
Андрей не знал, какие это чертежи и что за ребята, за которых хлопочет парторг, но всей душой был на его стороне. Очень хотелось напомнить Михаилу Петровичу о себе, рассказать, что он, Андрей, уже стал чем-то, умеет что-то. Но сробел, не решился. С чего это парторг всего завода будет обращать внимание на какого-то чумазого «кузнечика», заскочившего в конторку подписать наряд?
Тогда Андрей подумал, что Михаил Петрович просто-напросто забыл о нем. Но оказалось, не забыл. В этом Андрей убедился много времени спустя, когда уже самостоятельно работал на токарном станке.
Как-то Михаил Петрович, придя в цех, направился прямо к Андрею. Подошел, потрогал быстрыми пальцами красный флажок на станке, поглядел на летящую из-под резца стружку.
— То, что ты перевыполняешь дневные задания, это хороню. То, что ты стал членом ВЛКСМ, — тоже хорошо. А вот то, что на комсомольских собраниях ты из какой-то своей робости или, может, скромности сидишь и помалкиваешь, это плохо. А некоторые звонари и горлодёры превозносят и рекламируют себя. Ведь ты придумал приспособление для автоматической разметки и сверловки детали номер семь. Почему же премию хотели получить Нырков и Стасюк из конструкторского бюро? А еще, интересно мне знать, почему ты летаешь? Год в кузнечном, год в слесарях, а теперь в токари подался. В чем дело?
Андрей ответил, что хочет стать инструментальщиком. А для этого, мастера говорят, «все превзойти надо».
Михаил Петрович помолчал. Отошел шага на два и посмотрел на Андрея своими светлыми глазами, внимательно посмотрел. А потом вдруг будто вспомнил что-то.
— Послушай, ты Прокофьева уважаешь?
— Это мастера-то из кузнечного?
— Нет. Этот Прокофьев совсем из другого цеха. В общем, у меня есть билет. Держи. Самому мне сегодня недосуг, а ты пойди обязательно.
Андрей пошел. Михаила Петровича надо слушаться. А в следующий раз пошел уже по своему почину.
С Михаилом Петровичем в ту пору он не виделся. То есть видел его, конечно, — парторг частенько появлялся на горизонте, — но не подходил к Андрею. А Андрей сам не лез, почему-то ждал: наступит время, Михаил Петрович опять тряхнет его. И действительно, «тряхнул» года через полтора, когда Андрей был ужа неплохим газозлектросварщиком.
В то лето на заводе строили новый цех. Стыки высотных конструкций приходилось варить у черта на куличках, рядом с птицами. Поначалу было страшновато, с непривычки крутило под ложечкой, тянуло книзу кишки, А потом ничего, обошлось, даже лихость появилась в работе.
Вот однажды сидит Андрей верхом ка балке и ведет шов, вдруг кто-то трогает его сзади за плечо. Андрей сдвинул маску на затылок, обернулся. А это — Михаил Петрович.
— Ты чего это предохранительным устройством брезгаешь? Перед крановщицей фасонишь? А мы-то считали тебя серьезным человеком. Путевку вот схлопотали тебе в заочный Технологический.
От светлых глаз Михаила Петровича так и несло холодом. Андрей поежился, пробормотал:
— Извините. Больше не буду, Михаил Петрович смягчился:
