Тореадоры из Васюковки (Повести) - Нестайко Всеволод Зиновьевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Заметив, например, что мимо них проходит какая-нибудь красивая дивчина, Митя Иванов неожиданно громко выкрикивал:
— Солдат Пидгайко, смир-рно! Равнение на середину!
Пидгайко краснел и махал рукой:
— Да ну тебя!
Тогда Митя начинал его отчитывать.
— Кто такой солдат? — строго спрашивал он и сам отвечал: — Солдат — это военнослужащий, который умеет — что? — отлично владеть оружием; который досконально знает материальную часть и… неукоснительно выполняет — что? — приказы своего командира. А вы, Пидгайко? Вы лентяй, неряха и обманщик. Вы думаете только о еде и о девчатах. Позор! До какой жизни вы дошли! Какой пример вы показываете подрастающему поколению? — И он широким жестом показывал на нас, мальчишек. — Позор! Мне стыдно за вас, солдат Пидгайко! Два наряда вне очереди! И три часа строевой. Кру-гом! От меня до следующей колонны шаго-ом арш! Песню!
Последние слова он произносил каким-то особенным голосом, видно, кого-то копируя, старшину или еще кого-нибудь… Раздавался дружный хохот, — должно быть, было похоже.
Вообще в клубе они были очень ребячливы и во многом похожи на нас, эти солдаты. Шутя передразнивали своих командиров, как мы — учителей. Рассказывали, как кто-то из солдат ходил в «самоволку» (то есть без разрешения начальства — вроде того, как мы прогуливали уроки). И все время шутили и смеялись.
А шутки, по-моему, — самое главное в жизни. Жизнь не может быть без шуток. Я вот даже боюсь чересчур серьезных взрослых, которые не понимают этого. Мне кажется, они злые, недобрые люди, которые если еще и не сделали ничего плохого, то наверняка когда-нибудь сделают.
А веселые, остроумные, по-моему, гораздо нужнее в жизни, чем чересчур серьезные, важные и сердитые. Эти только и умеют, что покрикивать да наказывать, а шутник скажет что-нибудь остроумное, и сразу легче работать, и дело спорится. А если ваш начальник веселый человек и шутить умеет, тогда вообще здорово. Вот у нас такой председатель колхоза Иван Иванович Шапка. А был до него Припихатый. Тот все время только кричал и руками размахивал. И от этого размахивания колхоз… развалился. А нынешний не кричит никогда, только шутит, и колхоз — первый в районе.
Да я уверен, что и в бою этот самый Митя Иванов и тот же Пидгайко скорее совершат геройский подвиг, чем кто-нибудь другой.
И это ничего, что Митя Иванов идет вон там в строю последним (потому что самый маленький ростом). Но как солдат он совсем не последний. И, наверно, эту самую дошкольную «Таню» он первый запел, а все подхватили.
Проходя мимо, Митя Иванов подмигнул мне и улыбнулся. И так захотелось побежать следом за ним и, пристроившись к колонне, зашагать и подхватить песню!.. Но если б я был сейчас хотя бы во втором классе, а то ведь…
Но все же встреча с солдатами как-то сразу подняла настроение, и я помчался полевой дорогой с удвоенной скоростью, и в душе моей сама собой начала петься, вымурлыкиваясь под нос, эта удалая солдатская песня: «В путь… в путь… в путь…»
Эх, как я люблю вот так мчаться на велосипеде среди бескрайних полей, или тропинкой в лесу, или по мокрому песку возле самой речки (лучше, чем по асфальту)!
Молодчина тот русский мужик Артамонов, который велосипед выдумал! Что бы это люди делали без велосипедов! У нас все село на них ездит: и в поле, — тяпку к раме привязав, и на базар, — корзины к багажнику да к рулю приторочив, и вообще куда угодно.
Вообще велосипед — главный транспорт на селе. Так говорит дед Саливон. В городе на велосипедах только дети да спортсмены ездят, а здесь все. В городе вы старой женщины на велосипеде сроду не увидите, а у нас какая-нибудь семидесятилетняя бабушка Палажка жмет на все педали, только ветер свистит. И никто не удивляется, как будто это не старушка, а дивчина-спортсменка.
Я люблю свой «велик», как, должно быть, когда-то казак-запорожец коня любил. Даже воображаю, что это и есть мой конь боевой. И ласково называю его — Вороной. Потому что у него черная рама. И сдается мне — ни у кого в мире нет такого резвого коня.
— И-го-го-о! — так голосисто заржал он на все поле моим голосом, что я даже охрип.
Разве существуют для такого коня какие-нибудь преграды!
Гоп-ля! — с ходу перескочил он какую-то палку, лежавшую у нас на пути.
Гоп-ля! — перескочил выбоину.
Го… Геп! Ляп! — перескочил я руль велосипеда, пролетел несколько метров в воздухе и со всего маха шлепнулся носом в жидкую грязь.
У-у-у, чтоб тебя!.. Тьфу ты!
Тьфу!
Тьфу!
Это была не просто лужа, как мне показалось. Это был ровик, до краев залитый водой.
Мой Вороной лежал на боку, как-то странно и неестественно задрав вверх переднее колесо. Я подошел к нему, и крик отчаяния вырвался у меня из груди: переднее колесо было скручено в какую-то страшную спираль. «Восьмерка»! Такой дикой «восьмерки» я еще никогда не видел.
А до Васюковки километра два.
Вот еще передряга!.. И что я такой невезучий?! Вот всегда так: только чуть полегче станет, только покажется, что жизнь улыбается снова, как судьба тут же бац по носу! И ты в луже. Эх!..
Поднял я своего Вороного, обнял за руль и поковылял к селу, волоча за собой. Если просто так идешь, то редко кого и встретишь, а если не хочешь никого встретить, то на каждом шагу:
— Ай-яй-яй!
— Что ж это ты сделал?
— Ого-го!
— Вот это «восьмерка»!
— Ай-яй-яй!
А уже возле самого дома на Павлушу наткнулся. Он как раз выходил из своей калитки.
Увидев меня, Павлуша не мог сдержать удивленную улыбку. Я в сердцах только плюнул в его сторону и тут же, как назло, споткнулся. Павлуша рассмеялся.
— Дурак! — крикнул я, яростно дергая велосипед, который застрял в калитке.
Он не ответил. Отвернулся и пошел себе по улице.
Дед взглянул на искалеченное колесо и спокойно спросил:
— Трактор, что ли, на таран брал, а?
Я только зубами скрипнул. С дедом ссориться я не мог: кто ж тогда Вороного вылечит? Мой дед умеет все на свете. Что бы я ни сломал, что бы ни испортил, я всегда шел к нему. И он меня выручал. Хоть и говорил при этом всякие неприятные слова. Но я к ним привык.
Вот и сейчас я вздохнул и молча с надеждой взглянул на него. Дед в свою очередь вздохнул и сказал:
— Принеси плоскогубцы, клещи и молоток.
Я не заставил его повторять. Молниеносно метнулся в сарай за инструментом. И дед сразу взялся за дело.
— Варвар! — Дед любил перекручивать слова. — Только и знаешь золоти вербы вырощувать… Вредитель! Колорадский жук! Не на велосипеде тебе, а на корове ездить. Багамот! Этак колесо искрутить! Ведь это же нужно суметь! Десять злодеев будут специально крутить и так не скрутят. Вот тебя бы так скрутило, чтоб знал, как ездить.
Я молча слушал и только время от времени вздыхал, показывая свое раскаяние.
Дед любил, когда я каялся. Тогда он делал для меня все на свете.
Провозился дед до позднего вечера. И колесо стало как новенькое, будто только что из магазина.
У моего деда золотые руки. Если бы мне такие!.. А мои только шкодить умеют. Эх!..
Глава XIII
НЕДАРОМ ЭТА ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ — В НЕЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ НЕЧТО НЕОБЫЧНОЕ, НЕПОНЯТНОЕ И ЗАГАДОЧНОЕ. ТАЙНА ТРЕХ НЕИЗВЕСТНЫХ
На следующий день я уже выехал на своем Вороном как ни в чем не бывало. Правда, теперь я ехал осторожненько, объезжая каждую ямку, каждый камушек, каждую лужицу.
Дед стоял у ворот, как будто просто так, но я заметил, что он искоса поглядывает на мое переднее колесо. Ему было интересно, как оно вертится. И он, видно, был доволен своей работой.
Я проехал нашу улицу и повернул на центральную, Шевченковскую, которая вела через все село в поле. Уже миновал крайние хаты, когда услышал позади треск мотоцикла. Я свернул на обочину, чтобы дать ему дорогу, и обернулся. Меня догонял какой-то военный в шлеме и больших мотоциклетных очках-крагах, которые закрывали ему пол-лица.
Поравнявшись со мной, военный вдруг затормозил.
