Черная Пасть - Карпов Павел (книги без сокращений txt) 📗
- О, бизнес можно делать, не впутываясь в политику, господа! - заграничный делец пытался делать вид, что говорит это всерьез. - Наша фирма готова сотрудничать на чисто коммерческой конъюнктуре. При такой ситуации можно вместе шагать, но надо очень зорко наблюдать за ногами других!
- Друг смотрит в лицо, недобрый - на ноги, - спокойно вставлял свои замечания Ковус-ага. - Одни с неба, на спутниках, как коршуны за нами подсматривают, а другие - низом шныряют, по-шакальи!..
- О, я тоже люблю народный юмор! - деланно засмеялся иностранец. - Ловкий паяц - сильнее короля!
- Да, маскарад бывает очень толковым, -неторопливо говорил старик. - А умного оценишь рядом с дураком!
- О, мы о другом сейчас говорим! Я человек деловой. Мне за службу фирма платит. - Иностранец настойчиво возвращался к своему. - Другие с неба к вам заглядывают. Без всякого разрешения. Мы - из рук в руки хотим!.. Симбиоз. Зачем с неба, зачем со спутника фиксация? Можно - из кармана в карман!..
Ковус-ага вел разговор спокойно и деловито, и Пральников ему не мешал, а лишь следил за всеми перипетиями диалога и подстраховывал старика на всякий случай. Но в этом не возникало необходимости. На последние слова иностранца Ковус-ага ответил:
- Пусть летают и зарятся стервятники! Для Черной пасти это не страшно. Журавль в небе, а силок - на земле. Мы знаем, по каким дорогам летают спутники. Говорят, что они у американцев только на воду могут садиться, а в Черной пасти водица ядовитая: зад разъест.
- О, это... секс!
- Найдем где стервятникам сесть!..
Волны у берега перекатывались с глухим, тяжелым плеском, и на отходе - ухали. Их ворчливый говор был как бы продолжением оборвавшейся беседы на пристани. Налетел ветер с горячей и колючей песчаной крупкой. Иностранец спрятал глаза за щитками темных очков, а рот прикрыл клетчатым платком. Старик взглянул на него и сказал как бы между прочим:
- Да, чем язык короче, тем жизнь длиннее. - Хоп! - торкнул тихонечко Ковус-ага локтем Виктора Степановича. - Верблюда упрекнули за кривую шею: "А что у меня прямое?" - с обидой спросил верблюд. Понять это надо! - Старик отнимал у ветра свою бороду, а тот дергал ее своей беспалой ручищей до боли.
К поселку, на ветер - каждый шел по-своему: Ковус-ага грудью вперед, иностранец - бочком, согнувшись и защищаясь рукой, словно опасаясь удара... А пустыня хлестала беспощадно. Внезапный шквал, сначала порывистый и верховой, набрал устойчивую силу, и помела поземка. Песок бил жесткими струями. Стоило на миг остановиться, и тело теряло равновесие, уступало встречному ветровому напору. Казалось, на ветер можно было ложиться с вытянутыми вперед руками, как на парусину. Иностранец свернул к водонапорной башне, и постояв в затишье, направился к гостинице.
Компания распалась, и тужить об этом не приходилось. Освободившись от дипломатической нагрузки, Ковус-ага без труда уговорил Виктора Степановича навестить их рыбацкий бивак, служивший надежным укрытием при любой погоде.
Мурад не пошел с ними. Надеясь встретить Сергея Денисовича, он побрел по бурлящему песку к конторе. О чем хотел он говорить? В тонкости и сам Мурад не знал: зачем он так настойчиво ищет этой встречи? Ему хотелось посоветоваться с Сергеем Денисовичем... Он начал вдруг что-то вспоминать из своей опасной истории с проплывом и короткой побывки около острова... Что-то ему будто мерещилось, но было и такое, о чем хотелось поговорить со старшими. Он не очень оправился от своего потрясения и ему бы лежать, а он ходил, тянулся к людям... Изо всех сил крепился. Нет, ему нельзя лежать, он должен посоветоваться с Сергеем Денисовичем.
Мурад бредет по песку, тонет в буране, падает, встает и рвется через тугую завесу... Какой бешеный ветер, но и он не может пересилить удушающий зной. Трудно дышать, нет сил вытаскивать ноги из песка... Незаметно для себя Мурад поворачивает к морю и ноги пошли быстрее. Море... Сразу стало свежее. Просторнее. Мурад вдохнул полной грудью и повернулся лицом к острову. Кара-Ада!... Он был в лиловом тумане. Башенка маяка упиралась в небо, и словно покачивалась, а сам остров как будто медленно плыл навстречу волнам и тучам. На маяке вдруг блеснуло какое-то зеркальце; солнечный зайчик побежал по волнам, скользнул по песку и скрылся в песчаном рванье бури. И вдруг этот зайчик осветил что-то в памяти... Мурадик до боли стиснул зубы, зажмурился и вспомнил... Мгновенная вспышка выхватила из тьмы гребень волны с зеленым вихром, потом камешек, расколотый волнами, но не раскрошенный... он распался, когда краб задел его панцирем и, как самосвал, попер на себе тоненькую, слоистую плитку. А рядом с высохшей мумией рака - Мурад увидел тогда след от гвоздя в чьем-то каблуке. И опять - там, тень от скалы словно таяла под солнцем, вмятина от каблука фигурная, как пряник... А еще дальше к скале было что-то белое... И когда белое затрепыхалось, залаяли собаки.. Откуда взялась собака?.. И вдруг от собачьего лая белое пятно пропало... Совсем, как будто его и не бывало... Но ведь было же это белое! Что это такое?.. Зайчик, только что сбежавший с маяка и потерявшийся в песчаном смерче, больше ничего не воскресил в памяти Мурада. Но вдруг снова вспомнился собачий лай, а потом мелькнувшая тень у берега... Когда это было - до краба или после?.. Плавно и тонко выводил ветер свою кантилену. Мурад уцепился слухом за ветровые долгие тяжи. Ведь и тогда - так же сверлил скалу ветер, и что-то скользкое и длинное, как уж, обтекло скалу... А потом-на краю тени появилась Найда, и по дну, в светлой воде около берега опять проползало что-то продолговатое... Опять краб был... и опять каблук мелькнул за камнем... Ага, и очки!.. Было, все это было!.. Но откуда взялась белая, вонючая салфетка на лице и резиновая кишка во рту? И краб с огоньком... Нет, это был уже не краб, а зеркальце у тети на лбу. А каблук с гвоздем и Найда... там, на Кара-Ада ведь были?..
Очутившись опять в своем школьном садике, Мурад не удивился: все время от самого моря его вела сюда мысль о встрече с Сергеем Денисовичем. Он и в садик давеча выходил из школы с тем же тайным желанием встретить его, расспросить о самом себе: дядя Сережа умный, он должен знать... Мурад часто возвращался к этим мыслям, и стал замечать, что когда думал об острове, то вспоминал что-то из своего потерянного кусочка жизни. Подойдя к молчаливой и гордой, смотревшей на него гипсовой пионерке Эне, Мурад остановился. Памятник девочке не был похож на другие статуи. Он не возвышался над живыми людьми как другие. Курносая Эне, в простеньком платьице, помятом ветром, с длинными косами и книжкой, прижатой к груди, стояла на скрещении двух аллей, под густым карагачом. Казалось, она только что выбежала из класса на перемену и поджидала свою подружку. Ростом Эне была не выше девчат, с которыми учился Мурад в одном классе.
Эне словно приглашала к себе друзей, звала их стать рядом, чтобы вместе посмотреть вокруг. То, что увидела чуткая сердцем и непреклонная Эне на заре Советской власти, как свою мечту, теперь сбылось. И вот сейчас, поднявшись на новую ступеньку времени, Эне видела новые дали, новые зори, и в их свете судьбу своих молодых друзей... Мурад подошел вплотную к Эне. Она была ровня ему, плечо к плечу, совсем простая девчонка, которую хотелось дернуть за косу, отнять книжку и заставить бегать по дорожкам садика, помучить, чтоб она не сразу догнала.
- Эне, - тихонько говорит Мурад, - я не буду отнимать у тебя книжку. Не бойся. Мне сегодня нельзя баловаться. Я про Валерку Рылова буду рассказывать ребятам. - Мурад оглянулся и провел по теплому лицу девочки ладошкой. - И про тебя, Эне, расскажу. Тетя Аделе из Литвы и ее друзья должны знать и про тебя.
Песчаный ветер - корявый листодер, - притих, набух от моря влагой и мягко шастал по листьям, проминая зеленый шатер над головой и смывая с личика Эне гипсовый сон.
- Не скучай, Эне, - незаметно продолжал Мурад. - Скоро каникулы кончатся, ребята придут в школу и мы каждую перемену будем с тобой играть. Подожди еще немного, Эне-джан!
