Дагги-Тиц (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«Робинзона», уезжая в Свердловск, Лодьке передал через Лешку Григорьева Атос. И сказал: «Пусть пользуется, он ведь у нас читатель, вроде меня… А мне пусть пожелает всего, что полагается…» Лешка эту книгу Лодьке отдал, когда тот вернулся из лагеря. Лодька обрадовался и малость удивился: вроде бы Атос никогда не выделял его особо среди других ребят, а тут вон какой подарок! С опозданием, но от всей души пожелал он Атосу «ни пуха, ни пера, ни двойки, ни кола».
Теперь, после «Мушкетеров», история Робинзона казалась скучноватой. Зато помогла не вспоминать плохое, не думать про Борьку…
Глава 2. Всего щепотка…
Было воскресенье, но мама спозаранок отправилась на работу — готовить встречу автобусов с какими-то детсадовцами, которые возвращались с летней дачи.
— У всех людей выходной, а тебя опять пихают на ударный труд, — сонно пробубнил Лодька. — Это наверняка Гетушка, у нее не совесть, а навоз…
— Всеволод!
— И вообще сегодня работать грех, потому что праздник, Яблочный Спас. Тетя Тася вчера говорила…
— Тебя никто и не заставляет работать… Макароны и кисель в кухне на подоконнике. И не вздумай спать до полудня…
Лодька повернулся на другой бок, чтобы спать именно до полудня…
Но долгого и сладкого сна не получилось. В половине десятого вернулась из Голышманова, от родителей, Галчуха и тут же завела патефон (видать, дяди Кузи и тети Таси не было дома).
Лодька плюнул, поднялся, пошел на кухню. Погремел там умывальником и снял крышку со сковородки с макаронами. Макароны были посыпаны сахаром… Появилась Галчуха, включила чайник.
— Лоденька, доброе утро!
— Ужасно доброе… — Лодька всосал макаронину. — Ни свет ни заря запустила своего Пуччини. Выспаться невозможно.
— Засоня! Надо ловить последние летние деньки, скоро каникулам конец…
«Типун тебе на язык, еще почти две недели», — хотел заспорить Лодька, но из прихожей донесся аккуратный стук в наружную дверь.
— Это к тебе. Наверно, какой-то новый сердцегрыз, учуял уже, что приехала…
Лодька ускользнул от подзатыльника, втянул в себя еще одну макаронину и услышал от вернувшейся Галчухи, что «вовсе не меня, а тебя».
— Кто?
— Какой-то мальчик. В отличие от тебя довольно симпатичный.
Симпатичным мальчиком оказался Гарик Логинов. Он стоял у двери и смотрел на Лодьку молча и… как-то непонятно…
Он, Гарик, повзрослел за это лето. Ростом сделался почти с Лодьку, ходил в длинных, всегда поглаженных брюках, обзавелся привычкой часто причесываться. Но… в общем-то все равно остался тонкоплечим и тонкоголосым Фонариком, храбрым внутри и смирно-вежливым снаружи.
Сразу же шевельнулся в Лодьке мохнатый клубок беспокойства. Раньше Гарик никогда не приходил к нему. Вернее, забегал раза два с ребятами, но чтобы вот так, один…
— Ты чего, Фонарик? — слегка обалдело сказал Лодька вместо «здорово» или «привет».
Тот, кажется, был смущен, однако смотрел прямо.
— Лодик, у меня… у нас к тебе дело. Ребята хотят, чтобы ты пришел на Стрелку.
— Зачем?
— Ну, я же говорю: дело… Пойдем, по дороге я скажу.
Тревожное предчувствие стало сильнее. Лодька оглянулся на открытую дверь кухни:
— Галь, скажешь маме, что я ушел к ребятам на Герцена…
— Бродяга…
— Сама бродяга… — это он машинально. А Гарику сказал небрежно:
— Ладно, идем…
Вышли на лестницу, спустились во двор. Лодька не выдержал:
— А что случилось-то? Игра, что-ли, будет? — он имел в виду футбольную встречу с какой-нибудь соседней командой. Видать, не хватает народу, а то могли бы и не вспомнить: не такой уж Севкин выдающийся футболист…
— Нет, не игра, — тихо сказал Гарик. Он смотрел себе под ноги. — Вообще-то они не советовали говорить тебе про это заранее. Но я думаю, надо сказать. Иначе получится, как ловушка.
— Да в чем дело-то?! — звонко от нарастающего страха воскликнул Лодька.
— Боря Аронский хочет вызвать тебя на дуэль.
— Че-го? — Лодька сбил шаги. — На какую дуэль?
Гарик на ходу шевельнул под белой рубашечкой острыми плечами:
— Ну… на обыкновенную… Он говорит, что ты смертельно оскорбил его.
— Он меня тоже!
— Ну… я не знаю. Меня просто попросили пойти за тобой…
Понятно, почему именно его! Любого другого — скажем, Рашида или Синего, или даже Валерку Сидоркина Лодька, услышав про такое дело, мог послать подальше: «Идите вы с вашим Аронским и с дуэлью! Чокнутые! Больше мне делать нефига, да?» А Фонарику так не скажешь. Во-первых, обидеть его не повернется язык. Во-вторых, Фонарик легко чует всякую чужую боязнь, и показать себя перед ним трусом… будешь потом ходить как обкаканный…
Все-таки Лодька сказал:
— Бредятина какая-то… Это он всерьез, что ли?
— Это все ребята всерьез, Лодик, — тихо и печально отозвался Фонарик. — Говорят, что нет другого выхода… То есть ты можешь, конечно, отказаться, но ты должен сказать это сам.
«Ну и скажу! Идиоты!.. Захотелось устроить представление, да?» Но вместо этого выговорил другое. С кривым смешком:
— Ну и как он это… задумал? На проволочных шпагах?
Плечи Фонарика опять виновато шевельнулись:
— Зачем на шпагах? У вас же есть пистолеты…
Господи, неужели это всерьез?
Можно, конечно соврать, что пистолета давно нет. Потерял или разломал… Но толку-то! Борька скажет: будем стреляться из одного, по очереди…
Как тогда, с Иваном Константиновичем…
Да не может быть, чтобы это по правде! Чушь какая-то! Никто не позволит! Ребята — они же не совсем же сумасшедшие… Хотя вот разрешили же тогда стрелять по банке на его, Лодькиной, голове…
Но рогатка не пистолет!
Но ведь и спор у Лодьки с Борькой был в сто раз беспощаднее, чем с Фомой. Может, все справедливо решили, что такое смывается только кровью…
Да ну, ничего не будет! Просто Борька и остальные валяют дурака. Берут Севкина на понт!..
Гарик будто откликнулся:
— Может, ничего и не будет. Но, если ты не придешь, скажут, что струсил…
«Это уж точно!»
— Ох, Лодик, постой… Тебе, наверно лучше сразу придти с пистолетом…
— Черт… я и не сообразил, — хмыкнул Лодька. Он старался показать что ничуть не встревожен и вообще не принимает это дело за правду, но в то же время должен подчиняться «правилам игры».
Они уже вышли на Первомайскую, и пришлось с улицы вернуться на двор. Хорошо, что пистолет был не дома. Лодька нащупал под порогом сарайчика ключ, в дощатом полумраке, под верстаком, нашел коробку с со всякой железной мелочью, вытащил со дна поджиг. Затолкал под ремень и под рубашку.
«Господи, до чего же глупо… Да не только глупо, а страшно… Все-таки, сволочь этот Борька… А может, не в Борьке дело, а в судьбе? В расплате за те слова? Но ведь Борька тоже сказал слова! Такие же подлые!.. Ну, вот судьба и решит, кто подлее…»
С этой минуты Лодька начал понимать, что дело не кончится пустым разговором. Все будет по-настоящему…
Когда опять вышли на улицу, Лодька сбоку глянул на виноватого, но строгого Фонарика со злой досадой:
— Чего его, Борьку-то, именно сегодня засвербило? Где он был раньше? Два дня прошло…
Фонарик сказал полушепотом:
— Лодик, это как-то само собой… Во время разговора. Я даже не запомнил точно…
Уже потом, через долгое время, после расспросов и размышлений, Лодька сумел восстановить в своем воображении тот разговор. Похоже, что близко к правде.
Началось с того, что в воскресенье около девяти утра компания собралась на Стрелке, чтобы отправиться на Пески. Искупаться, позагорать, погонять по берегу мяч. Предощущение близкой осени сидело в каждом, все понимали: надо впитывать в себя остатки лета.
— Ну чё, айда, ребята, — поторопил остальных Славик Тминов. Он собирался нынче стать второклассником, сделался самостоятельнее и порой позволял себе держаться на равных (тем более, что Лешка Григорьев и Гарик научили его плавать).
