Белый колдун (Рассказ) - Никандров Николай Никандрович (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
В той квартире, где жила Груня, лежал больной, которого навещала сестра социальной помощи Мосздравотдела, — молоденькая, жизнерадостная девушка, в белой вязаной шапочке. Груня уже давно рассказывала ей всю историю с Надькиной правой рукой, еще до приезда Надьки в Москву. И теперь, осмотрев Надькину култышку, медицинская сестра подумала и сказала, что может направить девчонку к самому лучшему, самому ученому московскому доктору. И тут же написала на бумажке адрес, куда надо было идти.
На другой день Надька с Груней отправились.
Сначала, недалеко от своего дома, вскочили в один трамвай, сели, долго ехали, потом выскочили из него, стояли в чужом, незнакомом месте, ждали, беспокоились, как бы не опоздать к доктору, потом вдруг вскочили во второй и еще ехали, уже в другую сторону, вроде в обратную.
И первый трамвай, на котором ехали, и второй заворачивали из улицы в улицу, пересекали из конца в конец площади, пробегали по горбатым мостам через реки, проносились то мимо золоченых церквей, то рядом с прямыми длинными бульварами, то вдруг, неожиданно для всех, на полном ходу, останавливались, спокойно стояли и давали впереди себя дорогу такому же вагону, грузно переползавшему путь поперек. На всех остановках с одного конца вагона, с переднего, быстро так выпускали народ, почти что выталкивали, а с другого, с заднего, так же быстро, меньше чем в минуту, напускали других и тоже подталкивали, подсаживали, подавали руки, помогали влезать. А на иных городских площадях трамваев толпилось столько, что никак не сосчитать, и ни один не стоял на месте, все двигались, кружились, бежали и друг за другом, и друг против друга, и туда и сюда, с разных сторон, во все концы, ничего нельзя было разобрать, а они понимали, что делали, весело позванивали, точно перекликались между собой, и не было случая, чтобы один хотя слегка задел другого.
Надька, прижавшись щекой к вагонному стеклу, глядела на быстро проезжаемые места и чувствовала себя, так хорошо, — легко, беззаботно, — как никогда.
— Груня, это все Москва?
— Москва, Надя, Москва.
— А это?
— Тоже Москва.
— Ну, а в том боку?
— Тоже она. Все она. Везде она.
— Деревенская? — снисходительно кивнул на Надьку толстый, неопрятный старик, в седых колючках, дремавший напротив, и, получив от Груни ответ, что деревенская, лениво улыбнулся отвислыми губами.
По одну сторону трамвая неслись дома и дома, по другую сады и сады, когда кондуктор как-то по-особенному объявил:
— Кли-ни-ки!
Вагон остановился, и пассажиры, на этот раз все, высыпали на улицу, — ни одного человека не осталось в вагоне. Вышли и Надька с Груней вместе со всеми. Надька не отрывала от них глаз. Почему-то все они хорошо знали друг друга, весело болтали между собой, и мужчины и женщины. Выпрыгнув из вагона, прежде всего посмотрели на громадные круглые часы, вывешенные над тротуаром на высоком столбе, потом, точно вперегонку, всей толпой пустились бежать. Бежали с таким видом, что на некоторых страшно было смотреть: или себя разобьют, или другого.
— Куда это они бегут? — опросила у Груни Надька, с удивлением глядя на уносящуюся вдаль молодежь.
— Это студенты и студентки, на докторов учатся, — объяснила Груня. — Опоздали к занятиям, вот и бегут. Видишь: на часах уже начало десятого.
Пошли вдоль улицы, правым тротуаром. Тут здания были однообразные, точно все одного хозяина, иные громадные и красивые как дворцы с непрерывными, во всю длину улицы, железными палисадниками, с деревьями под всеми окнами и вокруг.
— А это чего? — остановилась Надька и задрала вверх голову. — Что за человек сидит на стуле и из чего он слеплен?
— Это памятник.
— А зачем?
— Надо.
— Чего же он держит в руке, такое круглое?
Груня пощурилась на памятник.
— Чего надо, то и держит. Ну, идем, идем. А то опоздаем. На обратном пути рассмотришь. И в Москве их много, еще увидишь.
Груня достала из кармана записку, которую писала сестра из диспансера. Прочитала, осмотрела вокруг местность.
Мимо пролетал опоздавший студент, с поднявшимися позади него вровень с плечами полами пальто.
Груня метнулась к нему, быстрой скороговоркой успела спросить, как попасть в нужную ей клинику.
Разбежавшийся студент, при всем желании, никак не мог остановиться. Превращавшись на месте два раза, описав в воздухе полами пальто вокруг себя два полных круга, он продолжал лететь дальше, однако все же успев коротко выпалить в Груню двумя словами:
— Калитка! Направо!
Груня сперва поискала «калитку», потом поискала «направо».
Они вошли через калитку в палисадник, и Надька вскоре увидела перед собой старинное каменное здание, построенное прочно, лет так на тысячу. Впереди четыре громадные, толстые, белые, облупившиеся колонны. По бокам входа окна, такие большие, широкие.
— Чего же это такое?
— Ну идем, идем. Там все узнаешь.
Отворили высокую, тяжелую дверь. Внутри, сразу как войдешь, просторно так, широко, торжественно, во все стороны ходы: и прямо, и влево, и вправо; неизвестно, куда идти.
— Разденьтесь, — сейчас же приказал им не то доктор, не то фельдшер, бравый такой, с накрученными усами, ходивший за высоким барьером, возле бесчисленных навешенных платьев и наложенных шапок.
И он принял от них за барьер верхнее платье.
Сидела Надька, вместе с Груней, на скамеечке, против белой запертой двери к самому ученому московскому доктору.
Что он скажет?
Надька обмерла от того, что увидела, едва переступила порог докторской комнаты. Крепко вцепилась пальцами в платье Груни.
В большой комнате столько дневного света, что будто не в помещении, а как на улице. Окна невиданно-громадные, во всю стену, оттого и светло так. Перед одним таким окном сидит за маленьким столиком доктор. А от него по всей комнате, до противоположной стены, наставлены ряд за рядом стулья, на которых сидят разные люди, мужчины и женщины, молодые, все в халатах, белых, как снег. А для которых не хватило стульев, те стоят возле стен, тоже в белом.
Надька думала, что самый главный московский доктор и старше и строже Ивана Максимовича. А этот и не старый и не строгий, скорее даже молодой, да веселый.
Надькиному приходу он и не обрадовался и не рассердился.
— Ну-с, подойдите поближе и рассказывайте, в чем дело.
— А вот, доктор, рука у девочки попала в машину, в шерстобитку. Покажи, Надь.
Доктор взял Надькину култышку и сразу так начал тискать ее, мять, крутить, сгибать, смотреть, словно прислушиваться, не трещит ли где.
— Сделай, девочка, рукой так. А теперь вот так. Теперь делай так, как я делаю своей.
Надька исполняла все, что приказывал доктор.
— Когда было дело?
— Да уж больше года. Надь, стой смирно, не вертись, не гляди по сторонам!
— Больше года? Та-ак…
Доктор сделал знак, и сидевшие на стульях все потянулись головами, шеями, взглядами к Надьке. Стулья у всех заскрипели. А иные встали и подкрались поближе.
И сидели и стояли тихо. Только стулья все еще кое-где скрипели.
Вот доктор посмотрел на них на всех сразу, долго смотрел, потом выбрал одного, худого, длинного, лохматого, и поманил пальцем:
— Пожалуйте сюда. Осмотрите-ка.
Тот, в коротком белом халате, в коротких штанах, вышел из рядов, согнулся, подошел к Надьке, взял ее рубцеватую лапу с длинными когтями и тоже начал рассматривать со всех сторон, и с лица и с изнанки, и прощупывать, надавливать. Но делал он это не как доктор, а осторожно так, не сильно, словно неуверенный, то ли делает.
— Ну, как? Суставы в порядке?
— По-моему, в порядке.
Доктор ткнул пальцем издали на другого:
— А ну, как вы?
Тот, похожий на деревенского парня, каких немало в Нижней Ждановке, неуклюже вылез из рядов, громко застучал высокими сапогами, схватил и больно так крутнул Надькину правую руку.
