Завидная биография - Некрасов Андрей Сергеевич (читать полную версию книги .txt) 📗
— Я капитан Дорофеев. Что скажете?
— Разрешите мне к вам подняться, — сказала Зоя и решительно ступила на трап.
— Ну, взойдите, — сказал капитан, а про себя чертыхнулся: «Этого еще нехватало, прислали какую-то куклу в штанах, возись тут с ней…»
— Курбаева, — сказала Зоя, поднявшись на мостик, и протянула руку капитану.
Тот смерил Зою взглядом с ног до головы, но, делать нечего, пожал руку и буркнул в усы:
— Дорофеев, Дмитрий Трофимович, будем знакомы. С чем пожаловали?
— Вот письмо от Ивана Николаевича Аристархова, — сказала Зоя. — Вот мои документы. Я с вами поеду. И я вас прошу, товарищ капитан: если все готово, поедемте поскорее.
— Мы не ездим, мы ходим, барышня, — сказал Дмитрий Трофимович. Он пробежал глазами Зоины документы, разорвал конверт, прочитал письмо Аристархова, сунул его в карман кителя и, ухватившись двумя руками, повис на сигнальной ручке.
Могучим басом заревел гудок «Ломоносова». Белый пар пышным султаном распушился по ветру, и веселая радуга заиграла над палубой в лучах вечернего солнца.
Внизу засуетились матросы, загремел трап. Закряхтели канаты, громыхнула штурвальная цепь, звякнул сигнальный колокол в машине, что-то засопело в глубине парохода. Медленно шевеля плицами, «Ломоносов» отвалил от пристани и широкой дугой пошел на фарватер.
Развертываясь перед глазами, покатилась панорама города. Отступали огромные корпуса рыбокомбината, лесная биржа, бондарный завод… Древний кремль блеснул куполами. Нарядная пассажирская пристань проплыла мимо борта. Повстречался караван живорыбных лодок-прорезей… Обогнали большой моторный баркас, доверху груженный арбузами. Какой-то пароход прошел навстречу. Перерезал дорогу паровой паром, заставленный машинами и лошадьми. Белый парус мелькнул за кормой… Справа и слева поплыли заводы, эллинги, склады. Огромные быки нового, не построенного еще моста широкими воротами встали впереди. Сверкнув крыльями, развернулся над палубой самолет. А потом потянулись зеленые сады, желтые бахчи, богатые села, журавли-колодцы, сизые дымки моторных водокачек. Снизу и сверху по широкому руслу Волги шли, торопились куда-то караваны барж, баркасы, плоты, пароходы. Тот с рыбой, тот с солью, тот с нефтью, и у каждого своя была забота о большом общем деле.
Шел со своей заботой и «Ломоносов». Шел, торопился к морю, то и дело покрикивая зычным басистым гудком. И ребята на берегах, провожая его глазами, не думали и не гадали, с какой заботой спешит в море красавец-пароход.
— Ну вот и пошли, барышня, — сказал капитан. — Теперь закусим, да, может, и отдохнете. В море выйдем к утру, не раньше, а до места завтра к вечеру только дойдем.
Зоя всю жизнь прожила на Волге. Она часто слышала: «Уходят в море», «Приходят с моря», а что это за море, самой повидать не пришлось. И теперь, когда море было так близко, хотелось поскорее увидеть его. До поздней ночи она простояла на мостике, все ждала. Потом не выдержала, ушла все-таки спать, а когда проснулась, сразу побежала на мостик.
Берегов не было видно. Огромный синий купол неба высился над сверкающей водой, и такой необъятный простор лежал кругом, что Зоя замерла от восторга.
А Дмитрий Трофимович к месту и не к месту все повторял:
— Вот выйдем в море…
— А это не море разве? — не выдержала Зоя.
— А это покуда не море, это по-здешнему раскаты, Зоя Павловна. Гляньте-ко, — Дмитрий Трофимович протянул Зое бинокль. — Вон засучил человек штаны и идет, как пан. Это разве море?
Зоя глянула, и верно: напрямик через море шел рыбак по колено в воде и, как послушную скотину, вел в поводу лодку-бударку с копной сетей на корме.
— А мы-то как же идем? — удивилась Зоя.
— А нам тут дорога прорыта. От вехи до вехи, от буя до буя, так и идем по каналу. А там вон, у самого горизонта, там маяк «Искусственный остров». Оттуда можно и морем считать. Ну, да ведь тоже не океан. Мы-то ходим, а другой пароход то и дело брюхом цепляет. Мель. Зато рыбе раздолье. Волга корм ей несет со всей России. Вон муть какая, — самый рыбный корм. И тепло, и не солоно, и в реку на нерест итти — сто проток, сто дорог, любую выбирай. Тут на мелях рыба кормится, а возле рыбы и человек сыт. Вон народу-то сколько: больше, чем на берегу.
Зоя и сама поражалась, как много тут, в море, людей. Повсюду, сколько хватало глаз, белели паруса, чернели дымки, трепетали цветные флажки на буйках. Стуча моторами, торопились куда-то черные, смоленые баркасы, маленькие лодочки качались на мутных волнах, и на каждой лодочке, на каждом баркасе, у каждой сети — везде были люди, и всем тут находилось дело.
— Вон там ставные невода, — показывал капитан. — Большая посуда — это стойка, там люди живут, а вон там — видите, жердочки из воды торчат — это сваи, «гундеры» по-здешнему. На них держится сетка — стена с километр длиной, даже больше. А по краям «дворы» — ловушки. Рыба в стену упрется, свернет и заходит во «двор» — больше некуда ей податься. Вон, глядите, черпают ее из «двора». Раньше таких неводов и не знали на Каспии, а теперь куда ни пойди — везде ставники. А это, где флажки, это порядки плывут. Тоже уловистая снасть, а уж больно простая. Плывет рыба, налетит, зацепит, забьется и, как в паутине, запутается. А рыбаку только и дела: перебирать порядок, отцепить, что попалось, да где порвется сеть, зачинить. Сейчас новые сетки «капрон», прочные — не гниют, а главное — тонкие, путают лучше… Сеткой больше с реюшек ловят, на мелях, а на глуби — там сейнера. Вон там, видите, парами ходят. Уловы огромные. А корабли-то — красавцы…
Зое эти «красавцы» не очень-то понравились: с тупой кормой, с прямым носом, с крутыми бортами, они и на корабли-то совсем не похожи. Вроде серых ящиков с мачтами. А все-таки корабли.
В одном месте, сбившись тесной кучкой, собралось больше дюжины сейнеров. Издали казалось, что кораблики шепчутся о чем-то, такой у них был вид, а подошли, пристали — и оказалось, что тут пловучая мастерская: тому нужно выточить кран, тому сменить шестеренку, тому починить лебедку… Вот они и стоят и ждут…
В мастерской, в корпусе отжившего свой век парохода, стучит мотор, крутятся валы станков, змейками бегут стальные синие стружки. У конторки сидит совсем сухопутный старичок в очках, щелкает на счетах, пишет наряды… Все как на берегу, а поднимешься, глянешь кругом — от края до края мутно-зеленая вода, да чайки, да солнце, да паруса, как яркие факелы, горящие в его лучах.
Тут, в мастерской, Зоя узнала новости: троих ребят разыскали на сейнерах, отправили на пловучий завод, и они там ждут «Ломоносова».
Когда Зоя рассказала об этом капитану, он погладил усы, подмигнул и сказал:
— Ну что ж, Зоя Павловна, промышляем мы с вами неплохо: в первый день — пятнадцать процентов плана!
В море тысячи дорог, и на каждой дороге ждет человека грозная стихия. Но зато очень часто бывает, что в море самые смелые мечты сбываются скоро и просто…
Боря Кудрявцев мечтал стать мотористом, а попал на реюшку.
Шкипером там был хороший знакомый, дядя Вася, их зеленгинский сосед. Он, как сына, принял Борю, устроил, приютил. А Боря, как в плену, жил на маленьком корабле. Не то, чтобы скучно ему показалось, и не то, чтобы тяжело, а просто не лежала душа к парусам да к сетям.
К делу он скоро привык и справлялся неплохо. А вот полюбить простую рыбацкую работу так и не сумел.
В свежий ветер еще куда ни шло — навалившись на румпель, выбрав шкоты, он сидел на корме послушного суденышка и смотрел, как дробится волна, захлестывая на смоленую палубу. Зато в штиль, когда обвисшие паруса без пользы болтались на мачтах, когда за целый день бывало проходили они с дядей Васей две-три мили, вот тут впору было кинуться в море с тоски. В такие дни, перебирая сетки, Боря часами смотрел на далекие катера, торопливо бегущие в море, и, как чудесную музыку, слушал глухую отсечку моторов.
«Попасть бы на катер», — мечтал он и строил тысячи планов избавления из плена.
