Черничные Глазки - Кнорре Федор Федорович (книги серии онлайн .TXT) 📗
Снимать здесь было интересно, но первобытной дикостью и вообще ничем таким необитаемым тут просто и не пахло.
Короткое лето уже кончилось, по ночам стало всё крепче примораживать, и сухой снежок, пересыпаясь белыми змейками, бежал под ногами по улице.
Почти целый месяц Филипп всё снимал и снимал, пока не снял всё, что ему было нужно. Теперь, перебирая аккуратно надписанные коробочки с отснятой плёнкой, он с удовольствием думал о том, сколько там поместилось у него громадных турбин, людей, пароходов, оленей, и ребятишек, и багровых закатов над лесистыми верхушками сопок, и ещё всякого такого, что он увезёт с собой в маленьком чемоданчике.
И в один прекрасный день, распрощавшись со всем этим, он сел на пароходик, уходивший вверх по реке, и отправился в обратный путь.
Пароходик, бодро бурча, бежал вдоль реки. Дремучие леса, в которых он, в общем-то, так и не побывал, проплывали мимо, уходили назад, оставались далеко за кормой, а впереди ожидали Филиппа опять троллейбусы и метро, магазины, переполненные людьми улицы, толпы автомобилей у светофоров…
Маленькие заливчики, скалистые обрывы, пологие берега и синие дали с лесистыми холмами — всё уходило, и Филиппу только оставалось на прощание снять издали ещё какое-нибудь особенно великолепное дерево или выветренный камень, похожий на гриб.
Изредка попадались маленькие пристани. Пароходик издали заранее протяжно гудел, извещая о своём приближении. Если на пристани ждали пассажиры, он причаливал. А если нет, пароходик спокойно шёл мимо, и тогда ему вслед лаяла собачонка, гоняя во весь дух взад и вперёд вдоль берега, да долго ещё смотрел из-под ладони вслед, неторопливо покуривая, бакенщик или сторож.
Шеренга ребятишек в пёстрых красных, синих и клетчатых рубашонках на толстом бревне отчаянно-весело махала обеими руками пароходу, а у них за спиной, развешанные для сушки на верёвке, так же отчаянно болтали рукавами, взлетая на ветру, красные, синие, клетчатые рубашонки, точно одна развесёлая буйная компанийка!
Филя всё снял на цветную плёнку: и бакенщика, и собачонку, и маленькую баржу пристани — и всё это тоже спрятал вместе с катушкой плёнки в коробочку, себе на память.
На второй день к вечеру пароходик без всякого сигнала с берега причалил к маленькой пристани-барже.
Старик сторож, или начальник пристани — как ни называй, он тут был один, сам себе хозяин, — принял чалку и спросил у выскочившего на пристань матроса, есть ли в буфете на пароходе мармелад.
— Не спрашивал, — сказал матрос. — Наверно, нету.
— Так и знал! — с удовольствием сказал старик. — Бегают-бегают вверх-вниз, а спросишь мармалату у них — нету! Буфеты-ы!
— Де-ед! — окликнул капитан, перегибаясь сверху через перильца. — А где же бригада?
— У меня нету, — сказал дед мстительно, всё ещё сердитый за мармелад. — Ты погуди ещё!
— «Погуди»! Как будто я не гудел!
Капитан обернулся, протянув руку в окошечко рубки, дал двойной прерывистый гудок.
— Оглохли там, — сердито вздохнул капитан. — Ты, дед, дорогу к лабазу знаешь? Покажешь? Кто-нибудь сбегает их там поторопить!
— А чё её показывать, она сама показывает. Вон просека, иди, прямо в лабаз и упрёшься. Тропинку, видишь, намяли, ещё как груза с берега туда таскали.
— Тебе прямо, а нам очень даже косо! — вмешался матрос. — Пойдём, покажешь!
— Говорят же тебе — прямо… А я ведь, пожалуй, с вами поеду — надо мне пожиток свой собрать. Принадлежности.
— Чего это тебя вдруг подхватило? «Малявин» за нами идёт, пристаня забирать будет.
— Без тебя знаю… А чего мне «Малявина» дожидаться?.. Вот соберусь — и с вами!
— Так пойти сходить? — спросил матрос у капитана.
— Сходи, сходи! Долго мы стоять дожидаться будем? Сходи, Кукин!
— А я можно с вами? — спросил Филипп и быстро пошёл рядом с матросом. — Что это за лабаз?
— Чёрт его знает, — на ходу отвечал матрос. — Нам нужно отсюда забрать строительную бригаду. Они тут лабаз строили и ещё чего-то. База какая-то, что ли. Изыскателей или геологов. А то топографов. Всякие тут бывают. А нам их с собой надо забирать… Гудят им, лешим, так ведь не слышат!
Навстречу им из лесу бежал парень в расстёгнутой меховой куртке, весёлый и красный. Ещё издали кричал:
— Слышим, слышим… Сей минут все уже двигаются!
— Давайте-ка пошевеливайтесь! Оставим вас тут зимовать, узнаете…
— Мы и то слушаем, заунывный голос подаёте — аж испугались!
— Зевайте больше, вот уйдём, будете тут куковать до весны!
Парень засмеялся: он, видно, радовался, что кончили работу и теперь им пора уезжать. Слышно было, как гремели железом где-то рядом за деревьями. Потом увидели уже одетых с мешками и баульчиками двоих парней-плотников, дожидавшихся, пока третий, толстый, немолодой, закладывает железной полосой дверь рубленого из светлых свежих брёвен склада.
— Вот! — радостно сказал парень. — Зимовать нас грозятся тут оставить.
— А что? — щёлкая ключом в большом замке склада сказал толстый. — В городе мне теперь всю зиму тишина, тайга, медведи будут сниться. А тут сидючи, всякое кино снилось, шумное многолюдство. Вся и разница.
Филипп снял около лабаза рабочих с баульчиками, записал фамилию бригадира и пообещал, что напечатает их в журнале. Потом все пошли обратно к реке.
Дед-сторож выкатил на берег какую-то кадушку, побежал обратно в избу, притащил свёрток с одеялом и опять заметался в дверь и обратно, точно пожитки с пожара выносил.
Вдруг злобно плюнул, сел на кадушку и шапкой стал вытирать пот с разгорячённого лба:
— Нет, не поехал я с вами! «Малявина» буду ждать.
— Чего ж ты от нас отказываешься? — потешаясь, кричал с борта матрос. — Давай погрузим!
— И ну вас вовсе, — отмахнулся дед. — Тут кадушка с грибами не заложена. Пинжак весь перемнёшь… Петух, чёрт, куда-то смылся! И что я его держу, казнить надо таких петухов!
— Не поедете? — спросил вдруг Филипп, и сердце у него ёкнуло.
— Сказано, не поеду.
— «Малявин» завтра или послезавтра придёт вас забирать… А вы не против, если останусь у вас переночевать?
Дед посмотрел на его ладную курточку и аппарат и спросил:
— У тебя в багаже мармалату нету?
— Нет, — с сожалением сказал Филя. — Конфеты есть.
— Не надо мне конфет. Мне мармалат… А ночевать? Мне не жалко.
Филипп побежал на пароход за рюкзаком.
— Я останусь здесь! — радостно объяснил он студенту-геологу, с которым познакомился на пароходе. — А вы ведь дальше на самолёте до Новосибирска?..
Студент подтвердил, что летит самолётом, и охотно согласился оттуда отправить почтой бандероль с коробочками плёнки прямо в редакцию журнала в Москву.
Филипп печатными буквами надписал адрес, распрощался со студентом и пошёл в избу к деду-сторожу.
— Где мне можно будет тут устроиться на ночь?
— Плохо тебе на сене? — ворчливо и рассеянно бурчал дед. — Я сена вишь ты сколько накосил, насушил. А скажи ты, на кой мне сено? Что я его, на пароход навалю? Тьфу!
Теперь Филиппу пришло в голову, что хорошо бы написать ещё объяснительное письмо в редакцию, где и почему он задержался. Он присел на ящик и торопливо стал писать, не обращая внимания на крики и суету перед отходом парохода.
— Эх, дед, а ведь каяться будешь, что с нами отказался! — смеясь, говорили матросы.
— Сказал: не поеду, значит, не поехал! — огрызался дед, которому ехать, видно, очень хотелось. И нежным голосом людоеда запел: — А, цып-цып-цып!.. Цып-цып, чёрт такой, цып!..
Здоровенный, переливающийся радужными красками петух высунулся из-за угла избы, презрительно послушал, что поёт дед, и, отвернувшись, стал разбрыкивать когтистыми лапами землю.
— Словить, что ли? — предложил матрос Кукин.
— Словишь! — презрительно и даже с гордостью за своего петуха сказал дед. — Его, окаянного, ни одна лиса словить не могла, одикарел тут в лесу, летает выше крыши, а уж клевается, как змей какой!
