Большая Хета сердится - Бороздин Виктор Петрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗

Когда Сохо проснулся, в избе ещё было сумеречно, стол, лавки, нанизанные на крюк в углу капканы едва были видны. И всё же Сохо нутром ощутил, что опоздал, проспал. Ещё надеясь, что это не так, он прислушался — не заскрипит ли половица под ногами отца, не загремит ли в сенях задетое ведро или лопата. Но было тихо.

Сохо вскочил. Постель отца была пуста. Ружья на стене не было. Сохо кинулся к окну. За окном, кроме серого, в синих, почти чёрных рытвинах подтаявшего снега да такого же серого неба, ничего не увидел.

Он торопливо натянул на ноги меховые унтайки, надел малицу [2]. «Отец не успел далеко уйти. Догоню. Не прогонит». Нахлобучил капюшон и выбежал на улицу.

В лицо пахнуло утренним холодком. Было по-прежнему сумрачно. День не торопился к ним.

На глаза ему попалась суковатая палка, что стояла у крыльца. Сохо усмехнулся. Когда он был поменьше, это было его «ружьё». Конец у палки загнут, так что её можно прижать к плечу, посредине сучок — Сохо нажимал на него и кричал: «Бах, ба-бах!» Сейчас-то Сохо учится стрелять из отцовского ружья. А палку всё же взял с собой. Пригодится.

Обежав дом, Сохо стал быстро подниматься на холм. Отец больше в ту сторону ходил на охоту. Необычные, забытые запахи — ветер принёс их, должно быть, из далёкой стороны — щекотали ноздри. Наверное, это пахло весной, которая наконец-то — ведь уже июнь! — пришла к ним, в тундру. Осевший за последние дни, а сейчас прихваченный ночным морозом снег был твёрдый и даже похрустывал под ногами. Бесснежные холмы чернели прошлогодней моховиной. Сухие стебли хрустко ломались под ногами, снизу из-под них уже пробивалась новая зелень.

Отца он не увидел и с другого, более высокого холма. Может, он спустился в низину и сейчас появится? Сохо переминался с ноги на ногу, ждал… Но отца не было, должно быть, он ушёл уже далеко…

Возвращаться домой не хотелось. Небо посветлело. Серая хмурость растопилась, тундра заулыбалась.

Неожиданно вдали послышалось:

«Лы-лак-лак! Лы-лак-лак!»

Сохо обернулся.

— Цо-цо-цо! — удивлённо защёлкал он.

Быстро приближаясь, в небе летела стая гусей. Как розовое облако! Словно осыпанные горящими угольками, ярко рдели багряные грудки птиц. Это были не просто гуси, а краснозобые казарки! После долгой зимы они наконец-то возвращались домой.

«Лы-лак-лак! Лы-лак-лак!» — радостно перекликались они.

Сохо поднял руку, помахал им и тоже закричал:

— Лы-лак-ла-а-к, однако, здравствуйте-е!

Отец никогда не приносил домой стреляных казарок.

— Беречь надо, — говорил он, — их совсем мало в тундре осталось. А без них глазу скучно.

— А почему мало? — спрашивал Сохо.

— Шибко красивые, — отвечал отец, — все на них зарятся. А охотник должен быть с умом.

Прошлым летом Сохо два раза видел летящих казарок, может, даже этих самых. Как и сейчас, он тогда с ними перекликнулся. Ещё тогда они полюбились ему.

Стая была уже над Сохо, когда вдруг он увидел, как из-за ближнего холма взметнулась и понеслась ей наперерез небольшая бурая птица. Нетерпеливо-грозным был её стремительный полёт. «Сокол-сапсан! — сразу догадался Сохо. — Самый страшный враг птиц, от него не жди пощады!»

— Не тронь их, — закричал ему Сохо, — это же казарки! Ищи себе другую добычу!

Казарки тоже увидели сокола. Раздался предостерегающий клич вожака, и стая с тревожным криком рванулась вверх.

А сокол уже настиг потерявших строй казарок и пронёсся перед самым клювом последней птицы, отсекая её от остальных. Та в испуге метнулась назад, но тут же спохватилась и бросилась догонять уходившую ввысь стаю.

Рванулся ввысь и сокол. Был он быстр и поворотлив. Так точен и красив был полный охотничьей дерзости его полёт, что Сохо на какой-то миг даже восхитился им. Сохо ведь и сам охотник!

Но тут сокол сверху кинулся на казарку, и Сохо, всё забыв, отчаянно закричал:

— Не сме-е-й!

Казарка увернулась, но пучок пёрышек разлетелся по воздуху. Она призывно закричала, окликая стаю.

— Не поддавайся, не поддавайся ему! — подпрыгивая, кричал Сохо. Ему до слёз было жаль эту краснозобую чудо-птицу.

Казарка была сильная, но у неё не было ни острых когтей, ни острого клюва — ничего, чем бы она могла обороняться. Она хотела бы подняться как можно выше, чтобы у сокола не было разгона для удара. Но она была ранена, и силы покидали её.

А у сокола были силы. Близкая победа ему их прибавляла. Он взмыл высоко над казаркой, чтобы решающим ударом оглушить её и утащить к себе на пиршество.

И тут неожиданно произошло то, чего никак не ожидал пернатый разбойник. Не ожидал и Сохо. Спасаясь от хищника, казарка вдруг стремительно понеслась вниз, и не просто к земле, а к Сохо.

Сокол рванулся следом за ней, пытаясь на лету подхватить её, но опоздал.

Резанув крылом по хрусткому ягелю, казарка глухо ударилась возле самых ног Сохо. А сокол, со свистом разрезая воздух, пронёсся мимо.

Сохо не сразу сообразил, что казарка ищет у него защиты, и стоял растерянный.

Неудача только разъярила сокола. Пронзительно выкрикивая что-то воинственное, он облетел небольшой круг и пронёсся низко-низко, так, что Сохо успел разглядеть его злющие глазки и растопыренные когтистые лапы, к одной из которых прилипло нежное пёрышко.

Напасть на Сохо сокол не решился — Сохо, хотя ещё и не взрослый, но человек. Однако отказываться от добычи он тоже не собирался. Описав новый круг, по-прежнему пронзительно крича, он снова понёсся к Сохо, надеясь устрашить, отогнать его.

«Эх, нет отцовского ружья!» — заметался в досаде Сохо. Что оставалось ему делать? И тогда, вспомнив про суковатую палку, он вскинул её к плечу.

— Бах-бабах! — крикнул он, как когда-то кричал.

И сокол устрашился. Резко отвернув в сторону, он мгновенно скрылся за холмом. Должно быть, понял, что там, где люди, ему делать нечего. Сохо секунду смотрел ему вслед. Потом наклонился над казаркой.

Она лежала с полураскрытыми крыльями, с вытянутой шеей. Она как бы всё ещё летела. Сохо поднял её.

— Хорошая моя, шибко хорошая, — говорил он, — у меня «ружьё», а ты не испугалась.

Он приглаживал встрёпанные пёрышки — следы когтей сапсана. Осторожно трогал крылья, сейчас совсем ослабевшие. Сверху они были чёрные. И спинка, и хвост, и шея тоже сверху чёрные. А весь низ — чисто-чисто белый. День и ночь. А красная грудка — сразу восход и закат…

Казарка зашевелилась, открыла глаза, подняла голову, посмотрела вверх, в небо.

— Его там нет, я его прогнал, — горячо заговорил Сохо. — А ты опять полетишь, я тебя выхожу!

Где-то в вышине снова послышалось:

«Лы-лак-лак!..»

Сохо стало радостно, у него на руках лежала спасённая им казарка.

Казарка повернула голову, вся потянулась туда, где в совсем уже светлом небе летела новая гусиная стая…

Большая Хета сердится

Сохо был рад, что проснулся раньше всех. Раньше мамы, отца, ну и, конечно, сестрёнок. Проснись раньше его Олеконё, старшая сестра, она наверняка стала бы над ним посмеиваться: эх, мол, ты, рыба вяленая!

Снаружи шумел ветер. Покрывавшие чум нюки из оленьих шкур пузырились. Ветер шумел и в дымовом отверстии, насвистывая, играл в кончиках шестов чума. Вылезать и-под тёплой оленьей шкуры ужасно не хотелось. Но ведь его ждёт дело!

Неслышно, как песец, Сохо прошёл по меховой подстилке, приподнял полог двери и выскользнул наружу. Ветер сразу же вздыбил и без того взъерошенные волосы. Ветер был не холодный, и глаза всё ещё продолжали слипаться. Чтобы поскорее прогнать сон, Сохо стал бегать вокруг чума. Подбежал к лиственнице, что росла на самом краю обрывистого берега. Она звала его, как старого друга, махала игольчатыми ветками: «Давай поразговариваем…»

Лиственница была вся изогнута злыми ветрами, ствол в крутых узлах, наростах. Она не столько тянулась вверх, сколько стлалась низом. Поэтому ветру так и не удалось сломать её или вырвать с корнем.