Амос Счастливчик, свободный человек - Йетс Элизабет (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Теперь совсем не так много кораблей с живым товаром. Не сравнить, как раньше, Амос, но я тебе скажу, если что услышу, — тут он строго нахмурился. — Только если будешь себя хорошо вести.
Амос понимающе кивнул. Одно он знал наверняка — рабу неоткуда ждать чего-либо
доброго, разве что в награду за примерное поведение. Он взял протянутую ему свечу и тарелку с ужином, вышел на лужайку, поросшую травой. Недалеко от дома стоял просторный сарай — там были устроены мастерские. Здесь ему придется жить, пока он служит в этом доме.
До слуха Ихавода Ричардсона донеслось пение раба. Амос уже задул свечку, чтобы не расходовать ее понапрасну, но еще долго пел в темноте.
— Если бы эти чернокожие ничего не делали, а только бы пели свои песни, их и тогда бы стоило кормить, — сказала жена хозяина, прислушиваясь. — Но все равно, пока они в неволе — словно пение птички в клетке.
— Он получит свободу — дай срок, но не раньше, чем отработает то, что за него заплачено.
Шли годы. Амос выучился кожевенному ремеслу, стал превосходно разбираться в кожах, сделался, как когда-то у благодушного квакера в Бостоне, незаменимым человеком в доме Ричардсонов. Амос был добрым христианином, а значит, уже оправдал большую часть издержек мистера Ричардсона. Воскресным утром Амос проводил в церкви два долгих часа, а потом возвращался туда после обеда, соблюдая предписания субботнего покоя даже и тогда, когда за ним не следило зоркое око проповедника.
Амос удивлялся тому, сколько внимания белые люди оказывают дню воскресному. Еще удивительнее, что им так важен цвет твоей кожи. Для Амоса, в его понимании Господа, каждый день был Божьим днем. Ему хотелось оставаться добрым христианином не только в молельном доме, но и в кожевенной мастерской. Ему хотелось любить не только тех, кто похож на него, но и всех остальных. Наверно, он так и умрет, не поняв, отчего белые люди так обеспокоены цветом кожи. Он не сердился и не возмущался, как многие другие рабы, просто он никак не мог понять, в чем тут дело. Но в мире немало того, чего ему не понять, и с каждым годом жизнь становилась все удивительней, ибо настало время больших перемен.
Колонии кипели и бурлили. Налоги росли, становились все более и более несправедливыми. Росла и тирания заокеанских властителей. Слово «свобода» согревало сердца людей, не сходило с уст. С небывалой быстротой мысль о новой стране завоевывала умы людей. Сила, набранная в покорении диких лесов, теперь пробовала себя в борьбе за независимость.
Мистер Ричардсон время от времени видел в газетах объявление о том, что в Бостон прибывают корабли с «живым товаром». Он помнил обещание, данное рабу, и посылал его с грузом кожи в Бостон именно в эти дни. Ему в том не было никакого убытка. Он давно уже понял, что Амос выторговывает лучшую цену, чем он сам. Со временем он поручил подмастерью заниматься всей продажей кожи. Он давал рабу бумагу, свидетельствующую о том, что тот послан с поручением. Иначе, если Амосу пришлось бы задержаться и его бы заметили на улице после девяти вечера, не миновать ему порки в полицейском участке, что он там ни говори в свое оправдание.
Амос не только следил за газетными сообщениями, он читал и частные объявления о продаже отдельных рабов или о намечающихся торгах. В особой книжечке, которую всегда носил с собой, он отмечал, когда состоятся эти продажи. Одно такое объявление его особенно заинтересовало.
Продаются три негра и две негритянки.
Товар можно посмотреть в доме мистера Иосии Гринвуда, что на Центральной улице.
Живой товар часто выставляли на обозрение в жилых домах и тавернах, и Амос мог зайти туда без труда. Вот и сейчас он отправился в дом на Центральной улице и попытался поговорить с африканскими невольниками, терпеливо и бесстрастно взирающими на обмен денег, в результате которого у них появится новое пристанище и работа. Они ни слова не говорили по-английски, а Амос помнил лишь несколько фраз на своем родном языке. Он всегда очень жалел, что не смог удержать в памяти больше слов языка Ат-мун-ши. Выучившись писать по-английски, он попытался вспомнить полузабытые слова и записать их для себя, но почти ничего не приходило на ум. Как ни хотелось ему снова обрести свой родной язык, тот почти полностью стерся из памяти.
Темные лица рабов, сидевших на кухне у мистера Иосии Гринвуда, повернулись в сторону пришельца. Амос протянул руки, ему так хотелось сказать им, что хорошая жизнь еще возможна. Но лица по-прежнему ничего не выражали, и Амос подумал — даже понимай они его речь, все равно бы ему не поверили. Большинство африканцев успевало так настрадаться за время путешествия, что любой белый казался им врагом.
Амос никогда не ходил по объявлению, если продавались только мужчины или мальчики, нет, он пытался найти молодую женщину, хромоножку со звонким как у птички голоском.
Объявление, сообщающее о продаже «молодой негритянки, девятнадцати лет, с младенцем шести месяцев, продаются вместе или раздельно» бросилось ему в глаза. Но он сразу увидел, что женщина совсем не так хороша собой, как Ас-мун, вернее, не похожа на сестру, какой она ему помнилась. Негритянка угрюмо молчала, хотя провела в Америке уже несколько лет, и хозяин утверждал, что она сносно говорит по-английски.
В тот же день ему попалось и другое объявление:
Продается за наличные или в краткосрочный кредит молоденькая девушка-негритянка, сильная, здоровая, привыкшая к различным домашним и полевым работам. Продается не за недостатки, а из-за отсутствия для нее работы у теперешнего хозяина.
Но когда Амос ее увидел, он сразу понял — она совсем не та, кого он ищет.
Амос вернулся в Вуберн с деньгами от продажи кож и новостями о том, что делается на пристани и в тавернах. Как всегда, подмастерье принес маленькую безделушку для миссис Ричардсон. На этот раз полированное металлическое зеркальце — такого хорошенького подарочка ему еще не попадалось, а сегодня у него были сразу два повода для подарка — сама безделушка уж больно хороша, к тому же хозяин дал обещание отпустить раба на свободу. Более двадцати лет проработал он на кожевника, стал незаменимым в хозяйстве человеком. Ихавод Ричардсон был доволен. Амос это знал, оттого и набрался храбрости попросить вольную, а то неизвестно сколько еще ждать завещания хозяина.
В декабре 1763 года они с мистером Ричардсоном все обсудили. Амос был готов принять любые условия, лишь бы ему позволили через шесть лет стать свободным человеком. Когда все было обговорено, Амос достал спрятанное под рубахой полированное металлическое зеркальце, протянул хозяйке. Чудесная безделушка, хоть многие женщины в Новой Англии и смеются над тщеславным желанием полюбоваться на себя в зеркале, но все же и сами тайком поглядывают на свое отражение. Миссис Ричардсон поставила зеркальце рядом со свечой: в нем отразились доброе лицо, ласковые глаза. В слабом свете сальной свечки она улыбнулась своему двойнику. И чтобы никто не обвинил в тщеславии, быстро проговорила:
— Амос, я уже совсем не такая, как была, когда ты у нас появился.
— Некоторым людям года только к лицу, — возразил Амос.
— Все мы стареем, даже ты. Вот, посмотри на себя.
Амос присел перед зеркальцем и посмотрел на свое собственное, черное, как ночь, лицо. Блестящие глаза, белоснежные зубы, в коротко остриженных волосах пробивается седина. Ему уже без малого пятьдесят, мышцы его сильны и годны для любой работы, и хотя надежда его не оставила, годы все же дают о себе знать. С лица вдруг исчезла веселая улыбка, глаза потухли, руки потянулись к зеркалу — закрыть изображение. В полированном металле он внезапно увидел не только свое лицо, но и лицо сестры. Сколько он ни ищи, ее уже не найти — он же по-прежнему ищет молоденькую девушку. Но и она стала старше, для нее прошло не меньше лет, чем для него самого; ни от того подростка, ни от его молоденькой сестренки не осталось и следа.
