Ласточка и другие рассказы(Совр. орф.) - Конопницкая Мария (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Над кроватью висят под стеклом образа. Образа эти девочки украшают цветами и пахучими травами. Иногда Ендрусь заткнет за раму павлиновое перышко, если найдет его, проходя где-нибудь около господской усадьбы.
Тут же, около кровати, стоит прялка с намотанной на ней мягкой пряжей. На этой прялке Лучина прядет в зимние вечера и утра, пока еще не рассвело хорошенько.
За балку под потолком заткнуто мотовило и палка, на которую намотаны нитки. Весь угол между кроватями и скамьей, стоящей под окном, занимает домашний ткацкий станок.
Когда осенью работы в поле и в саду кончаются, Лучина натягивает на этот станок прошлогодние нитки и начинает ткать полотно. Тонкое полотно она продает в городе и в господской усадьбе, а погрубее, оставляет на рубашки для себя и для детей. А самое грубое «дерюжное» идет на мешки и тряпки.
В избе, день за днем идет трудовая, рабочая крестьянская жизнь. В ней много заботы, Мало хлеба и радостей…
Помните об этом, дети, входя на порог крестьянской избы.
НАШИ ПТИЦЫ
Дети очень любили старого Шимона. Когда он приходил в усадьбу, они тотчас окружали его целой гурьбой. Маленький Янек залезал в сумку из барсучьей кожи, куда старый лесник прятал рожок с порохом, дробь разных сортов, паклю для забивки зарядов и другие охотничьи принадлежности. Тадя осматривал ружье с одним очень длинным, повязанным шнурами стволом, которое Шимон в шутку называл «козьей ножкой». Зося не могла надивиться огромной лисьей шапке с наушниками, которые поднимались летом и опускались зимой, а Стась повисал на шее старого лесника и просил:
— Расскажи нам что-нибудь, Шимон! Расскажи!
Что же было делать? Шимон садился на скамейку на крылечке, у ног его ложилась желтая такса, которая ни на шаг не отходила от лесника. Звали ее «Лисичкой» за то, что много-много лисиц было у нее на совести. А вокруг Шимона садились дети, словно венок, протягивали друг через друга шеи, открывали рот, чтобы лучше слышать, как и что бывает в лесу. Как ставят капкан на куницу, когда высматривают заячьи котлы, как объезжают кабана, как выкуривают лисицу и барсука из норы. Не раз они так заслушаются, что их и к ужину оторвать нельзя.
А старый лесник точно по книжке читает, подражая то голосам разных лесных зверей, то лаю собак. Иногда он и охотничий рог приносил с собой. Пробовали играть на нем дети, все по очереди, но никто не мог. И только, когда старик Шимон, бывало, задует в него, раздастся хриповатый звук, но такой сильный, что все псы во дворе залают, а желтая такса наставит уши и залает тоненьким голоском: гав! гав! — точно в лесной чаще. А дети веселятся, смеются и хлопают в ладоши, и Стась говорит, что когда он вырастет, он будет лесничим и больше ничем!
Но больше всего Шимон любил рассказывать о разных птицах. Люди называли его даже в молодости птичником за то, что он знал нравы всех птиц и умел им подражать. Да и теперь еще мог он засвистеть перепелом, коростелем, иволгой, точно у него птичье горло и птичий язык. Дети знали, что старика легче всего заставить говорить об этих лесных или полевых певуньях. И тотчас, как кончился рассказ о лисицах, кто-то закричал:
— Шимон, а о птицах? О птицах теперь!
— О воробьях! — закричала тоненьким голоском Зося, которая знала их лучше всех, так как они выклевали у нее мак в саду.
Но старый Шимон презирал воробьев.
— Что это за птица, — говорил он, — которая не любит жить на свободе, а вечно торчит где-нибудь у помойных ям, или на дворе около дома. Правду говоря, воробей червей съедает, из которых вырастают вредные насекомые, — да ведь он сам часто вредная птица. Пусть только закраснеет где-нибудь в саду вишня или черешня, — там воробьев, как людей на базаре. И чирикают, и головками ворочают, а чуть завидят хорошую ягоду, так сейчас же ее и пробуют, точно они сами ее вырастили. А в просе сколько они беды наделают! Поставь пугало, — так один день будет тихо. Воробьи будут летать около него, осматривать его справа и слева; и если даже у пугала есть и руки и ноги на палках и шапка, так ведь воробей так умен, что всегда поймет, как и что. А на другой день он пугалу уж просто на голову садится, наевшись проса. Живет он трудом людским, дармоед этакий.
От этой лени своей он и от дома никуда не улетает, тут у него всегда стол готовый! И в овин он заберется, и в конюшню. А хозяин он какой! Сядет на воротах, головкой так и вертит, смотрит, насыпал ли батрак овса лошадям? Постлала ли девка свежую солому коровкам? А потом как завидит зерно, сейчас в конюшню, давай клевать, давай съедать да грабить… Тьфу! Ну ее, такую птицу!
— Ну, а ласточка? — спрашивает Зося. — Ведь и она около дома держится.
— Ласточка — дело другое. Она птичка хозяйственная и человека любит. Кормится она на лету, в воздухе или в воде маленьких мошек ловит, лет у нее широкий, высокий, в неволе жить не может; избу она любит, под крышей гнездышко свивает, становится своей в семье. Ласточка и ястреба скорее всех заметит и других птиц о нем предупредит, она и непогоду хозяину предскажет, хоть сама календаря не читает… Еще и туч не видно, а ласточка уже чует, что быть дождю или грозе. Летает она тоже низко над прудом или над полем, крылышками земли касается и кричит своим тоненьким голоском, чтоб снопы убирать с полей и сено с лугов. Все любят эту, милую пташку; а Ваську-кота не раз уж пороли за то, что он слишком засматривался на ласточкино гнездо и облизывался при этом.
А какая радость, когда ласточки из-за моря возвращаются! Точно они весну на крылышках несут — сразу тепло приходит, травы всходят и рощи зеленеют. А на лугах, на полях распускаются маленькие, пахучие цветочки; и хоть не раз еще случится изморозь с утра, да солнце уж стоит высоко, греет землю, будит в ней жизнь.
За ласточкой, как за вождем, за атаманом летят другие птицы. Даже самые большие ждут, пока им ласточка даст знать, что пора в путь-дорогу. Тогда и аист вытянет свои длинные ноги и сильные крылья, стучит клювом и кружит над гнездом, которое он бросил перед осенними холодами. А тут дети бегут со всей деревни, машут шапками, хлопают в ладоши и кричат: аист! аист!
А на рассвете или вечером опять слышен шум в воздухе… Это дикие гуси летят. Впереди летит гусак и гнусавит, а за ним стадо — по два, по три гуся. Как туча, упадут они на луг и весь луг забелеет ими.
Вскоре и журавль прилетает, жалобно стонет под тихим небом, направляет свой полет к лугам… И стоит там на высоких ногах, отряхивает белые крылья от дорожной пыли и ходит по болотам, истребляет там лягушек и разных гадов.
Все теплее, все прекраснее на Божьем свете. Над лесом тянет желтоватый вальдшнеп с длинным клювом; птица очень вкусная, но стрелять ее трудно: очень она осторожна и держится высоко над лесом.
В лугах кричит чайка, летая широкими кругами, чтобы никто не мог заметить, где она свила гнездо.
Вот начинается жизнь и веселье… Куда ни пойдешь, где ни станешь, куда ни глянешь — везде чириканье, шорох крыльев, голоса разные, крики… Выйдешь в поле — жаворонок тебя встречает; не увидишь его — он стрелой взовьется к голубому небу… Но вот ты уж снял шапку и глаза поднял к небу в молитве, чтоб не опередила тебя эта птичка, славословящая Бога.
Идешь в рощу — там новая радость. Тут зяблик кричит, там трясогузка, тут синичка голосит на ветке, тут травник, тут чижик, тут щегленок свистит, всюду навстречу тебе разные голоса — точно хор здесь скрыт в зеленой чаще. Чем ближе к июню, тем музыкантов больше… Вот и соловушек заводит свои трели, уж и иволга свистит, и кукушка кукует… Растет гомон, растут шелесты со дня на день.
