Все рассказы - Носов Николай Николаевич (библиотека книг TXT) 📗
В это время дверь отворилась — и в комнату вошла мама. Папа принялся рассказывать ей обо всем. Мама даже не могла сразу понять, что случилось, а когда поняла, сказала:
— Может быть, Алешка на самом деле соврал? Уж очень горько рыдает Наденька.
— Признаться, я тоже так думал, — ответил папа, — да ведь Алеша никогда раньше не врал. Он всегда говорил правду.
— Не врал? — закричала, вскакивая с дивана, Наденька. — Никогда раньше не врал? Если хотите знать, он всегда врал! Он только и делал, что врал! Я нарочно каждый раз отдавала ему свои конфеты, и он говорил вам, что я занимаюсь на пианино, а я и не занималась вовсе. Ха! Ха! Но сегодня я как раз занималась и конфету ему не дала, вот он и врет на меня от злости. Это, что ли, по-вашему, правильно? Раз я занималась, то никакой конфеты ему не полагается. Пусть он зарубит это у себя на носу! Понятно вам?
— А-а! — закричал тогда папа. — Значит, ты, нехорошая девчонка, не занималась на пианино, да еще учила своего младшего братца обманывать родителей, подкупала его конфетами? Это стыд! Это срам! Это позор! Ты бы подумала, чему учишь его! При таком воспитании из него может вырасти какой-нибудь тунеядец и плут!
А мама сказала папе:
— Ты сам во всем виноват. Нашел кому поручать присматривать за девчонкой. Он тебе за конфету что хочешь сделает: обманет и мать и отца. Из-за него бедная девочка совсем без конфет осталась, а сладкое тоже для организма нужно.
Наденька услыхала эти слова, и ей стало так жалко себя, так жалко, что она зарыдала с удвоенной силой. Но мама сказала:
— А ты молчи! Я не защищаю тебя. Ты, наверно, воображаешь, что тебя напрасно обидели: не дали сегодня конфетку. А сколько раз ты не играла на пианино, но конфеты все-таки получала?
Наденька сразу притихла, а Алеша увидел, какое получается дело, и давай поскорей есть конфеты, чтобы не отняли обратно. Не успев съесть одну конфету, он запихал в рот другую и стоял с оттопыренной щекой, как будто у него вырос с этой стороны флюс.
— Поручать это дело Алешке мы больше не станем. Теперь я сама буду за тобой следить, — сказала Наденьке мама. — Но поскольку вечером играть нельзя, а днем я на работе, придется тебе вставать на дна часа раньше и заниматься с утра.
Необходимо сказать, что весь этот разговор происходил очень громко и прекрасно был слышен Золотому Петушку, то есть нашему знакомому воробью, который на чердаке жил (вот когда мы про него вспомнили). Услыхав это, Золотой Петушок даже не удивился, потому что за всю свою воробьиную жизнь наслушался всяких историй. Он только подумал:
«Вот еще какие, оказывается, бывают истории!»
Вскоре он и вовсе перестал думать об этом, так как не понимал в тот момент, чем это все может для него кончиться.
И вот на другой день, под самое утро, когда спится особенно сладко, воробья разбудили какие-то непонятные звуки:
Воробей встрепенулся от неожиданности, открыл широко глаза, но, ничего не видя вокруг, так как было еще совсем темно, решил, что это ему во сне почудилось; закрыв глаза, он попытался заснуть, но звуки не утихали:
Как будто палкой по голове!
Воробей сердито поежился, заморгал глазами и принялся соображать, что бы все это могло значить. Сон окончательно слетел с него, и воробей наконец понял, что играют на пианино.
Увидев в окно, что небо совсем еще темное и на нем кое-где поблескивают звездочки, Золотой Петушок проворчал:
— Что это они там совсем с ума посходили — играть среди ночи!
Он нахохлился, состроив обиженную физиономию, переступил с лапы на лапу и стал пытаться заснуть, не обращая внимания на музыку. Это ему, однако ж, никак не удавалось. Звуки пианино доносились так явственно, что бедному воробью казалось, будто играют не снизу, а сверху, прямо над его головой. Постепенно ему даже стало казаться, что звуки раздаются не над головой, а где-то там, внутри головы.
Золотой Петушок крякнул с досады и тряхнул как следует головой. Однако звуки из головы не выскочили и продолжали долбить по мозгам:
Через некоторое время небо стало светлеть, звезды постепенно погасли, и воробей увидел, что уже было утро, а вовсе не ночь, как ему показалось сначала.
Прошло два часа, и музыка наконец прекратилась. Золотой Петушок облегченно вздохнул, но, увидев, что на дворе окончательно рассвело, решил, что спать все равно больше нельзя, так как уже была пора вылетать за кормом.
На другой день воробья опять разбудила музыка, на третий — тоже. На четвертый день он уже с вечера думал о том, что его на рассвете разбудит музыка, и так нервничал, что не мог заснуть. Всю ночь он сидел у себя в застрехе и сонно моргал глазами, ожидая, что вот-вот грянет музыка, а когда наконец заснул, музыка загремела, и ему даже под утро не удалось вздремнуть.
Несколько ночей подряд Золотой Петушок почти вовсе не спал, то есть не то чтобы он вовсе не спал: воробей ведь не может так, чтобы совсем не спать. Конечно, он спал, но спал, нужно сказать, очень тревожно, поминутно просыпаясь и вздрагивая во сне; под утро же его на два часа раньше, чем нужно было, будила музыка.
Таким образом, вместо того чтобы спать восемь часов подряд, наш воробей спал всего шесть часов. Воробью же, как установила наука, положено спать ночью не меньше восьми часов. Иначе это может для него плохо кончиться.
Неизвестно, чем бы все это для Золотого Петушка кончилось, если бы Наденька вдруг не заболела. Потом она, правда, выздоровела, но потом заболела снова. Она вообще была не очень крепкого здоровья. Когда Наденька болела, воробей радовался и наслаждался жизнью, но, когда она выздоравливала, он проклинал свое существование и становился злой как сорок тысяч чертей.
От злости он вообще стал очень нервный и раздражительный.
А впрочем, если сказать по правде, то нашему Золотому Петушку приходилось еще не так скверно, как одному жильцу, Прохору Семеновичу Индюченко, который жил в соседней квартире. Его комната находилась рядом с той комнатой, где стояло Наденькино пианино, и поэтому ему всегда было хорошо слышно, когда Наденька играла свои упражнения. Этот Прохор Семенович Индюченко был старенький, седенький старичок с жиденькой козлиной бородкой, причем очень худой и больной ревматизмом.
Как известно, ревматизм — болезнь очень коварная. Она то отпустит больного, даст ему подышать чуточку, то вдруг схватит, точно клещами, и давай ломать кости. В такие дни бедный Прохор Семенович готов был кричать от боли.
И он кричал бы, если бы не опасался потревожить соседей, но так как он был человек очень деликатный, внимательный к другим людям, то терпел свою боль молча, только слегка покряхтывал и старался лежать не двигаясь, чтобы не раздражать ноющие суставы.
Чаще всего ревматизм донимал Прохора Семеновича с вечера и мучил всю ночь, не давая заснуть ни на минуту. Но как только приближалось утро, боль в костях утихала.
Прохор Семенович с облегчением вздыхал, готовясь наконец поспать хоть с полчасика, но тут Наденька начинала играть свои упражнения, и уснуть снова было нельзя. Увидев, что о сне уже нечего и думать, бедный больной Прохор Семенович надевал на ноги свои шлепанцы и отправлялся на кухню, чтобы согреть для себя кофе. Прохор Семенович был старый холостяк, то есть он никогда не был женат, а старые холостяки, как известно, почему-то всегда любят кофе.
Квартира, в которой жил Прохор Семенович, была большая, и поэтому, когда он являлся на кухню, там уже был кто-нибудь из хозяек. Увидев Прохора Семеновича, они обычно затевали с ним разговор.
