Подвиг Андрея Коробицына - Слонимский Михаил Леонидович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
Это была первая речь Андрея Коробицына.
Глава VIII
Предпраздничные дни
Пришла осень.
Желтые и красные сухие листья шуршали под ногой. Земля оголялось, оголялись кусты и деревья, только ели большими и яркими пятнами торжествовали в коричневато-золотистой дымке свернувшихся, но еще не опавших листьев, продолжали лето в печальном, осеннем лесу.
Коробицын часто мечтал о будущем. То представлялось ему, как останется он на сверхсрочной, сдаст на командира, и, женившись на Зине, будет работать с ней на границе. То он воображал, как после службы вернется он в Куракино поворачивать жизнь по-новому. Хотелось и того, и другого. Граница, Куракино, Зинина деревня — все теперь окончательно соединилось в мыслях Коробицына. Везде одна борьба.
Он так хорошо понимал теперь все великое значение пограничной работы, что стал одним из первых по всем видам подготовки.
И вот наступило утро, когда он увидел на том берегу нескольких мужчин. Они смотрели на него, обмениваясь замечаниями на незнакомом языке и посмеиваясь. Коробицын понимал, что они насмехаются над ним, но лицо его оставалось неподвижным. Он притворился, однако, что прислушивается к их словам. Но на самом доле он вслушивался в шелесты и шорохи, заглушаемые голосами врагов. Явственно распознав шуршанье, он и виду не подал, что учуял нарушителя. Он даже нарочно повернулся к вышедшим на берег чужакам, словно только ими сейчас и занят. А когда шорох прошел в тыл, он вдруг обернулся в том направлении, преграждая путь нарушителю обратно, и в голосе его была непреклонная решимость, когда он окликнул:
— Стой! Стрелять буду!
Через минуту он сдал Лисиченко бритого человека в косоворотке и высоких мужицких сапогах.
Нарушитель, подняв руки кверху, молча, исподлобья глядел на красноармейца злыми глазами.
Так совершилось первое задержание у Коробицына. И начальник заставы благодарил его.
А через несколько дней Коробицын задержал еще двоих разведчиков Пекконена. Он был послан в секрет, в тот пункт, который еще год тому назад считался непроходимым. Неопытного человека тут, действительно, могла засосать трясина. Коробицын, тщательно замаскировавшись, таился среди болотных кочек. Часов в одиннадцать вечера должна была взойти луна. А пока — темно. Вдруг он почуял плеск, но не шелохнулся, выждал и увидел промелькнувший плащ. Плеск был почти неслышный — легко ступает человек. А потом снова плеснуло, но уже сильней, — значит, идет второй, в тяжелых, должно быть, ботинках. Коробицын пополз за ними, окликнул, испугал, остановил, дал тревогу.
Коробицын окликнул, испугал, остановил нарушителей.
И пес Фриц, огромный, злой, страшный, встал уже над нарушителями. Проводником при Фрице был старый пограничник — Матюшин.
— Это они к юбилейным праздникам готовятся, — говорил Лисиченко. — Мы — по-своему, а они — по-своему. Теперь бдительность надо хранить — во! К Ленинграду по всей границе рваться будут. Ложи наземь всякого. Ври не ври, а ты есть нарушитель, раз границу перешел. Это всегда помнить надо.
При первых заморозках Ленинград уже готовился праздновать десятилетне советской власти. Юбилейная сессия ЦИКа созывалась в городе Ленина, в котором родилась советская власть. Ленинград украшался флагами, строились трибуны, готовилась небывалая иллюминация. Вожди партии и правительства приедут в Ленинград на юбилейные дни. Город жил радостно и возбужденно.
Для границы это означало усиление охраны, бессонные ночи, напряжение и зоркость. Каждый, соревнуясь с товарищами, помнил:
— Границу — на замок.
Из штаба отряда, из управления наезжали чаще обычного, обследуя, проверяя, инструктируя, укрепляя границу. Граница жила в войне, непрестанной и тайной.
Диаграмма на стене в ленинском уголке демонстрировала успехи бойцов. Общие показатели были хорошие.
— А, ведь, знаешь, — сказал Коробицын, — может, на самый опасный пост в самый юбилейный день пошлют?
Бичугин не возразил — не хотел разочаровывать товарища. Этой чести добивались все, но все-таки — думалось Бичугину — опыта для этого надо иметь больше, чем у Коробицина. По трудным пунктам станут старые пограничники. Молодежь — вряд ли.
Целая сеть тайн раскидывалась по лесам и болотам сверх тех, что уже имелись.
Пекконен был в такой тревоге, какой еще не приходилось ему испытывать. Надо было во что бы то ни стало самыми решительными действиями вынудить у советских пограничников тайны охраны тихого советского берега. От этого зависел успех операции, самой ответственной из всех, которые когда-либо поручались ему. Следовало идти на риск. Все уловки, все провокационные выпады провалились. Разведчиков задерживают одного за другим. И Пекконен решил силой перетащить часового к себе и побоями, пытками вызнать все, что нужно было ему. Он не сомневался в том, что если несколько вооруженных людей нападут на одного, то уж победа обеспечена наверняка. Он выбрал троих наиболее верных своих людей, сильных и храбрых, и назначил день вылазки.
Глава IX
Подвиг
Зина писала Коробицыну, что торопиться с решением нет причин. Времени впереди еще много, чтоб обдумать, жить ли им на границе, если Андрей останется на сверхсрочной, или поворачивать жизнь в деревне. Сама же она границы не боится. А любит она его по-прежнему и просит поскорей сообщить, любит ли ее по-прежнему и Андрей.
Письмо Коробицын получил к вечеру и ответить решил завтра после смены.
Назавтра, двадцать первого октября, в четыре часа утра, он получил инструкцию от начальника заставы двигаться по границе от 215-го пограничного столба до 213-го и обратно. Он не должен был маскироваться, он должен был идти открыто, демонстрируя спокойствие советской границы, охраняя тайны лесов и болот. Для нарушителей заготовлено достаточно сюрпризов в глубине леса.
Обход Коробицына начинался с полуразрушенного сарая, гниющего на берегу Хойка-иоки. Стог сена желтел невдалеке от этой дырявой постройки.
В желтом сумраке Коробицын шагал по дозорной троне, не сводя глаз с той стороны, но винтовку дулом держа к тылу.
Инеем была подернута земля. Утренняя осенняя свежесть холодила щеки, и несильный ветер гулял по опушке леса, чуть колебля ветви и наземь бросая последние, еще цепляющиеся за жизнь листья.
В шесть часов начальник заставы проверил Коробицына и остался доволен: Коробицын выполнял задачу добросовестно.
Начальнику заставы подумалось, что Коробицын никогда еще не заявлял никаких жалоб. На обычные вопросы перед инструктажем и посылкой в наряд: «Здоров ли? Хорошо ли отдохнул?» он всегда отвечал утвердительно:
— Здоров, товарищ начальник заставы. Отдохнул хорошо.
И при осмотре оружия все у него всегда оказывалось в порядке. Задержания производил храбро. Но начальник заставы все еще не спешил с окончательным мнением о каждом из бойцов. Окончательных мнений, впрочем, он вообще не любил. Окончательное мнение — точка, конец, а человек развивается, живет, изменяется.
Медленно яснело утро.
День устанавливался сухой, и не было ветра.
Коробицын ходил дозорным уже шестой час, но ничего подозрительного не увидел и не услышал. Совсем посветлело, когда он, пройдя березу, выступившую из лесу к самому почти берегу, пропустив кусты, приближался в который уже раз к черневшему одиноко сараю. От сарая ему вновь поворачивать обратно.
Вдруг он увидел прямо навстречу ему во весь рост вставших людей. Один был громадного роста, на голову выше Коробицына, в русской рубашке, с сумкой через плечо, и в руке его был парабеллум, наставленный прямо на Коробицына. Другой, приземистый и невзрачный, пошел на Коробицына справа. Третий выскочил слева, из-за сарая. И три дула глядели на Коробицына.
