Лесные сказки и были (сборник) - Бианки Виталий Валентинович (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
И дед Иван Гервасьевич опять принялся подтыкать одеяло под Майку, потому что она вертелась и совсем из-под него выбилась.
– А как его зовут? – спросила Майка. – Я их разве не видела?
– Коли видала б, – запомнила. В том-то и фокус, что это зверьки-невидимки. Когда ты по саду бегаешь, они по дуплам спят. А когда они бегают, ты в кроватке спишь. И зиму всю они спят. Так и называются: сони садовые. Вперёд не хвастай, что всех зверей знаешь!
ГОГЛЁНОК, ИЛИ ТРИ МИРА
Глава I
Как? Вы не помните, как родились на свет? Вот удивительно! Я так отлично помню!
Я открыл глаза и вижу: темно… И чувствую: сыровато.
Хотел вскочить, – не пускает что-то сверху.
«Вот те раз! – думаю. – Стоило родиться в такой крошечный мир, где еле помещаешься, свернувшись калачиком».
Я рассердился и – тюк! – в стенку носом – тюк!
Стенка-то и проломилась. Сразу целый кусок обломился, и в угловатую дыру хлынул свет. Не яркий, не ослепительный – приятный для глаз свет. Я даже пискнул от радости: сам себе рассвет устроил!
Вдруг что-то надвинулось на меня. Я струсил и – нырк! – обратно в свой маленький тесный мирок. Съёжился там, сжался весь, затих – будто меня и нет на свете.
И вдруг ко мне в дыру просунулся нос. Ну просто восхитительный нос: большой, гладкий, с блестящей чёрной нашлёпкой на кончике, вроде ноготка. В общем, такой же, как у меня, только куда больше.
– Мама! – запищал я изо всей силы. Сам не пойму, как это я так сразу узнал её! И так рванулся к ней, что стенки моего хрупкого мирка рухнули, и я поднялся во весь свой рост со скорлупкой на голове, как в шапочке. Родился-то я, оказывается, в яйце. Мама моя, оказалось, утка, а я – утёнок.
– Добро пожаловать! – крякнула мама: голос у неё хриплый. – Ты у меня первенец.
Мир, в котором я теперь очутился, был тоже не очень-то велик и довольно темноват. Он был ограничен круглыми, уходящими вверх стенами, а землёй служила ему мягкая труха и целая куча перьев и пуха, в которой лежали ещё двенадцать точно таких же серо-зелёного цвета яиц, как то, из которого только что вышел я.
Мама принялась переворачивать их носом и приговаривать:
– Вот ещё один… Погоди, погоди, сейчас я помогу тебе! Вот ещё… Здравствуйте!
Не прошло и часу, как выклюнулись на свет все мои братишки и сестрёнки. Когда мы – птенчики – сидим в яйце, у каждого из нас на носу – твёрдый бугорок: лицевой зуб называется. Очень удобно рушить им скорлупку. Но как только мы вышли из яйца, мы его потеряли.
Маленький мир, в котором мы родились, стал теперь тесен для нас. Мы перешли в другой мир – тоже не очень просторный. Это был наш дом, наше гнездо внутри дерева. В нём было темновато, от гнезда вверх уходили круглые стены, как в трубе, и где-то вверху было окошко, через которое лил солнечный свет.
Вдруг через окошко донеслись до нас человеческие голоса.
– Эй, Гриша, гляди-ка – тут в осине дупло!
– Верно, – подтвердил другой голос. – Из пустого дупла либо сыч, либо сова. Жаль – высоко очень: метров двенадцать будет. Завтра прихватим с собой когти – посмотрим, кто там.
Мы, утята, хоть и не знали, что когти – это такие железки, при помощи которых люди влезают на столбы и стволы, – но перетрусили отчаянно. Однако мама нас успокоила:
– Люди сказали «завтра». Полезайте ко мне под крылья, обсыхайте там и смажьте свой пушок жирком. А завтра чуть свет мы с вами переселимся в третий, очень просторный мир, где людям нас не поймать и где мы будем жить на воде.
– А что такое – вода? – спросил я.
– Много будешь знать, скоро состаришься, – сказала мама-утка. – Тебе сейчас расти скорей надо, развиваться, а не стариться.
Я удивился:
– А как же я стану развиваться, если не буду узнавать, ума набираться?
На это мама ничего мне не ответила.
Мы все залезли маме под крылышки – и как только она сумела всех нас сразу обнять! – и принялись старательно обсыхать и смазывать пушок жиркам. Удивительно, как у нас всё ловко устроено! На спине, над хвостиком, у нас, оказывается, такой мягкий бугорок: нажмёшь на него носом – выступит капелька жира для смазки перьев. Мама сказала, что перья смазывать жиром уткам необходимо, чтобы не намокать в этой таинственной воде, которую мы завтра увидим.
Переночевали мы у мамы под крылышками, а чуть свет – проснулись. Мама забралась вверх по дуплу. На миг в нашем мире стало темно-темно. И вдруг в окошко опять хлынул свет. Но мамы уже не было с нами.
И вдруг откуда-то издалека-издалека донёсся до нас её хриплый голос: «Р-ребя!.. Ребятки!»
Тут мы все запищали и бросились карабкаться на стенки, цеплялись за них коготками и упирались своими крошечными жёсткими хвостиками. Первым, конечно, взобрался на окошко я.
Ух! что я из него увидал!
Зелень, зелень, зелень! Кругом зелень и стволы деревьев среди неё. Я даже зажмурился: так ярко блестели листья на солнце! Но сейчас же раскрыл глаза и глянул вниз. Там, далеко-далеко внизу, стояла наша мама-уточка и звала:
– Сюда! Сюда!
Но у нас не было ещё крыльев – только крошечные культяпочки! Мы же разобьёмся!
Но на окошко уже забрались ещё два моих братишки, – и не успел я опомниться, как они толк меня вниз…
Я пискнул от ужаса и кувырком-кувырком полетел в пропасть со страшной высоты!..
Глава II
Братишки столкнули меня со страшной высоты.
Я стремглав полетел в пропасть, но – представьте себе – нисколько не разбился! Ударился о землю, подскочил как мячик, перевернулся через голову – и стал на ножки. Оказывается, у нас, утят, такой густой пух и такие мы лёгкие, что можем падать с любой высоты, как мячики.
За мной благополучно попадали все мои братишки и сестрёнки.
– Ну, вот и молодцы! – сказала мама-утка. – Теперь за мной!..
– Это и есть тот мир, в котором мы будем жить? – спросил я.
– Глупенький! Это не мир, а только ещё перемирие. Самое опасное место между гнездом и прекрасным утиным миром.
– Плохое место! – пискнул я. – Жёсткое! Мне лапам больно…
– Плохой мир лучше доброй ссоры, – наставительно сказала мама.
Я давно уже заметил, что она любит употреблять человеческие поговорки и часто совсем некстати.
– Ни с кем не ссорьтесь, ведите себя хорошо, – продолжала мама и зашагала вперёд, переваливаясь с боку на бок. Мы все потянулись гуськом за ней. Я, конечно, первый.
Под ногами у нас были корни, мы путались лапами то во мху, то в высокой траве, наши нежные перепонки между пальцами больно кололи хвоины и острые сучочки. Мама шла не шибко, но мы еле поспевали за ней, спотыкались, падали, вскакивали, опять спешили догонять её.
Вдруг мама остановилась и шёпотом зашипела:
– Прячьтесь! И – ни звука!.. – Сама тоже спряталась в кусте.
Мы затаились в траве. Послышались грубые голоса и стук железа о железо.
По лесу, разговаривая, шли два человека. Они несли страшные большие железные когти.
– Наверняка в дупле чьё-нибудь гнездо, – говорил один. – Если с яйцами – яичницу себе сделаем. С птенцами – так жарево.
И оба быстрыми шагами прошли за кусты в ту сторону, откуда мы только что пришли.
– Ищите! Ищите! – прошипела мама, вскакивая на ноги.
Мы опять побежали за ней – и скоро вышли на залитую солнцем поляну с камнем посередине. На камне грелся зелёный зверёк, длинный и узкий. Он взглянул на нас, засеменил короткими, кривыми лапками и шмыгнул под камень, вильнув длинным хвостом. Я хотел перепугаться, но мама сказала:
– Это ящерица грелась на солнышке. Она испугалась нас. Безногих гадов – змей – надо остерегаться: среди них есть ядовитые. А эти – на ножках – ничего.
Потом вдруг выскочил из-под кустика серый зверь. Большой – куда больше мамы, – страшный, с растопыренными ушами. Мы все сразу остановились и прямо не знали, куда от него деться. А он встал во весь рост, болтает тонкими передними ножками и косится на нас одним глазом.
