Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович (книги полностью .TXT) 📗

— Извините, Олег Васильевич. Мы примем меры, чтобы выдать вам груз по возможности скорее.

И тут я увидел на его столе газету с… моей фотографией. Я взял газету в руки.

Да! Это был мой портрет. А под ним подпись:

Я так растерялся, что стал извиняться перед всеми работниками отдела по очереди. Мне еще никогда не было так стыдно за свою грубость, как в ту минуту.

А потом я узнал, что заводские комсомольцы решили дать нашему строительству две лебедки сверх плана, и уже не горевал, что пришлось прождать на заводе лишний день.

Но вот в четыре часа утра я получил груз и пустился в обратный путь. Земля так и горела у меня под колесами. Я надеялся первым привезти в наш город газету и показать ее Лене. В глубине темно-синего неба таяли последние звезды, а на востоке одинокая тучка уже посветлела с края; ее позолотил первый солнечный луч. Наверное, он осветил и наш город.

— Передай привет Лене-е! — закричал я.

Когда твой голос в ночной степи единственный, кажется, что тебя слышно по всей земле.

Было двенадцать часов дня, когда, наконец, горизонт зазубрился буровыми вышками Степного-Рудного. Не снижая скорости, я промчался между палатками, затормозил и, держа в руке газету, выскочил из кабины.

Медленно оседала поднятая машиной пыль, стало слышно, как булькает вода в перегретом радиаторе. Вокруг было безлюдно. На стенке барака висело объявление:

Я оставил машину у барака и побежал к площадке, где строилась новая школа.

Там было полно народа, потому что с двенадцати часов у рабочих комбината обеденный перерыв. Но Лену и Федю я увидел сразу: они стояли в том месте, где начиналась кладка новой стены. К ним гуськом подходили малыши; каждый нес, прижимая к груди, по одному камышовому кирпичу. Генка Крахмальников поддевал мастерком из корыта раствор и разравнивал его на стене, а Федя укладывал кирпич на место. Тут же стоял старый прораб… Он покашливал в кулак и очень часто снимал очки, чтобы их протереть.

Когда ребята подошли к Феде по третьему разу, стена поднялась на четверть метра. Это было хорошо заметно, потому что на всех ребячьих кирпичах были написаны зеленой краской — неумело, коряво — инициалы каждого школьника.

Лена громко спросила:

— Как пионерская работа, товарищ главный прораб? И прораб ответил:

— Отличная. Всем по пятерке.

Зрители закричали: «Молодцы! Молодцы!» — и стали хлопать в ладоши, а Лена обратилась к своим ученикам:

— Дети! — сказала она. — Пионером может быть только тот, кто сделает новое полезное дело. Сегодня вы увидели результат первого самостоятельного труда в вашей жизни. Вы сами собирали камыш, сами сушили и формовали его и сами заложили кирпич в стену вашей будущей школы. Пусть вы сделали пока только по три кирпича, но все вместе — это сто. Пройдут годы, вы станете комсомольцами, а потом коммунистами, а эти кирпичи с вашими именами будут прочно лежать в стене$7

— Я буду бригадиром, — сказал Генка и взмахнул мастерком.

Это выглядело очень смешно — Генка в брезентовом фартучке с мастерком в руке, но мне почему-то не захотелось смеяться, и никто из окружающих не засмеялся.

На этом пионерская работа закончилась. А когда родители увели своих детей, я подошел к Лене и Феде.

— Поздравляю! — сказал я. — Но, пожалуйста, не думайте, что праздник только у вас. Другие тоже кое-что успели. — И тут я, стараясь держаться поскромнее, подал им газету.

Но они нисколько не удивились. Я совсем разочаровался.

— Уже читали? Лена расхохоталась.

— Знаешь, Олешек, ведь это Федя сообщил в газету о твоем успехе. А фотографию корреспондент выпросил у меня.

А Федя поправил на своем носу круглые очки и, как всегда, ворчливо сказал:

— Твои достижения включены в план пионерских занятий. В следующий вторник Елена будет проходить тебя со своими учениками.

Что я мог сказать на это? Я молча взял Лену и Федю под руки, и мы втроем пошли обедать.

НЕОПУБЛИКОВАННЫЙ РАССКАЗ

Писатель Михаил Степанович Бугров уезжал в творческую командировку на Урал.

Его жена Зинаида Федоровна давно уже уложила чемодан, а друзья не раз успели поднять бокалы за счастливый путь и за еще не написанные рассказы.

— Ты бы все-таки легла, Зинушка, у тебя же грипп, — с беспокойством напомнил хозяин.

Все его поддержали.

— Спасибо за заботу, — улыбнулась Зинаида Федоровна, — я уже чувствую себя сносно. А потом разве можно оставить его без присмотра. — Она кивнула на толстые пачки бумаги, лежащие на полу.

Михаил Степанович обернулся.

— Ты вынула?

— Конечно. Представьте себе, не желая беспокоить меня, он один раз в жизни попробовал сам уложить свой чемодан. Это просто счастье, что я догадалась проверить! Чемодан оказался набит бумагой, какими-то журналами и справочниками по сельскому хозяйству. Там же была пишущая машинка. Между ними втиснуты пара носков, зубная паста и бритвенный прибор, кстати, без лезвий.

Все засмеялись, а редактор Розов авторитетно заметил:

— Ты, Миша, как и все писатели, отстаешь от жизни. Сейчас на целинных землях уже есть парикмахерские, а в магазинах можно купить все, начиная от сосок и кончая бумагой для пищущей машинки. Вот тебе прекрасная тема для юмористического рассказа: писатель, оторванный от периферийной действительности…

Молодой поэт светлоглазый Сережа Вихров вздохнул и сказал:

— Вы бы написали, Михаил Степанович, рассказ о том, как вам посчастливилось найти такую жену.

Михаил Степанович на мгновение задумался: вспомнились юность, школа рабочей молодежи, потом внезапно обнаружившиеся литературные способности, университет…

Он вздохнул, как-то особенно нежно посмотрел на начинающие седеть волосы жены и тихо ответил:

— О, это очень романтичная и совершенно необыкновенная история.

— Не верьте ему, — улыбнулась Зинаида Федоровна, — ничего необыкновенного не было. Просто он ходил за мной до тех пор, пока не привел меня в загс.

— Необыкновенных и необъяснимых историй в наше время не бывает, — уверенно сказал редактор. — Возьмем, например, творчество…

— Ну поехали… — поморщился поэт.

— А я утверждаю, — строго взглянув на перебившего его юношу, продолжал редактор, — что иные случаи кажутся необъяснимыми только потому, что они происходят не с нами, а с другими. Что такое так называемые необъяснимые истории? Это просто литературные штампы дурного вкуса: неправдоподобные встречи, кражи…

— Постойте, — задумчиво сказала Зинаида Федоровна, — вы напомнили мне действительно необъяснимую историю, которая произошла именно со мной. К нам однажды кто-то забрался в квартиру…

— Когда это? — удивленно поднял брови хозяин.

— Это случилось еще задолго до знакомства с тобой, Мишук. Мне было тогда всего семнадцать лет.

— Что же необыкновенного в том, что в квартиру забрался вор? — спросил Розов.

— А то, что из квартиры ничего не унесли, кроме моей фотографии.

— Это был какой-нибудь влюбленный. Я его понимаю, — сказал поэт, опуская глаза.

Громкий, настойчивый автомобильный гудок прервал разговор. Все встали. Поэт взял чемодан и пошел вперед вместе с редактором, а Михаил Степанович обнял жену и поцеловал ее волосы, потом оба глаза.

— Что это с тобой, Мишук, уж больно ты нынче ласковый?