Детям (сборник) - Шмелев Иван Сергеевич (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗

– Третий. Постарайся заснуть.

– Я стараюсь… не могу. Вы не спите… не надо спать…

Топ-топ-топ…

Жоржик перебежал ко мне на кровать и обнял за спину.

– Можно? Я немного посижу… Можно?

Таким маленьким-маленьким и слабым показался он мне в эту минуту. Я обнял его и прижал.

Он весь прильнул ко мне, прижал лицо к моему подбородку, и я почувствовал, что его глаза влажны.

– Я люблю вас, очень люблю!.. – зашептал он.

Если бы я имел силу! Если бы я имел власть сбросить с пути его все камни, сломать тернии [105]!

– Скоро утро… Смотрите, как сверкает… Это буря?

Я дал ему брому [106] и заставил уснуть. Лежал и смотрел в темноту ночи, ждал молний. Думал, дума л…

И теперь еще – а этому прошло лет пятнадцать – я так ярко чувствую этот горячий поцелуй ребенка, эти заплаканные глаза, темные в слабом освещении ночника. Я слышу, как постукивает сердце за белой рубашкой. Чуткое маленькое сердце. И теперь, когда родные руки обвивают мою шею и горячая юная щека прижимается ко мне, я вспоминаю черную ночь, играющее прибоем море, звезды, проглядывающие в обрывках туч, и отсветы далеких молний. И шаги, медленные грузные шаги в дальней комнате.

XI

Утро. Солнце то выглянет, то снова спрячется. Я поднял штору. Море слегка волнуется: шторм не разыгрался. Первое, что я увидал во дворе, был Димитраки. Он сидел на скамеечке и разговаривал с Антоном. Мы раскланялись.

– Звал Зорзик? Ездил совсем? Вот пришла прощаться…

– Да, едут…

Я все сказал Димитраки. Он грустно покачал головой.

– Залка… – сказал он. – Залка мальчик… Тут у него… хорошо… горячо… – показал он на грудь. – Да, да… Залка… И ты поехал?

Димитраки задал вопрос, который я сам себе задавал. Я-то теперь как? Капитан ничего не сказал мне. Говорил только, что они скоро вернутся. Конечно, вернутся. Телеграмма не оставляла сомнений. Еще застанут ли!

– Жоржик, вставай! Димитраки пришел.

– Ставай, ставай, Зорзик! – говорил и Димитраки, заглядывая в окно. – Какой лениви!.. Солнце стал, куры яйцо сносил… Ставай! Димитраки прощаться пришла.

Жоржик в одной рубашке подбежал к окну.

– Димитраки!..

Они взяли друг друга за руки и смотрели в глаза. Да, они любовно смотрели в глаза друг другу. Один – старик, забытый жизнью и согнутый, другой – юный, как майский дождь, как первый цветок весны, как молодая былинка.

– Уезжаю, Димитраки… далеко… – дрогнувшим голоском сказал Жоржик. – Туда… – махнул он рукой в море.

– А-а-а… Слишал… Далеко… заграница… Тра?бизон…

– Далеко… Дальше вашего Хиоса… Знаете Каир?..

– Ге… Хиоса… Далеко.

– Только мы скоро приедем. Ведь мы только за мамочкой… Она теперь совсем почти здорова…

– Ге… Так-так… Езди, езди… Бог дал, все хорошо…

– Я вам письмо напишу! Очень хорошо, что вы пришли проститься. Вам что нужно? Ведь мы на Хиос непременно заедем… Я мамочку попрошу…

– Хиос? А-а-а… Что?.. Ницего… Цего нузно!..

– Хотите, я цветов ваших… акации… гвоздики? А?..

– Гвоздик? Ну-ну… Не забываль Димитраки… Вот… поминай…

Откуда-то, из-за спины что ли, Димитраки вытащил маленькую беленькую тросточку. И где только он достал такую! Она шла вся винтом, кольцами, сквозная и легкая, как кружевная. Таких я еще не видывал.

– На. Дорогу пошел. На, сладкий… поспел утро… – Он вытащил из кармана дыньку-скороспелку не больше апельсина. – На, кушай дорога… Поминай…

Димитраки! Всегда угрюмый, крепкий Димитраки! Он… да, да, он начал часто-часто моргать своими темными веками. Его пожелтевшие усы задергались, а огромная, вся в мозолях, коричневая ладонь мяла маленькую белую ладошку.

– Прощай, Зорзик… Беленький… хороши… Любил Димитраки… Бог тебя любила… Поминай…

Я смотрел. Отчего было так тяжело тогда? Что я чувствовал? Не помню что, но было так тяжело. Тени пробегали по светлому личику Жоржика. Тени от облаков. Дрожала его губка. Заплачет? Нет, он не заплакал. Еще бы минута молчания, и… Но как раз старый Димитраки сделал какое-то особенное, вдумчивое лицо и быстро-быстро стал рыться в кармане. Искал, шарил. Не потерял ли? Нет. Он вытащил горсточку сора и хлебных крошек, лапок крабов и мелких стружек. Дунул – и на черной ладони его остался… кусочек камня. Кусочек зеленоватого камня из породы гнейсов [107]. Зачем?

– На, Зорзик… Бери, ницего…

– Это камень?

– Крэпки камень. На Хиос стари старик, такой святой целовек дал…

Жоржик смотрел на камень. Я знаю, в эту минуту в его глазах этот осколок камня, камня с Хиоса, может быть, даже с горы Элиас, где когда-то лежала большая книга, таил в себе что-то знаменательное.

– Вот… Крэпки камень. Смотрел на камень – тут крэпка, – показал Димитраки на грудь. – Не плакаль… Стари старик говорила… Верна… Горе был, смотрел – крэпка.

Понял ли Жоржик, что хотел сказать Димитраки? Если и не понял, так почувствовал все, что вложил старик в свое последнее слово: «крэпка». Не выпуская руки Димитраки, он отвернулся лицом в комнату, что-то хотел сказать. Два слова только разобрал я:

– Я буду…

Вырвался, побежал к постели и ткнулся головой в подушку. А Димитраки заглядывал в комнату и спрашивал:

– Ты что… Зорзик?..

Жоржик вывернул голову и улыбнулся: он хотел быть крепким!

– Вы… Я сейчас…

Неодетый и босой выбежал он из комнаты. Хлопнула дверь, другая…

Бывают в жизни минуты, когда на душе делается особенно хорошо, тепло, когда начинаешь крепко верить в человека. Тогда самое хорошее, самое светлое начинает биться в сердце, без тревог смотришь в светлое, что должно быть впереди. Сам становишься лучше и чище. Такое именно чувство я пережил тогда.

Вернулся Жоржик.

– Вот, Димитраки… У меня нет ничего, но вот…

Он протянул Димитраки портрет в хрустальной рамке. Этот портрет стоял в кабинете капитана.

Димитраки взял, для чего-то подул на стекло и провел по глазам. Глядел на портрет. Долго глядел.

– А-а-а… Зорзик… Ти… Совсем живой… А-а-а…

Жоржик был снят в матросском костюме; в руке у него было весло; на заднем плане стояла лодка. Матросская фуражка была сильно сдвинута на затылок, показывая большой ясный лоб. Светлые глаза смотрели открыто.

– Пароход показался! – крикнули со двора.

Черная полоска дымка на горизонте.

– Идет, идет… Выноси вещи! – раздался голос капитана. – Жоржик готов?

Во дворе появился капитан, совсем готовый к отъезду, с морским биноклем через плечо и сумочкой. Он в волнении пощелкивал пальцами и отдавал последние распоряжения Антону и экономке.

Через полчаса мы уже были на пристани.

– Пожалуйста, поживите… – рассеянно говорил капитан, пожимая мне руку. – У меня голова кругом идет… Пожалуйста… Я распорядился.

Мы обнялись.

– Ну, прощай, Жоржик… Милый мальчик… прощай…

Он уже не мог говорить. Я не смотрел на его лицо.

– Мы скоро… Я… я… напишу… скоро…

Димитраки стоял в сторонке. Смотрел уныло.

– Димитраки…

Теперь уже не рука за руку. Теперь они прощались поцелуем, и Димитраки тряс головой и моргал долго-долго, смотря, как маленькая фигурка в матросском костюмчике подымалась на палубу. Кланялись, говорили всё взглядами. Третий гудок.

– Отдай чалки [108]!..

Побежали командные свистки.

– Пишите! – Димитраки!.. – Всего доброго, капитан! – Прощай!..

Димитраки махал шляпой.

– Позволь… позволь…

Уже концы причала брошены в море. Матросы спешно вытягивают их. Затарахтела машина, и кружевная зеленовато-белая пена крутится за кормой.

– Уехала… – грустно сказал Димитраки.

Мы стояли молча и смотрели, долго смотрели…

XII

Я остался один ждать чего-то. Чего?..