О смелых и умелых (Избранное) - Богданов Николай Владимирович (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Понравились мы в семье пчеловода. Почти до свету проговорили. Все жалели нас, опасались за молодые наши жизни, уговаривали остаться: дела нам всем хватит на пчельнике.
И старик просил, и хозяйка заботилась, и дочки ласково за руки брали. Ну, ей-ей, чуть не соблазнились мы с Сережкой, кабы не пролетарская наша закалка.
Мы-то не соблазнились, а вот Ванюшка соблазнился. Тронулись мы на рассвете, смотрим, что-то в наших санях лишнее, тесновато как-то в плетеной кошеве. Хвать-похвать, а это лишний пассажир. Кто же это к нам вскочил зайцем? Глядь - Ванюшка! Вот тебе и раз - это он с нами собрался мировую революцию делать, не побоялся опасностей и от своего благодетеля тайком сбежал.
- Куда же ты, Ваня, от такой тихой жизни?
- Пока на съезд, а там видно будет, - тряхнул кудрями парень.
- Да ведь никто не выбирал тебя, Ваня. Чей же ты представитель?
- А я сам от себя буду.
- Сам себе делегат?
Хохочут ребята, но парня не гонят. Как его обижать, он не просто в чужие сани вскочил, закатил перед тем два бочонка меду, свое жениховское приданое. Все, что заработал за труды свои, не пожалел ради будущего!
- Это, - говорит, - в общий котел: чай пить будем на съезде.
Прихватили мы его с собой не то всерьез, не то для забавы.
Мчится наш поезд санный, колокольцы звенят, глухари гремят, железные подреза, как скрипки, поют. Оркестр, да и только! Морозная пыль из-под копыт. Ветерок на спусках.
Мы и поем, и шутим, и, спрыгнув с саней, с конями перегоняемся. А Сергей Ермаков, как руководитель делегации, уму-разуму учит казначея нашего Савву Исаича, чтоб он на собраниях зря не болтал. Сорвет нам предсъездовскую политику.
- Ничего, - усменулся в бороду казначей, - припугнуть мужичков старыми грехами не вредно, добрей к новому станут.
Второй ночлег наметили мы за Окой: там от банд поспокойней. Но попалось на пути большое красивое село Навра: внизу заливные луга, по горам дремучие леса. Взлетаем в околицу, намереваясь проскочить мимо, но не тут-то было.
- Смотри - крашены дышала, видать, еремша пришла?
- Колокольчики-бубенчики, еремшинские птенчики.
- Знаменитые кучера, с горы кубарем, а в гору пешком! - шутят деревенские.
- Эй, не замай: что у навринца на языке, у еремшинца в кулаке, отвечает наша ямщина.
- Известно, в Еремше ребят не родят - на наковальнях плодят, кованые башмаки, железные кулаки, - смеются навринцы.
- Узнают петуха по крику, Навру - по вру!
- Ладно, побасками сочтемся, далеко ли путь держите?
- На съезд молодежи! На красный съезд!
Так перебрасываемся шутками с ребятами молодыми, с бабенками удалыми, придерживая коней, чтобы собак не давить. И чуем, что-то в селе пахнет жареным. Почему-то не в субботний день бани топятся над ручьем. Бабы на крылечки босые, в подоткнутых юбках выскакивают. Что за уборка, к какому празднику готовятся?
Поводит длинным носом Савва Исаич и спрашивает:
- Что это у вас за праздник, каких гостей ждете?
- Да вас, Савва Исаич, кого же! - кланяются ему старики, снимая шапки, как до революции.
- Ай слух раньше нашего звона дошел? Вспомнили про долги - решили угощеньицем откупиться? - усмехается казначей.
- Да уж угостим гусями, пирогами, жаркими баньками.
- Так-так, дело доброе, - приглаживает Савва Исаич бороду и нам своими большими, как у совы, глазищами подмаргивает: вот, дескать, что делает правильная политика, стоило в одном селе долговую книгу предъявить, как в другом - честью кланяются. Без всякого спору об аннексиях.
Кучера наши тоже носы по ветру, коней ко дворам и объявляют постой.
Нам бы на съезд поторопиться, а Савва Исаич агитирует насчет баньки.
- Останемся здешнюю молодежь всколыхнуть! - поддержал Сережка.
Ладно, всколыхнули. Ниспровергли руководства какого-то местного культпросветского кружка, под аполитичным названием "Рассвет", где захватили власть поповы сыновья. Мы переименовали его в "Красный рассвет". Избрали и здесь двух делегатов от сохи.
После официальной части объявили вечер смычки рабочей и крестьянской молодежи с музыкой и танцами.
Как сел за рояль сын доктора да как ударил по клавишам, так из-под пальцев только что живые птицы не вылетали, а звуки играли, звенели и пели на разные голоса: и ручьями журчали, и громами разговаривали. Старался интеллигент.
Но странное дело: веселья не получилось. Что-то было не так. Девушек, например ни одной. Куда девались? Да и сельские ребята какие-то робкие, настороженные. Словно ждут чего-то, а чего - неизвестно.
Так и разошлись по домам в какой-то неопределенности... Но горячие пироги, жареное и пареное мясо, сладкая медовуха несколько поуспокоили нас. И мы заснули в чистых горницах не хуже кучеров наших, всласть попарившихся в навринских банях. Спим чистые, невинные, как младенцы. И вдруг пробуждает нас ржание коней, топот ног, хлопанье дверей, злая ругань. И больше того - толчки и пинки. И непонятный вопль наших хозяев:
- Караул! Ратуйте! Медведь!
Какие там медведи? Чуем, терзают нас какие-то политические противники.
- Вот вам за красный съезд!
- Бей докрасна, кто чужое ест!
Дают тумаки, бьют и приговаривают.
Вначале мы растерялись, а потом, как раздался крик "наших бьют", поднялись, как от трубного гласа, все еремшинцы - слесари, токари, паяльщики, молотобойцы, бородатые кучера и даже старина Савва Исаич с полатей сиганул.
Уж если еремшинец, воспитанный с детства на товариществе, заслышит "наших бьют", он на такой призыв не только с полатей, с того света явится.
Высыпали мы из тесной избы на широкую улицу и при лунном сиянии увидели странную картину. Куда ни глянь - всюду, как привидения, еремшинцы, выскочившие в нижнем белье, схватились с неизвестными в шинелях и полушубках.
Не ожидая отпора, смешались неизвестные бандиты. Попробовав еремшинских железных кулаков, схватились за оружие. Но выстрелы только разъярили драку. Как ухватят бородачи-кучера такого нахала за руки, за ноги, раскачают да о бревенчатую избу со всего маха кинут. И лежит потрясенный бандит безучастно. Где уж драться, слово-то бранное и то произнести не может, молчит, только звездам подмигивает.
Окончилось ужасное побоище к утру. Изрядно помятых бандитов перевязали еремшинским способом, как буянов: посовали в мешки, под шеями бечевками завязали так, что торчат одни головы - усатые, бородатые, лысоватые, чубатые - и вращают глазами.
- Ну, чьи вы, откуда свалились, гости незваные? - спрашиваем их.
- Это вы таковы, мы-то званые! - очухавшись, отвечают бандиты. - Для нас были бани топлены, медовухи варены. А вы раньше нашего заявились. Нахально! Чужой пар выпарили, чужую брагу выпили. Вот мы и били вас.
- Интересное дело, - догадывается наш руководитель Сергей Ермаков, как же это вы так, товарищи навринцы, готовили пир для банды, а угостили красную молодежь? За кого же вы, за красных или за белых?
Молчат навринские старики, глаза в густых бровях прячут лукаво. Дипломаты!
- Знаю я их, навринцев, - вступается Савва Исаич, - двойственный народ. Они еще и при старом режиме двум богам молились. И святым угодникам в церкви свечки ставили к образам, и нечистым лешим в лесу корки хлеба на пеньки клали.
- А как же, - смиренно оправдываются навринские старики, - живем на краю лесов муромских, исстари привыкли и власть почитать и ублажать разбойничков.
- Да ведь это же не разбойники, а бандиты!
- Известно. Благодарствуем за избавленьице!
- Избавленьице... Вы-то избавились. А вот нам-то каково - кому руку прострелили, кому ногу, у кого глаз подбит, у кого нос на сторону... Как же теперь на съезд нам явиться? - ругается Ермаков, прикладывая к синяку под глазом медные пятаки и пряжки.
- То-то и оно, - соглашаются навринцы, - сильна была банда, нешто бы мы своими силами с ней управились? Спасибочко вам, выручили. Только уж не выпускайте их на волю - как доедете до Оки, так в полынью да и под лед. Мешков не жалейте.
