Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского) - Осеева Валентина Александровна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– А як ты его вывезешь? Куда ты пассажиров распределишь? Я кажу – народ давайте! Треба станцию восстанавливать. Красная Армия с Киева подходит – на чём будем подвозить? Ведь он же, проклятый, весь вокзал разворошил! Пути все чисто перебиты, каменюгой завалены! Ой, горе, люди! – Он покрутил головой и ударил себя кулаком в грудь: – Двадцать лет сторожил! Какую новую станцию поставили! Вагоны были як те огурки зелёные. И нема, ничого нема. А людей так уж не касайся – сколько их перебил да покалечил проклятый кат за эту ночь!..
– Ну, слухай, диду! Всё, что потребуется, будет сделано. И пути починим и вагоны пригоним, – спокойно отвечал ему Степан Ильич. – Людей, конечно, убитых не вернёшь… это не в нашей воле. Только ворог наш кровью своей заплатит нам за каждого человека, а за детей наших и крови его не хватит – выклюет ему вороньё поганые очи за детей наших!
Бабы громко заплакали, закричали мужики, потом всё стихло…
Не глядя на людей, Митя шёл прямо к старику. Во рту у него пересохло, но спине пробегал колючий озноб. Женщины зашептались, раздвинулись. Баба Ивга всплеснула руками и, поправляя на голове чёрный очипок, поспешила навстречу Мите.
– Ах ты ж, боже мий! – Она остановила Митю, обняла его за плечи, радостно зашептала: – Поехали ваши, поехали! Успокойся, сынок, успокойся, голубчик, ещё с вечера поехали! Как раз на поезд поспели. И учитель и пионеры твои – всё поехали… Дед Гаврила сам их в вагон сажал, он знает!
Дед Гаврила повернул головой и подвинулся, освобождая место около себя.
– А ты вожатый ихний? – с любопытством спросил он.
– Вожатый. – Голос у Мити был хриплый, чужой, деревянный. – Так уехали они, говорите?
Дед оживился:
– Раз в раз! На последний поезд поспели! Ещё шофёру своему приказывали за вами ехать…
Митя облегчённо вздохнул:
– А где шофёр?
Старик развёл руками:
– Пропал, бедный… И машину его перекорёжило, и ничего от человека не осталось… от бомбёжки пропал…
Митя вспомнил молодое улыбающееся лицо, выглядывающее из кабинки; сердце у него заныло.
– А вы, дедушка, сторож? Там ещё три девочки на грузовике… с малышами были… – От волнения Митя говорил несвязно, глотая слова.
Старик нахмурился, как бы припоминая:
– Так там же и девочки и мальчики, одно слово – пионеры… Ну, так они все и поехали… От який ты пуганый! Я тебе одно, а ты мне другое! А шофёра коло Жуковки разбило… И богато там людей проклятый кат покрошил… Песок там, быстро ехать не можно, а он, кажуть, по-над самой дорогой, як той дьявол, спустился да с пулемёта и давай людей крошить… А то и бомбой действовал… И малых деток не пожалел: як тарарахнет по грузовику, так всех в одну кашу, як тех пташек в гнезде уложил… И заведующую и нянечку, яки там с ними были… Люди говорили – страшно смотреть на это дело…
У Мити в глазах медленно двинулось и поплыло куда-то шоссе, закачался грузовик, в ушах зазвенел и смолк детский лепет…
Старик махнул рукой, вытащил кисет:
– Мабуть, и в гражданскую такого не було… Я сам не бачив, но люди говорили…
Митя встал:
– Где это? Около Жуковки?
– Ну да, на шоссе…
Подошёл Степан Ильич. На его лице не было заметно ни волнения, ни следов бессонной ночи. Только голубые глаза стали темнее и строже. Он тронул Митю за плечо, улыбнулся ласково и ободряюще:
– Ну, как ни есть, а твои уже скоро дома будут. А там и вас отправим. Станцию мы в два дня оборудуем. На поле баб оставим, а молодёжь и кой-кого из стариков пошлём на железную дорогу. Из Ярыжек уже пошли люди…
Дед продолжал пояснять собравшимся:
– Он, бандит, думал, что на склады напал. А склады-то военные у нас не в тех местах сохраняются… – Сторож вдруг замолчал, пожевал губами ус и, видимо рассердившись на себя за излишнюю болтливость, поспешно встал: – Поеду дальше. Нема у меня часу тут рассиживаться… А ты, Степан, посылай людей сегодня же!
– Зараз пошлю, – откликнулся Степан Ильич и, взяв под локоть Митю, пошёл с ним в хату. Глядя на разметавшихся во сне ребят, он пошутил: – Вот где у меня работнички! Богатырская сила!
Баба Ивга принесла молоко, хлеб, сало:
– Кушайте, мои дорогие, что есть, бо я и печь сегодня не топила.
Степан Ильич ел молча; он был уже снова поглощён своими делами и не обращал внимания на Митю.
Татьяна и баба Ивга нарезали большими кусками хлеб и торопливо жевали его, макая в миску с варенцом. Жорка влез к отцу на колени и громким шёпотом спросил:
– А таких, как я, хлопчиков на войну берут?
Отец молча снял его с колен, вытер губы:
– Ну, я пойду! Татьяна, бежи до клуни, готовь мешки. А вы, мамо, как накормите хлопцев, то ложитесь поспать.
– Ни, сыну! Тебе работа, и мне работа, – коротко ответила баба Ивга, убирая со стола.
Степан Ильич посмотрел на Митю; в глазах его промелькнула какая-то мысль, но он ничего не сказал, кашлянул и вышел. Митя хотел выйти вслед за ним, хотел сказать, что в грузовике вместе с малышами ехали девочки… Но говорить об этом было бесполезно, и голос застревал где-то в горле.
Когда Степан Ильич вышел, Митя тоже встал, кивнул на ребят:
– Я… скоро приду… Пусть они спят.
В селе шла напряжённая жизнь. В каждом дворе были настежь открыты ворота; за воротами двигались люди – выгружали возы, таскали мешки с зерном. В некоторых хатах ещё горели ночные огни – видно, хозяева, занятые работой в поле, забыли их потушить. Где-то ревели коровы; на улице валялись в пыли жирные свиньи; собаки, чуя непорядок, с остервенением лаяли на них. Не умолкая, тарахтел в поле комбайн. На шоссе мимо Мити пробегали девчата, деловито шагали хлопцы.
«Хлеб убирают, торопятся. Помочь бы надо», – думал, проходя по селу, Митя. Но мысли эти были безучастные, поверхностные. Другие, страшные, наполняли ужасом Митино сердце. «Валя Степанова, Лида Зорина, Нюра Синицына… Не может быть! Нет, не может быть!»
Выйдя за околицу, Митя прибавил шагу, потом побежал. Ветер трепал его рубашку, солнце обжигало лицо. Люди останавливались, глядели ему вслед.
– Далеко до Жуковки?..
Кончался лес, начиналось поле, шоссе кружилось, убегало за сосны, за тополя, в неизвестную даль. Лоб покрывался испариной, рубашка прилипала к телу.
– Далеко до Жуковки?..
– Вот как песок начнётся, немощёная дорога будет – там и Жуковка.
В овражке под мостом журчала вода. Митя упал в густую траву и жадно стал глотать воду пересохшим ртом.
Качались ромашки, голубели незабудки, мирно квакали лягушки… Небо было синее-синее. Перед глазами встали весёлые лица девочек…
Митя зачерпнул пригоршней холодную воду, плеснул на лицо, на шею и бросился бежать…
Солнце поднялось высоко, потом перевалило за полдень и медленно начало опускаться. Митя не чувствовал ни голода, ни усталости.
Шоссе кончилось. Ноги тонули в горячем песке. На дороге стали попадаться куски железа, вывороченные комья земли. Тёмной кучей лежала легковая машина, колёса её отлетели на несколько метров и вздутыми шинами торчали на измятой траве. Вблизи дороги валялась перевёрнутая набок телега.
Митя шёл и шёл, замедляя шаг, прислушиваясь. Иногда ему казалось, что кто-то зовёт его по имени, и он снова бросался бежать. Потом вдруг сразу остановился, замер…
Под самым лесом тяжело и бездыханно лежал разбитый грузовик – это была куча железа; вздыбившаяся кабинка с передними колёсами прикрывала разбитое в щепы дно машины. Неподалёку виднелась невысокая свежая насыпь, на ней ещё не успела обсохнуть глина; рядом были заметны следы ног, валялась старая лопата…
Митя остановившимися глазами смотрел на разбитый грузовик, на свежую насыпь. В примятой траве светлела па солнце нежно-жёлтая манная крупа. Под деревом что-то блестело.
Митя машинально нагнулся и поднял маленькие острые ножницы…
Рядом с ними валялся клубок вышивальных ниток…
Глава 19
Первое горе
Васёк потянулся, открыл глаза. Во всём теле было такое ощущение, будто он спал на голых камнях. Ребята тоже кряхтели во сне, вытягивая то руку, то ногу. Васёк вспомнил вчерашний день и удивился, что никто их не будит, не торопит.
