Скажите Жофике - Сабо Магда (е книги .TXT) 📗
Жофика, видно, хотела подойти к нему, но мама вцепилась в ее руку и повела за собой. Жофика с трудом вырвалась и подбежала к дяде Пиште. Подпрыгнув, она обвила его шею и поцеловала. Тетя Марта тоже велела ей немедленно отправляться домой и отдохнуть от всех волнений. Дома она заявила, что не устала, а просто хочет спать. Готовить ей сегодня не пришлось. Мама сама сварила обед. Она ничего не говорила, только плакала.
На обед была картошка с укроповым соусом. Пока Жофика кушала, ей так захотелось спать, что она чуть не свалилась со стула. Наверное, это от тех капель, что мама налила ей утром в кофе. Когда она легла, мама не ушла в институт и даже не стала читать, просто села рядом с ней и держала ее руку до тех пор, пока она не уснула. Мама теперь уже многое поняла, это чувствуется, хотя и молчит. Мама поняла, что не следовало бить ее, Жофику, из-за дяди Калмана. А что еще поняла мама? И чего не поняла? Ведь во всем этом деле не так легко разобраться. Тетя Марта, например, тоже не так поняла: она сразу же поверила дяде Калману. А дядя Калман все-таки не такой плохой, как это казалось ей, Жофике, он не допустил, чтобы его племянница попала в беду, принял все на себя. Как хорошо, что она не послушалась Дору! Так лучше. Тетя Марта все время держала ее руку. Какая она доверчивая, эта тетя Марта! Но для чего, интересно, она велела дяде Калману остаться, когда уже все поднялись и стали выходить из зала?
В эту минуту Марта Сабо тоже думала о Халлере. Она сидела как раз на том месте, где во время разбора дела сидел он. Во второй половине дня это был самый прохладный уголок во всей учительской.
Когда Калман увидел ее, он даже отшатнулся. Марта решила, что это он от неприязни к ней – Халлер смолоду терпеть ее не мог, вечно отпускал по ее адресу едкие замечания, да с таким расчетом, чтобы она слышала. Теперь она не была противна Халлеру, теперь он просто боялся ее. Он понимал, что она догадалась о том, что произошло в понедельник; австрийские шиллинги из конверта тоже могла взять только она, так что валюта в ее руках. Она сможет использовать это против него, когда ей вздумается. Если бы Марте не нужно было говорить с Калманом, то у нее хватило бы времени, чтобы сказать несколько слов Юдит, которая, как никто, нуждалась сейчас в дружеском участии. Марта посмотрела в окно. Юдит, чуть пошатываясь, двигалась к своему дому. Рядом с ней в коротенькой темно-синей юбочке шла Жофи. Юдит была в трауре. Сверху это выглядело так, как будто Жофика вела и поддерживала мать, а не наоборот.
Еще не хватает мне сейчас расчувствоваться, одернула себя Марта, подходя к Халлеру.
– Я Като никогда не любила, а вас и подавно, – начала она, – но нас троих связывает одно общее чувство – чувство ответственности за судьбу Марианны, которую мы все трое любим.
Халлер разглядывал ковер. У них в музее, наверное, не такие ковры, подумала Марта.
– Одна из моих учениц уже вынуждена поселиться в приюте. Я думаю, вы не станете отрицать, что это по вашей милости. Я не хочу, понимаете, не хочу, чтобы еще одна моя ученица стала бездомной. Марианну я в обиду не дам.
Лоб Халлера покрылся испариной. Но Марта беспощадно продолжала:
– Я знаю, что Като глупа, – при этих словах Марты Калман покраснел, но не перебивал ее. – Я это знала еще тогда, когда мы вместе ходили в гимназию, знала, когда вы на ней женились. Вы сами выбрали ее, так извольте быть снисходительным к ней. Что касается Марианны, то она умница, способности и прилежание достались ей от вас. Воспитайте же ее, она ваша дочь!
При этих словах Марта достала из своей сумки двести шиллингов.
– Вы сможете их получить у меня в тот день, когда Марианна поступит в университет. Тогда я вам их верну, но не раньше. Что касается госпожи Вадас, то я бы очень хотела, чтобы вы немного помучились из-за нее. Только она этого не стоит. Она покинула ребенка, покинула вас, покинула родину. Вики – ничтожество.
Калман не проронил ни слова, землистое лицо его постепенно приобретало естественную окраску. Он понял, что Марта ничего не предпримет против него, беспокоясь о будущем Марианны. Казалось, он тут же, на глазах, помолодел, он напоминал теперь прежнего Калмана, бедного студента, любившего рассказывать о том, как его мать во всем отказывала себе, лишь бы обучить сына.
Калман был глубоко привязан к своей матери, в нем было, несомненно, что-то хорошее. Но люди становятся взрослыми, а взрослых, к сожалению, нужно оберегать. Взрослые порою спят. Им нужно кричать в ухо: «Марианна, Марианна, Марианна!»
Сегодня Марта целый день нарушает законы своей школы, своей страны, она не предает Калмана в руки правосудия, а Марианне, когда та вернется, скажет, что отец ее собирался уже уехать, бросить свою семью, но не сделал этого из любви к своей дочери, к ней, к Марианне. Он остался из-за нее . Девочка, наверное, впервые в жизни испугается по-настоящему. Когда речь зайдет о серьезных делах, она не станет затыкать себе уши. Марианна мужественная, Марианна присмотрит за Калманом.
Марта почувствовала вдруг усталость. Да, и мы уже не те. Стареем, наверное. А может быть, все дело в нагрузке? Слишком много за один день! Не удивительно, что нет сил подняться со стула. И что это за лихорадочное стремление привести все в порядок? Она напоминает человека, который накануне своей смерти спешит распорядиться обо всем, чтобы не оставлять своим наследникам спорных дел. Дело Жофики, например, можно бы спокойно отложить до осени, но ей не терпится уладить его. Надо сразу же послать за пионервожатой. В райкоме Союза молодежи сладко дремал дежурный. Пришлось встряхнуть его, чтобы чего-нибудь добиться. События последних дней не выпускают ее из своего плотного кольца.
Это стук Анны Биро, стук тихий, но энергичный. Совет отряда в сборе. Бауман тоже не заставит себя ждать, раз уж специально приехала из такой дали. Она, видимо, не уедет больше из города до тех пор, пока не спадет жара. Члены совета отряда надели форму, теперь все они такие, как Жофика: вместо майки и трусиков – юбка и белая блузка. В косы аккуратно вплетены ленты. Анна Бирс даже надела белые гольфы с кисточками у колен. Председатель совета отряда Катай доложила, что из двенадцати членов совета отряда отсутствуют трое, Шош и Шебештьен находятся в деревне, Халлер отдыхает в интернациональном лагере, но тем не менее совет отряда является правомочным. Решение единодушное. Вожатая отряда, учительница физкультуры Бауман, тут же отредактировала его и отпечатала на машинке. Это был документ, составленный по всем правилам и заверенный подписями. Секей будет зол: ведь ему придется вручать эту бумагу Жофии Надь: «За проведенную в течение лета работу по уходу за больным техническим служащим школы Иштваном Понграцем решением совета пионерского отряда начальной школы 1-го района ученица шестого класса Жофия Надь принята в пионеры».
Как жаль, что Марианна не голосовала, подумала Марта Сабо. Вот удивится-то! Она никогда не узнает, за что принята Жофи в пионеры, так же как не узнает об этом никто из членов совета отряда. Жофи благодарили сегодня как повариху, как сестру милосердия, как сиделку. Но Жофи не стряпуха и не сестра. Жофи – боец.
Дети разошлись по домам. Попрощалась уже и Вера Бауман. Еще одно дело сделано.
Марта Сабо аккуратно затворила окна учительской. Завтра ей предстоит еще знакомство с разведенными родителями Доры, затем переговоры с дирекцией детского дома на горе Сабадшаг – и она выполнит все, что наметила.
Вечерело. Вот они, эти прозрачные, длинные летние дни. Пожалуй, и сегодня она поужинает фруктами и простоквашей. Она очень устала. Но чьи это шаги на лестнице? По всей вероятности, кто-то свой, если Секей пропустил в такое время. Может, кто-нибудь из родителей? Но как бы там ни было, она все равно сейчас же уйдет. Если посетителю надо, пусть проводит ее, – здесь, в помещении, душно, они поговорят по дороге, можно будет присесть на площади. Остается закрыть учительскую, и сегодняшний день окончен. Захватив с собой сумку, чтобы долго не объясняться с неурочным посетителем, Марта направилась к выходу, но, открыв дверь, замерла: на пороге стояла Юдит. С ней неудобно разговаривать на площади. Марта снова открыла окна и осталась в учительской.
