Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Ефетов Марк Симович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
ДОРОГА К КАРЬЕРУ
Регина Михайловна верила сыну и не верила. Она чувствовала, что происходит что-то необычайное: и это неожиданное исчезновение Кости, и появление Жени, а вечером — Володи Замараева…
Какой-то клубок запутывался вокруг Регины Михайловны, а распутать его она не могла. Это было как в детективном романе, который прочитан ещё только до половины.
«Ничего, — думала она, — утро вечера мудренее. Пусть мальчики поспят. Они ведь устали, москвич — с дороги, а мой — неизвестно отчего. Завтра я у моего Кости с глазу на глаз всё выведаю… Да, — говорила она себе, — два мальчика — это ведь не два, а дважды два и даже больше того.
А когда мой Костик будет один, я с ним справлюсь».
Мальчики спали в одной кровати. Спали — это, конечно, не совсем точно. Они лежали как мёртвые и, не сговариваясь, прислушивались в темноте к дыханию Регины Михайловны.
— Слышь, мама спит, — прошептал Костя.
— Слышу. Не молоти меня пятками.
— Володька, а что, если до нас Перуна откопают? Нам доли не дадут? Слышь, Володька?
— Отстань! Опять ты бьёшь меня пятками по животу! Отстань!
— Не отстану. Это всё ты придумал. А теперь, как мама свет погасила, я сразу подумал — ничего не выйдет. Будет нам капут.
— Надоел ты со своим капутом! Помалкивай, а то мать разбудишь. Спи…
Но разве можно уснуть, когда человека ожидает то, о чём думалось и мечталось столько времени! Сну не прикажешь. Он иногда приходит, когда совсем не надо, и бежит прочь, когда ты зовёшь его.
Костя помолчал недолго, а потом снова стал шёпотом канючить:
— Да, надоел! А кто Перуна откапывал? Кто, скажи! Кто целый день без маковой росинки во рту? Кто?
— Замолчи ты, Костя! Так мы не выспимся и Перуна прозеваем. Спи, тебе говорят!
— Сплю.
Костя уснул. Уж слишком тяжёл был для него сегодняшний день. Но проснулся он первым, чуть только рассвело.
— Слышь, Володька, вставай, а то без нас там найдут.
— А… что? — Володя говорил это, вскочив уже с кровати и быстро сорвав со стула свою куртку. — Пошли давай!
— Тише ты, маму разбудишь!..
К озеру они шли быстро, стараясь не опоздать, поспеть на карьер до начала работ. Шли молча. На тихой, пустынной улице гулко раздавались их шаги. Мальчики и не заметили, что шли в ногу, как солдаты. Володя раза два спрашивал:
— Ещё далеко?
И Костя отвечал:
— Далеко.
А потом Костя сказал:
— Ой, Володька, боюсь я, что ничего у нас не выйдет. Оцоздаем. Придёт туда эта тётка с красным флажком — она там самосвалами командует, кому куда ехать, — она нас ни за что к карьеру не подпустит. И тогда капут. Приветик от Перуна.
— Брось хныкать! — Володя шёл на полшага впереди и говорил, не оборачиваясь: — «Капут и капут»! Надоел! Что нам тётка с флажком? Обойдём. По-пластунски сползём в карьер. Добудем Перуна. Факт. Лишь бы работы не начались.
— Да, — заскулил Костя, — тебе хорошо, ты храбрый. А что мне делать, если я не храбрый? А? Володя, ты погоди. Знаешь, чего я тебе скажу? Я тебе, Володька, вот чего скажу…
— Отстань! — как отрезал Володя.
И Костя ненадолго приумолк.
…Когда Женя и лейтенант Каляга возвращались на карьер, Борис Сергиенко словно прирос к баранке.
«ЧЕРТИ БОЛОТНЫЕ»
Женя думал о брате. Мысленно он шептал: «Что будет? Что будет?»
Несколько минут тому назад у него был короткий разговор с Калягой. Лейтенант спросил:
— Место болотное?
— Да, — сказал Женя.
— Поверхность металла гладкая, отполированная, но как бы покрытая плёнкой?
— Да, точно.
— А глубина залегания? — спросил Каляга.
— Три-четыре метра, — ответил Женя.
— Всё. Поехали! — Каляга рванулся к выходу так стремительно, что Женя еле поспевал за ним.
Теперь лейтенант думал о том, что ему предстоит. Болото. Фашисты чаще всего в таких местах зарывали склады снарядов: легче рыть землю и меньше народа ходит по этим топким местам. Каляге уже не раз приходилось разминировать, прочёсывать щупом минные поля по пояс в вонючих торфяниках, чавкающей бурой хляби. Недаром сапёров называют «черти болотные».
«Нет, нет, — думал Каляга, — я всё не о том». Он вспоминал теперь, как шагать по земле, начинённой снарядами, минами, взрывчаткой.
Женя смотрел на Калягу и думал о том, что кроется в молчании этого молодого человека, который работает в обнимку со смертью. Привык ли он к этому? Или каждый раз каждое новое задание вызывает у него сомнение и страх?
И Борис Сергиенко, который не видел лейтенанта — он пристально смотрел на дорогу, — думал о нём с чувством уважения и даже, можно сказать, преклонения.
Борис всегда считал, что сапёры воюют и в мирное время, рискуя ежедневно, ежечасно, ежеминутно.
В этой поездке он призвал к себе на помощь всю свою отчаянную лихость шофёра-смельчака. Лихость эта дремала в Борисе, но он никогда ещё не давал ей проснуться. А теперь ему казалось, что баранка — продолжение его рук, педали — продолжение ног. Своё волнение, своё желание обогнать всех людей и все автомобили он, казалось, хотел передать своей машине.
НА СКОЛЬЗКОЙ ДОРОГЕ
Они сидели в кабине втроём, тесно прижатые друг к другу, и Борис слышал всё, о чём разговаривали Женя с Игорем Калягой.
— Как хорошо, что я застал вас дома! — говорил Женя. — Хотя я был в этом почти уверен: кто же уходит в такую рань…
Потом разговор перешёл на тему войны. Теперь больше говорил лейтенант Каляга:
— …Совсем недавно в Новгороде подорвался на мине шестилетний мальчик. Это было где-то здесь. В окрестностях города заминирован оставленный фашистами склад боеприпасов. Бои тут были такие жестокие, что не успевали убирать убитых, и многие бойцы считаются без вести пропавшими…
В это мгновение Борис ощутил, что ему тепло и приятно сидеть, тесно прижавшись к этим молодым парням, которые ещё час назад были для него совсем чужими, неизвестными, затерявшимися среди миллионов других незнакомых людей.
Какие бы неудачи ни были у Бориса в поисках отца, он никогда не забывал о нём. И вот теперь этот, казалось бы, случайный разговор случайных для Бориса людей вдруг воскресил в нём надежду: «Найду. Обязательно найду!»
При этом Борис почувствовал нечто вроде озноба: ему было и жарко и холодно в одно и то же время.
Наступило утро. Дорога стала светлее, но только на несколько минут. А потом всё пространство, что было видно в ветровое окно автомашины, заполнилось серо-белым туманом.
Борис невольно пригнулся к баранке, наморщил лоб, отчего морщинки сбежались вокруг глаз. Глазами он хотел как бы пробуравить туман, увидеть дорогу сквозь марлевую завесу.
Да, в такие мгновения километр пути для шофёра более тяжёл, чем обычные сто километров…
Туман понемногу светлел, потом отплыл куда-то в сторону, на мгновение воздух стал прозрачным, хотя и потемнело, будто не рассвет был, а закат. И вдруг начал накрапывать дождик. Мелкие капли медленно стекали по ветровому стеклу — чаще задерживались, будто прилипали.
«Надо пустить в ход «дворник», — подумал Борис. Он до отказа выжимал педаль, крепко стискивал баранку. И вдруг на повороте баранка эта как будто отделилась от тяги — стала вращаться без всякой нагрузки, совсем легко. Ещё секунда, и машина съехала бы в кювет. Борис плавно притормозил и вдруг почувствовал, как пот стекает у него струйкой по позвоночнику. А его пассажиры и не заметили, что были на волоске от катастрофы. Теперь Борис не выжимал до отказа педаль, а слегка надавливал на неё носком сапога. «Тише едешь — дальше будешь, — думал Борис. — Если что случится и мы опоздаем, мальчики натворят там дел. Рисковать нельзя. Дорога скользкая, как мыло…»
Мальчики подходили уже к карьеру.
Костя был в короткой спортивной куртке нараспашку и в большущих бахилах. Во всей его фигуре и в одежде было что-то необычайное. Стороннему наблюдателю это могло показаться даже комичным.
