Журавленок и молнии (с илл.) - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Журка несколько секунд смотрел на отцовскую спину. Потом весело сказал:
— Ты удобно стоишь…
— Чего?
— Ничего-ничего. Так и стой, — засмеялся Журка. И с разбега прыгнул отцу на спину. Тот крякнул, тряхнул плечами, но Журка вцепился прочно.
— Ты что, обалдуй! Чуть тарелку не грохнул. — запоздало закричал отец. — Вот мама бы дала нам… Ну-ка слазь!
— Не-а… — отозвался Журка. — Ты меня лучше прокати.
— Ю-рий…
— Ну что «Юрий»? Почти двенадцать лет Юрий. А ты прокати, ты меня давно не катал. Все равно не слезу.
— Орясина, — проворчал отец, и Журка понял, что он старается не улыбаться. — Тебя уже на прицепе возить надо…
Потом отец покорно вздохнул, подкинул Журку на спине и ухватил под коленки. Журка взвизгнул — пальцы были мокрые и холодные. Отец тяжелыми шагами грузчика понес его через квартиру. Посреди большой комнаты Журка вдруг сказал:
— Постой, папа… — И прямо в ухо отцу прошептал: — Помнишь мальчика, который сегодня с нами был?.. Папа, это он бросил камень в машину.
Широкая спина затвердела. Журка медленно съехал с нее, встал перед отцом и, глядя ему в грудь, перебирая пуговки на его рубашке, рассказал все, что было. Потом поднял глаза.
— Я, папа, сказал ему, чтобы ехал домой, не дрожал больше. Он и так намучился.
Отец хмыкнул, потирая украшенный заплаткой подбородок. Сказал растерянно:
— Вот ведь, надо же… А с виду такой цыпленок.
— А он такой и есть, — отозвался Журка. — Просто все у него получилось как-то… будто все против него.
— Ну и ладно, что уехал, — задумчиво сказал отец. — Я с ним как бы стал говорить? Это дело тонкое… педагогическое. Только у меня вот какая мысль…
— Какая? — встревожился Журка.
— Может, ему лучше было бы, если бы его от матери забрали? Если она с ним… так вот обращается.
— Не знаю, папа… — нерешительно проговорил Журка. В самом деле, откуда он мог знать? — Папа, он же ее любит. Если его заберут, она совсем… А он будет думать: как она там без него? Что у него будет за жизнь — каждый день в тоске…
— А сейчас у него хорошая жизнь?
— Ну, нет, конечно… Но все-таки не один. — Журка опустил глаза и, подавив смущение, признался:
— Я бы без мамы не смог…
Отец моргнул, неловко улыбнулся, шевельнул губами, словно хотел спросить: «А без меня?»
Журка молча ткнулся лбом ему в грудь.
Маленький Максимка боком сидел на трехколесном велосипеде и насупленно поглядывал на подходившего Журку.
— Почему Федота не пхинес?
— В дхугой хаз…
— А ты не дхазнись…
— Не буду, — согласился Журка. — А ты чего сердитый?
— Жизнь такая, — меланхолично откликнулся Максим. — Одни непхиятности… В велосипеде тохмозов нет. На дом наехал, колготину похвал. Видишь, дыхка… — Он дернул коленкой.
— Чепуха, — утешил Журка.
— Тебе чепуха, а мне от мамы влетит.
— Не влетит, пойдем.
Лидия Сергеевна обрадовалась Журке и Максима ругать за «дыхку» не стала.
— А Валерий как раз фотокарточки глянцует, которые на вашем спектакле снимал, — сообщила она. — Иди посмотри. По-моему, неплохо получилось.
Но Валерий Михайлович сидел, запершись, в ванной и попросил Журку подождать. А то следом за ним проникнет в ванную некая личность, а здесь провод у глянцевателя не заизолирован…
— «Некую личность» я пойду поить молоком, — сказала Лидия Сергеевна. — Журка, а может быть, и ты хочешь?
— Ой, правда хочу! — сознался Журка. — Я сегодня пообедать позабыл. Столько было дел.
Лидия Сергеевна дала ему, кроме молока, макароны с сыром и поинтересовалась:
— Что за дела?
— Всякие разные, — вздохнул Журка. Подналег на макароны и стал рассказывать по порядку: про утреннюю репетицию и Эмму Львовну с телевидения; про Валерика и его мать; про то, как ходил в поликлинику. Только про смутный разговор с Горькой и про неясное беспокойство, которое осталось после Валерика, рассказывать не стал. Он вовсе не хотел что-то скрывать от Лидии Сергеевны, но не знал, как объяснить ей свою тревогу… Зато он охотно и весело рассказал про последний разговор с отцом.
— Ну вот… Значит, совсем помирились с папой? — тихонько спросила Лидия Сергеевна.
— Угу… — смущенно сказал Журка. И вдруг пришло к нему громадное облегчение. Только сейчас. Словно именно в эту минуту растаяла, испарилась тяжелая ледяная корка, которая привычной холодной тяжестью давила на него столько месяцев подряд. Он сам поразился этой неожиданной и небывалой легкости. Удивленно и обрадованно глянул на Лидию Сергеевну.
Она поняла его радость, улыбнулась навстречу, ласково сказала:
— Ну и славно… Все теперь будет хорошо.
Но в ее голосе Журка уловил усталость. Лидия Сергеевна, видимо, догадалась об этом. Качнула головой, провела по лицу ладонями, виновато призналась:
— Ох, и устала я, Журка…
— А почему? Что случилось? — Он быстро повернулся к ней вместе с табуреткой.
— Да ничего особенного. Просто сессия на носу, зачеты пошли, а я в этом семестре закрутилась с хозяйством, лекций напропускала. Теперь столько учить приходится, просвета не видно… Ох, уйду я, Журка, на заочное.
— Куда? — испугался он.
— На заочное отделение. Чтобы работать в школе, а в институте только экзамены сдавать и контрольные работы.
— Но тогда еще труднее будет, — рассудительно заметил Журка.
— Труднее… и легче. Я, Журка, по школе скучаю. Ты рассказываешь про все ваши дела в классе, а я так бы и побежала туда. Понимаешь, я как будто в чем-то виновата…
— В чем? — удивился Журка.
— Трудно объяснить… Наверно, у меня такой нелепый характер. Все кажется, будто я ребят бросила.
— Кого? Нас? Но ведь все равно же…
— Да нет, вообще ребят… Ну, вот будто война идет, а я в тылу сижу. Вроде бы делом занята, да не самым главным… Хотя это, конечно, очень громкое сравнение…
— Ведь не война же… — осторожно возразил Журка.
Лидия Сергеевна сказала негромко:
— Война, Журка… За таких вот, как этот Валерик, про которого ты рассказывал… Я, знаешь, о чем подумала? Был бы он в моем классе, я бы его никакой беде не отдала.
«А ведь точно!» — понял Журка. И тревога за Валерку опять кольнула его. Журка сказал:
— Тогда идите на это… на, заочное…
— Ох, Журавлик… Думаешь, так просто? Знаешь, сколько забот прибавится! И работа, и сессии, и… вон эта личность беспризорником растет… Я на курсе заикнулась было про заочное отделение, а все подруги в один голос: «Ты с ума сошла! Учись, пока есть возможность, успеешь еще ярмо на шею надеть! Муж зарабатывает, чего тебе…» В общем, кажется, убедили. Почти…
— Если «почти», значит, не убедили, — заметил Журка. — Лидия Сергеевна, вы их не слушайте.
— Но если разобраться, они же правильно рассуждают.
— Ага! — откликнулся Журка. — «Правильно»… Лидия Сергеевна, у меня дедушкино письмо есть, последнее. Он там знаете что написал? «Если тебе все-все, со всех сторон, будут говорить правильные слова, а ты хоть самую капельку будешь знать, что надо делать по-своему, так и делай…»
— Да… Но, Журка, посуди сам. Тогда могут сказать: «Значит, мы все глупые, а ты один умный? Разве ты не можешь ошибаться?»
Журка подумал.
— Можно проверить, — сказал он. — Можно тысячу раз себя спросить: «Ты не ошибся? Ты не ошибся?» И если уж видишь, что нет, тогда все…
— Да… а если все же ошибся, только сам этого не понял? Людям-то ведь тоже надо верить…
— Ну… — растерянно сказал Журка. Не привык он вести такие споры и не мог найти нужных слов. И на помощь пришел Валерий Михайлович. Он появился в дверях и весело вмешался в разговор:
— А себе, между прочим, тоже надо верить… Вспомни-ка, дорогая Лидия Сергеевна, позапрошлый год. Как тебя завуч, директорша, вожатая и родительский комитет убеждали, что в пионеры надо принимать сперва лучших, а ты уперлась: «Они у меня все лучшие!»
— Точно! — обрадовался Журка. — Вам тогда говорили, что вы педагогику не знаете. Мы про эти разговоры тоже слышали!
