Рассказы литературоведа - Андроников Ираклий Луарсабович (серия книг TXT) 📗
Время шло. Лермонтова не стало. Десять лет спустя умерла Лопухина — изнемогла от тоски по нем. Связи Верещагиной с родиной таяли. Но дружбе с Лермонтовым она оставалась верна. С ее помощью в Германии был впервые напечатан по-русски «Демон»: в России не пропускала цензура.
Спустя сорок лет
В конце 70-х годов историк русской литературы профессор Павел Александрович Висковатов стал собирать первые материалы для биографии Лермонтова, выяснял, у кого могли сохраниться его неизвестные сочинения. Ему сказали, что в Германии, в Штутгарте, живет Верещагина, дружившая с Лермонтовым в его юные годы. Висковатов ей написал.
Ответ пришел по-немецки. Отвечала дочь Верещагиной, графиня фон Берольдинген: мать скончалась в 1873 году. Ее пережила бабушка — Елизавета Аркадьевна. Она умерла всего лишь три года назад. Бабушка хорошо помнила Лермонтова и многое могла рассказать: теперь уже поздно! Перед смертью, разбирая семейный архив, бабушка обнаружила связку писем поэта. Она уничтожила их. Письма показались ей саркастичными и задевали многих знакомых. Случайно два письма уцелели. Эти письма графиня фон Берольдинген Висковатову посылала в подарок. В замке Хохберг сохранились верещагинские альбомы и в них — восемь стихотворений Лермонтова и двадцать семь его рисунков и шаржей. Но нет, графиня писала, что не может расстаться с реликвиями, которыми так дорожила ее покойная мать. Эти альбомы она могла бы одолжить только на время, для изучения…
Сохранился автопортрет, на котором Лермонтов изобразил себя в мохнатой бурке, на фоне кавказских гор. С ним графине тоже никак невозможно было расстаться — этот портрет очень любила мать. Поэтому и его она могла бы послать только для ознакомления, на время. Кстати, фамилию Лермонтова графиня писала неправильно: «Лерментов».
Это было в 1882 году.
Висковатов боготворил Лермонтова. Это был человек пылкий, настойчивый, энергичный. Если б не он, мы бы знали о Лермонтове меньше раз в десять. Но и недостаток у Висковатова был: материалы, взятые в долг, возвращал неохотно.
Так решил поступить он и тут. Получив материалы от графини Берольдинген, он не стал торопиться с возвратом. Но графиня фон Берольдинген оказалась женщиной педантичной и не преминула напомнить, что положенный срок прошел и вещи пора вернуть.
Тогда Висковатов стихи из альбомов выписал, а рисунки решил скалькировать (фотографирование документов в ту пору не применялось). Он взял листы папиросной бумаги и, наложив на рисунки, обвел контуры жестким карандашом.
Рисунок из верещагинского альбома.
Это были самые слабейшие творения художества, какие я только видел. Кстати, они пропали во время последней войны. Так что мы теперь лишены возможности обсуждать вопрос даже о том, насколько они были плохи.
Что касается акварельного автопортрета, то здесь Висковатов прибег к более совершенному способу: пригласил художницу и поручил ей исполнить акварельную копию.
Когда работа была изготовлена, Висковатов по краю овала чернилами написал: «Копия сделана в точности госпожою Кочетовою. Пав. Висковатов».
После этого все предметы, полученные от графини Берольдинген, были упакованы и отправлены по назначению в Германию. С тех пор никто из русских исследователей их не видал.
Утерянный след
Прошло тридцать лет.
В начале нынешнего столетия «Разряд изящной словесности» Академии наук приступил к изданию полного собрания сочинений Лермонтова. В надежде получить верещагинские альбомы обратились к графине Берольдинген. Но оказалось, что она уже умерла. А потом началась первая мировая война, потом — блокада Советской России…
В начале 30-х годов профессор Борис Михайлович Эйхенбаум приступил в Ленинграде к подготовке нового полного собрания сочинений поэта. Издательство «Academia» направило тогда в Берлин, в наше посольство, просьбу: поискать потомков баронов Хюгелей и графов Берольдинген. Но тут произошел нацистский переворот. Дело пришлось отложить. И, как выяснилось, надолго.
Начав заниматься Лермонтовым еще в 30-х годах, я мог только воображать, что шагаю по улицам Штутгарта в поисках потомков Верещагиной-Хюгель и роюсь в библиотеке средневекового замка Хохберг. А на деле довольствовался тем, что складывал в две папиросные коробки решительно все, что вычитывал в книгах про Штутгарт, про Хохберг, про Баден-Вюртембергское королевство. Встретится в книге план города Штутгарта — справку кладу в коробку. Мелькнет фамилия Хюгель — в коробку. В посольской церкви в Штутгарте тех времен служил русский протоиерей Базаров — тоже в коробку!
Когда кончилась вторая мировая война, я разложил на столе скопившиеся в коробках бумажки и написал в руководящие инстанции докладную записку с предложением предпринять поиски лермонтовских реликвий в замке Хохберг, близ Людвигсбурга, и в Штутгарте.
Замок Хохберг.
Ответ не замедлил. Меня вызвали и попросили обосновать едва ли не каждую фразу моей докладной, дабы можно было проверить основательность моего предложения. К своей докладной я написал примечания со ссылкой на немецкие и русские книги, газеты, архивные материалы. Вышло решение: направить сотрудника Министерства иностранных дел СССР, офицера Контрольной комиссии и литературоведа такого-то в Штутгарт и в Хохберг, снабдив их валютой.
Но Штутгарт входит в американскую оккупационную зону. И прежде чем успели договориться об этой поездке, изменилась международная обстановка. Поездку пришлось отложить.
Когда в 1950-х годах международные отношения стали благоприятствовать, я снова уселся писать докладную, разложил на столе бумажки из папиросных коробок… Но тут наш известный ученый, член-корреспондент Академии наук СССР искусствовед Виктор Никитич Лазарев сообщил мне, что возвратился только что из Стамбула, где происходил конгресс византологов; на конгрессе он встретился с известным немецким искусствоведом профессором Мартином Винклером. И этот профессор передал ему два цветных диапозитива с принадлежащих ему лермонтовских работ. Одна из них представляет собою лермонтовский автопортрет в бурке. При этом Винклер будто бы называл ему мое имя. Но, не будучи знаком со мной лично, он, Лазарев, передал эти диапозитивы лермонтоведу Пахомову Николаю Павловичу. Адреса Винклера Лазарев точно не помнил, но помнил, что Мюнхен. И посоветовал писать по адресу мюнхенской Пинакотеки.
Все осложнилось. Стало понятно, что верещагинское собрание или какая-то часть его переместилась из Штутгарта в Мюнхен. И мне уже незачем хлопотать о поездке в Штутгарт и в Хохберг. Прежде надо было узнать, куда ехать. Я написал профессору Винклеру. Ответа от него не последовало. Как я узнал потом, мое письмо его не нашло.
А тут еще примешалось новое обстоятельство.
Деловой человек из Нью-Йорка
Позвонили мне со Смоленской площади, из «Международной книги», и сказали, что в Москву приехал американский библиограф мистер Симон Болан, который говорит, что в его руках находится несколько автографов Лермонтова и множество лермонтовских рисунков, представляющих чуть ли не двадцать пять процентов всего существующего количества.
Я встревожился. Заниматься Лермонтовым целую жизнь — и упустить четвертую часть рисунков?! При этом я никак не мог представить себе, где же и у кого могло храниться их такое количество. К тому же — за рубежом!
Первое издание «Демона».
Я почти не сомневался, что речь идет об альбомах Александры Михайловны Верещагиной.
