Февраль – дорожки кривые - Иванов Альберт Анатольевич (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Потом-то оказалось, что сплеча и сгоряча ничего не решить. Жизнь мудрее.
Я продолжал ходить и бросать еду теперь уже второй собаке — черному Жуку, и не из корысти, а жалко… Он тоже стал тощим, как его пропавшая мать. Даже если б он мне и ни капли не помогал — а я до сих пор верю, все-таки было это, было! — я все равно бы его подкармливал. Ведь носил же я куски прежней собаке, когда еще и не думал о чем-то просить. И откуда я взял эти заклинания? Нарочно ведь не придумаешь. Словно свыше озарило…
А злосчастия продолжались. Вдобавок ко всему оказалось, мой отец служил под прямым началом Степанчикова-старшего. Даже смешно. Сын в подчинении у сына, отец — у отца.
Ничего плохого про того подполковника сказать не могу. Мужик как мужик. Я уверен, он ничего не знал. Это как мир и антимир. Со взрослыми мы жили в разных измерениях. Но иногда и от нас к ним проникали какие-то отзвуки. Эхо, да?..
Меня как-то здорово избили за красиво живешь, и мать неизвестно откуда пронюхала, что нашими пацанами заправляет Юрий Степанчиков. Думаю, Кривой сболтнул. Она вцепилась-таки в отца и заставила его пойти к подполковнику.
— Да плевать я хотела, что он твой начальник! — кричала она, смазывая мне йодом ссадины. — Я мужчина или ты?
Отец понял, что он. Взял меня за руку и, как я ни упирался, потащил за собой. И все допытывался по пути о подробностях.
— Подробности у меня на морде! Он хуже фашиста! — вырвался я наконец у самого дома Степанчиковых.
Мне даже самому стало интересно, чем это кончится. А вдруг?! Поэтому я не удрал и остался у ворот, а отец вошел во двор и скрылся в парадном.
Я ни о чем и просить моих собачек не стал. Я вдруг правда поверил, что отец за меня постоит. Пошел же! Честно или нечестно сюда ввязывать взрослых, важен результат. Поверит ведь отцу подполковник. Нет, не устоять тогда Юруне против двух офицеров. Теперь ему хана, он даже не сможет ни сегодня, ни завтра, никогда отомстить. Если сейчас и отбрешется, значит, потом, нате вам, с ходу все подтвердится, если он по злобе опять пацанов на меня натравит… Фиг вам, конец всем мытарствам! Захочу, расхрабрился я, и Витька под защиту возьму. Скажу: «У Кривого отец на фронте погиб, а теперь мой его в обиду не даст. Так, мол, и заявил при свидетелях: руки, ноги поотрываю тому, кто этого мальчика-инвалида тронет! Из школы вышибу, в колонию отправлю! Отец у меня такой: сказал — сделал. Съели?»
Как приятно быть великодушным…
Минут пять я послонялся у ворот, а потом присел на завалинку под окном. Из форточки внезапно долетел голос отца:
— …Конечно, чепуха… Да-да, товарищ подполковник… Так точно! Не к лицу нам в мальчишечьи дела встревать. Прошу прощения…
До чего ж я отца возненавидел в ту минуту. Наверно, он стоял ближе к окну, поэтому я только его голос и слышал. Знакомо незнакомый, почтительный, угодливый… Никогда я раньше не слышал, чтобы с кем-то он так разговаривал.
— …Есть, товарищ подполковник!.. Хи-хи-хи… Не было печали, зато теперь семьями познакомимся. Сейчас я его, обормота, кликну. Еще выдам за брехню…
Неужели это мой отец? Брехло, всегда меня так бодренько называл: «сыночек», «наследник», «смена». Что ж, пусть радуется: достойная смена растет.
Убежать?.. Но куда??
А самое подлое впереди. Мы вчетвером, я с отцом и Юрий со своим, пили чай в заставленной немецкой мебелью гостиной. И мне все казалось, что пью не из трофейной фарфоровой чашки, а из той каски.
Юруня пододвигал мне пирожные в вазе, чинно прихлебывал и заливал:
— Я же не знал, батя. Они сами, у нас там такая шантрапа… Если б знал, я бы его защитил. Ведь мы почти что друзья? Верно, Толик? — прищурился он.
И все строго уставились на меня. Особенно мой отец. Но он-то должен был хоть что-то понимать. Видимо, и он в свою очередь считал, что я тоже должен его понять. Ну, набили морду — в детстве с кем не бывает. А ему теперь, извольте, надо ссориться с начальством. Или, может, он дипломатично считал: сам факт нашего Появления здесь уже поспособствует — его любимое словечко — на будущее благо… Мне хотелось хоть как-то оправдать отца, но все равно — ненавидел его и ненавижу.
— Он у нас стеснительный, — деланно засмеялся отец, потому что я продолжал молчать.
— А на вид боевой, — прогудел Степанчиков-старший, кивнув на мою разукрашенную вывеску.
Юруня пнул меня под столом носком ботинка, а на лице безмятежно сияла улыбочка:
— Друзья ведь?
Я вздрогнул и промычал:
— Угу. Друзья…
— Вот видите, — облегченно вздохнул мой иуда-отец.
Я тихонечко, будто дуя на чашку, засвистел своим особым призывным свистом, мысленно вызывая моих Жуков. И взмолился: спасите меня отсюда!..
— За столом не свистят, — сердито заметил отец. — Стыдно за тебя.
Три ха-ха! Ему, видите ли, за меня стыдно… Привел собственного сына к его палачу да еще и отчитывает. Я смотрел на отца сквозь щелки опухших глаз.
Наконец мое послание собачкам начало действовать: жучки недаром хлеб ели. Отец заерзал на стуле и робко сказал:
— Нам пора… — Он встал, мигом надел фуражку и чиркнул ладонью по козырьку: — Разрешите идти, товарищ подполковник?
— Что вы так официально? — попенял ему Степанчиков-старший. — Вы не на службе, а в гостях…
— Извините, привычка.
— Хорошая привычка, — встал подполковник и попрощался с ним за руку.
Я побрел к двери впереди отца.
— Что надо сказать? — цепко остановил он меня.
Я обернулся своим жутким лицом и промямлил разбитыми губами:
— Спасибо за угощение. — А затем потрогал свои синяки.
Вышло двусмысленно. Но, увы, это была единственная месть, которую я мог себе позволить.
Когда мы шли по двору, я обернулся. Юруня в окне показал мне кулак и исчез. Оказалось, и мой отец обернулся — он тоже все видел.
Ничего он мне не сказал. И только у дома бросил:
— Не связывайся.
Не связывайся… В этом был принцип всей его жизни, да и не только его. Не связывайся, не высовывайся, не вылезай, не замечай… Промолчи, уступи, поддайся. И вся мудрость — выжить любой ценой. Философия шкурника. Причем не того, кто снимает шкуру, а того, с кого снимают, — шкуроносца. Авось не всю снимут, не целиком — пронесет.
Матери отец тогда наплел с три короба: все, мол, в порядке. Я молча кивнул. И она успокоилась.
Я потому не стал возмущаться, что решил сам, даже и без Кривого, убить Степанчикова. Так надежней. Я где-то читал, что почти никогда не раскрыть преступление, которое сделал человек в одиночку раз в жизни.
Правильно говорят: зло порождает зло. Я вдруг захотел, ни мало ни много, поджечь Юркин дом. Однако рассудил: зачем другим-то страдать? Степанчиков такой гад, что сможет еще и спастись, а другим — крышка.
Лучше отравить. Чем? Был у нас где-то мышьяк, крыс в сарае травили. Щедро начинить пончик и угостить Юруню. Пусть думает напоследок, что подмазываюсь. А если не сразу отравится? Если откачают?.. Может меня назвать. Нет, надо чтоб все шито-крыто, иначе какая ж это месть!
Недолго зрел план. Один мой коллега любит повторять: «Раньше фиги росли на деревьях, а теперь зреют в карманах». Ничего, а?
Вот что я придумал: заманить Степанчикова, одного, в развалины маслозавода, а там… Но об этом я еще расскажу. Главное, как заманить? Чего это он попрется со мной один?
И опять мой план остался пока в голове, хотя вскоре я мог бы исполнить его в любой день. Как ни странно, после нашего визита к ним домой Степанчиков и впрямь вдруг стал показывать, что мы с ним по корешам. Подзывал, советовался, хоть и свысока, по любому поводу, к себе в сарай водил — там он свой велик ремонтировал, а я ему помогал. И я потихоньку стал забывать, что ли, о мести — отношения ведь наши круто изменились. Я же не злопамятный, а впрочем…
Как-то мы были вдвоем и в шутку начали бороться у него во дворе. Я тисками зажал его шею под мышкой, и, как ни колотил он сослепу меня, как ни лягался, я давил и давил из последнего, понимая, что он не сдюжит скорее. Ведь кислород перекрыт… В конце концов он захрипел и задергался.
