Чудаки с Улики. Зимние птицы - Максимов Анатолий Николаевич (электронные книги бесплатно txt) 📗
В распахнутых дверях склада появилась нанайка Акулина. Старушка лицом свежая и душой добрая: летом и зимой приносила Милешкиным свежих карасей и щук. Оставит в коридоре улов, а сама незаметно уйдет. Жила Акулина в двух километрах от Павловки на реке Кур, в маленьком нанайском стойбище Улэн. С каких-то пор Акулина уверилась, что чай из русского магазина пахучее и крепче, сахар слаще и соль солонее, чем из своего. Оттого она была частой гостьей в Павловке, заходила и к Милешкиным.
— Ай-я!.. Кака ты нынче, Мила, богата! — восхищалась старушка Акулина, осматривая узкими живыми глазами склад.
— Уж и не говори! — призналась Людмила. — Чем тебя угостить? Хочешь семечек?
— Богата, а не зазналась, — подметила Акулина, — друзей узнаёшь… Семечки не надо… Дай лучи мне муки в кредит, а то магазин деньги просит. Денег как раз нету. Старик пензию не получил.
— Как это в кредит? — смешалась Людмила.
— Телевизоры и холодильники дают в кредит, знаешь, поди? Раньше и еду купцы давали. И ты дай мне, не бойся. Скока дашь муки, в тетрадь пиши — это и есть кредит. Потом тебе принесу деньги или пушнину. — Нанайка сняла с плеч котомку, из котомки достала мешочек.
Людмила немного поколебалась, другого бы просителя подняла на смех, но Акулине не смогла отказать. Уж слишком бесхитростно просила та в кредит муки, и грешно было думать, что не вернет.
Людмила насыпала ей белой муки под завязку, взвесила, записала в тетрадь. Против своей фамилии Акулина поставила крестик — так расписывалась еще при купцах.
Поход в гости
Любит Василек просыпаться утром, когда уже топится печка, пощелкивают и пыхают дрова; красные ладони нет-нет да выбрасывают в поддувные отверстия искры, летят искры на жесть и гаснут. В избе еще холодно, окна в куржаке, на дворе темная ночь. Затаится Василек под ватным одеялом и, высунув нос, видит: стоит мать на кухне, сильные руки оголены до локтей; слышно, как чистит картошку, что-то вполголоса напевая Мишутке. Этот вскакивает раньше всех. Едва щелкнет выключатель, Мишутка — прыг с кровати и помогает матери стругать лучину, чиркать спички. Куда мама Мила, туда и Мишутка хвостиком. Он то и дело забегает в комнату, смотрит на спящих, громко кашляет и вздыхает. Скучно одному в непривычно тихой избе.
— Сам не спишь, как старичок столетний, и другим мешаешь, — громким шепотом говорит сыну Людмила.
Вот и сегодня Василек вылез из-под одеяла, когда изба нагрелась, за ним проснулись Петруша и Люсямна.
— Ну, рассказывайте свои сны, — обратилась к детям мать.
— Ко мне дак собака красная с белым хвостом ластилась… — Мишутка растягивал слова и высоко взмахивал руками, показывая большую собаку.
— Она лизала твой нос? — спросила Люсямна.
— А ты откуда узнала? — удивился мальчонка.
— И вчера ты видел собаку…
— А я — таракана… — сказал Петруша.
Спорили удальцы, у кого интереснее сновидение, и дело делали — застилали свои кровати, подметали пол, поливали герань и фикус под самый потолок и не заметили, как поспел завтрак. Мать поставила на стол чугунную сковородку — ломтики картошки зажарились, соблазнительно шкворчали. Расселись Милешкины вокруг стола, уплетая картошку с солеными огурцами и селедкой.
Василек как проснулся, сразу заметил: мама Мила какая-то не такая — чему-то сдержанно посмеивается. Что-то знает, но до поры, до времени не хочет объявлять ребятам. Василек глаз не сводит с матери. Надо терпеть и ждать, все равно скажет, что держит в уме.
Когда Милешкины напились сладкого чаю, Людмила торжественно заявила:
— Сегодня, удальцы-молодцы, пойдем в Туземную.
Это известие приятно ошеломило удальцов. Закружились по избе, запрыгали, обнимая маму Милу.
Скажи Людмила раньше, что поведет ребятишек в Туземную, разве бы они стали есть? Похватали бы кое-как и объявились сытыми. А дорога у них будет долгая — целых три километра, на улице мороз. Никак нельзя натощак идти.
Туземной в Павловке называли стойбище нанайцев — Улэн. «Улэн» редко кто говорил, все «Туземная» да «Туземная»… В стойбище жили рыбаки и охотники. Осенью, едва зеркальным льдом тихо покрывалась Улика, из Улэна прикатывали на коньках и самокатах узкоглазые, смуглые ребятишки и с мальчишками Павловки носились по кривунам речки закадычными друзьями. Потом вдруг из-за какого-нибудь пустяка устраивали крикливую потасовку. Обычно рукопашная заканчивалась бегством улэнцев в свое стойбище. Потом павловцы, смирившись, позабыв обиды, заявлялись к стойбищу. Нанайчата и русские опять дружно и усердно глушили на косе деревянными колотушками чебаков и налимов, однако и тут не обходилось без драки. Теперь уже павловцы улепетывали без оглядки под защиту своей деревни. Так и жили из года в год мальчишки двух сел. Зато Василек не видел и не слыхал, чтобы когда-нибудь поссорились между собой взрослые. Соседи встречались дружелюбно, подолгу курили табак, радушно зазывая друг друга в гости. Нанайка Акулина как увидит Людмилу, так и спрашивает:
— А когда придешь к нам? Сама приходи, арбятишек веди, не чужие ведь…
Людмила обещала навестить старушку, да никак не могла собраться. И наконец-то!.. Васильку представлялось стойбище очень далеким, за горизонтом. Одно название чего стоит: Туземная — значит, где-то на другой неизвестной земле. Всегда мечтал Василек побывать в Туземной. Он бы и сейчас схватил пальто, шапку в охапку и помчался бы в стойбище, он весь извелся от нетерпения: непростительно медленно, как показалось ему, мама Мила собиралась в гости. Она ломала голову, что же такое подарить бабке Акулине и ее деду? Открыла комод, распахнула чемоданы. И то и это возьмет, посмотрит, потрогает и скажет: «Нет, не годится». Кое-как выбрала для бабки цветастого материала на фартук, деду — белоснежную рубаху, новую, с этикеткой; этикетку оторвала, рубаху — в сумку.
— У них ведь дочь Даранка на выданье, — вспомнила Людмила. — Что же Даранке?.. — И снова давай рыться в чемоданах. Девушке решила отдать ни разу не надеванную шелковую кофточку.
Ватага вышла во двор, взяла с собой салазки, чтобы в пути отдохнуть на них и покататься. Тут Людмила всплеснула руками:
— Как придем к Акулине, наверняка повалят соседи приветствовать нас, у нанайцев это заведено. Соседей Акулины тоже надо будет чем-то угостить…
Поискала в карманах шубейки деньги, немного набрала. Завернули Милешкины в магазин и купили шоколадных конфет, узорчатого печенья. Понасели удальцы на салазки, с визгом и смехом скатились с крутого берега Кура на заснеженный лед. Теперь ничто не остановит и не задержит их на пути в Туземную!
Солнце в закурженном круге, мороз сухо поскрипывал под валенками и облаком клубился у рта. Где-то за тальниками пощелкивали деревья. По всей ширине Кура, ослепительно играя многоцветьем, ершился тонкий лед торосов. Милешкины смотрели вдаль и шли быстро: не терпелось им увидеть Улэн. Мало-помалу они утомились от ожидания, стали катать друг дружку на салазках — сами наваливались горой, и Людмила везла, затем Людмилу сажали и мчались ретивой четверкой.
А признаков стойбища все не было, только лес и мглистое небо впереди.
Увидели ребята: кто-то показался из Туземной; сначала думали, пешеход ведет на поводке собаку.
— Жестянщик Донкан с нартой, — разглядела Людмила.
Донкан, с черной повязкой на правом глазу, еще издали улыбнулся Милешкиным и чисто по-русски сказал:
— Здравствуйте, молодые люди. Я — к вам, а вы — к нам, так и надо друзьями жить. — Он вез на нарте новый камин.
— Да вот собрались к Акулине, — ответила Людмила. — Здорова ли бабка?
— Давно ждет вас Акулина; пока шел мимо ее избы, она три раза выбегала на речку. Я-то думал: кого она высматривает? Значит, вас, ну-ну… А я вот камин везу Митрофанову. Говорит, изба большая, а печка худо греет, камин, говорит, сделай мне. Печку и камин будет топить…
— Дяденька, — обратился Мишутка к Донкану, — где твой глаз?
Люсямна шикнула на братца. Вот глупый, нашел о чем спрашивать!
