Вербы и мостовая - Василевская Ванда Львовна (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Надо было знать, как вбить гвоздь, куда его вбить, что нужно прибить гвоздем, а что можно склеить; можно ли просверлить отверстие так, чтобы доска не треснула; какое взять сверло или бурав — в зависимости от размера отделываемого предмета, от твердости дерева.
Постоянно надо помнить о тысяче мелочей, да все это с одного разу не постигнешь, нужен опыт.
— В дереве ты должен толк знать, — говорил мастер, — не то ничего из тебя не выйдет. И инструменты ты должен знать — ого, еще как! Иначе в такую беду попадешь, что век не забудешь. Это дерево любит одно, а то дерево — что-нибудь иное. Тебе, может быть, кажется, что долото или рубанок — это мертвые предметы и все? Увидишь, какие у них капризы, как к каждому нужно приспосабливаться.
Вицек в эту ночь долго не может заснуть. Думает и думает. Хелька уехала. Хорошо, что хоть поменьше стало хлопот и расходов. Но мама, Владек и он?
Дома между тем дела идут все хуже и хуже. Мать, очевидно, больна. Не жалуется, не любит говорить об этом, но с каждым днем она все слабее. Бросает стирку и присаживается на стул отдохнуть. Печально глядит, задумавшись, как будто не соображая, что вокруг нее происходит.
Вицека внезапно охватывает тоска по Броновицам, та самая тоска, которая таится и в глазах матери. Тоска по дороге, бегущей среди верб, по тихому, нежному шелесту этих верб, по садику, золотистому от ноготков и подсолнухов. По низкой халупе и ивовому плетню. По людям, по пастбищу, по склонившимся колосьям ржи и пшеницы.
Там он чувствовал себя дома — более широким, открытым и веселым казался ему мир, зеленый и душистый. А здесь ничего — только грязь и пыль да вонь тесных дворов. Не побежишь на луг, не погрузишь руки в ручеек, тихо журчащий в заросшем травой рву.
— Да, да, там у нас было иначе, — медленно говорит мать, не то обращаясь к Вицеку, не то про себя.
На этот раз Вицек замечает, что нет уже в комнате и шкафа, стоявшего в углу, большого шкафа с резьбой наверху, который отец привез когда-то из города на телеге и с гордостью водрузил у стены.
— Мама, вы и шкаф продали? — спрашивает он тихо и чувствует, что слезы сжимают горло.
— Что поделаешь, лавочнику задолжала… И за квартиру платить надо… да к чему шкаф, раз есть сундук? В сундуке все поместится… Вещей ведь не так много, да Хелька еще свои забрала…
Потрескавшейся, изъеденной содой ладонью мать ласково поглаживает край сундука. Это все, что осталось от вещей, которые она привезла из Броновиц…
Сундук этот мать получила еще в приданое от своей матери. Там, в сундуке, лежат разноцветные платки, и нитка красных кораллов, и узорчатые юбки — то, чего мать здесь, в городе, никогда не надевает.
У Вицека мелькает мысль: может быть, всего этого в сундуке уже нет, может быть, и оно пошло туда же, куда шкаф и комод, продано? Но он не хочет спрашивать об этом мать. Одно наверняка осталось — засохший миртовый веночек еще со свадьбы. В Броновицах мать изредка позволяла детям заглянуть в сундук — когда шла в костел и вынимала из сундука платок, мягкий и теплый.
Теперь в мрачной и сырой комнате сундук — единственное яркое пятно. Переливаются на нем красные цветы, какие нигде не растут, а на цветах сидит диковинная птица с весело задранным хвостиком.
Вицек вздыхает. Он чувствует себя совершенно беспомощным… Прощается с матерью и не знает даже, что ей сказать…
В сенях он слышит чьи-то шаги по лестнице. Это сверху бежит Тосек, сын сапожника. Он только немного старше Вицека.
— Здорово, Вицек! Ну, как тебе там живется у твоего старика? — так Тосек называет мастера.
— Да так себе, — мрачно отвечает Вицек, не чувствуя особой охоты разговаривать.
Правда, он любит этого Тосека. Веселый парнишка и не назойливый. Пока Вицек жил здесь, он часто играл с Тосеком.
— Какая радость тебе корпеть в мастерской? Наверно, должен детей мастера забавлять и ни гроша не получаешь?
— Да, так оно и есть, — бормочет Вицек и глядит через порог в огромную лужу, которая всегда стоит здесь, даже в самые сухие дни.
— Пошел бы со мной на стройку: приличная работа. И заработаешь кое-что, не то что детей нянчить…
— На стройку?
— Ну да, ты уже большой парень, смело можешь сказать, что тебе пятнадцать. Подручным будешь, известь будешь подавать.
Вицек совершенно ошеломлен.
— А возьмут меня?
— Почему бы не взять? Я за тебя словечко замолвлю. Мастер у нас не из самых плохих, а подмастерье — даже какой-то родственник моего отца, дядей, что ли, ему приходится; не совсем настоящий, а все-таки дядя. Ну?
Проданный комод, шкаф, больные глаза матери, еле двигающейся по комнате, — но даже не это вызывает смятение в голове Вицека. Перед ним внезапно открывается возможность вырваться из мастерской, из духоты, которая там вечно стоит, избавиться от этой работы с утра до вечера, от которой болят ноги, опускаются руки и никакой пользы, никакого толку не видно. Пол, после того, как его начисто вымоешь, на следующий день снова загажен, чулочки Ядвиги снова грязные, завтрак съеден — и все опять так, словно Вицека и всей его работы вовсе не было, ни следа не осталось. Мастер и его жена, правда, люди добрые, иногда и пожалеют его, но что из этого?
— Платят, говоришь?
— Как же иначе! Каждую субботу наличными на руки. Каменщик получает свое, плотник — свое, а подручные — опять-таки свое. Те, которые постарше и посильнее, получают больше, но и те, кто помоложе, говорю тебе, получают прилично…
Вицек стоит в нерешительности. Что собственно делать? Может быть, вернуться и посоветоваться с матерью? Но известно ведь, что скажет мать: «Учись ремеслу, а я сама как-нибудь перебьюсь…»
— Ну, ты так долго не раздумывай, завтра приходи к семи, буду ждать около парка; сейчас же скажу подмастерью. Один парнишка ушел от нас, сможешь работать со мной на пару, — уговаривает Тосек.
— Ладно, может, приду…
— Чудак этакий! Такой случай: работать на пару с приятелем — это ведь лучше, чем одному явиться. Что ж, думай до утра — у тебя есть время. Если к семи тебя не будет, тут же кто-нибудь другой найдется.
Медленными шагами возвращается Вицек к мастеру.
Пан Гжегож качает головой.
— Ну какая это работа? Молод ты еще, сил у тебя не хватит. Сорвешься с лесов или еще что…
Жена мастера так и всплеснула руками:
— Поглядите только, как до денег жаден! Поживешь тут, ремеслу научишься, будешь иметь верный кусок хлеба в руках. Плохо тебе, что ли, здесь? Обижают тебя?
— Нет, нет, — смущенно бормочет Вицек, — никто не обижает…
— Я думаю! Еще ни один ученик от нас не убегал. Кров над головой имеешь, кусок хлеба имеешь, чего же тебе еще нужно?
— Зарабатывать хочу…
— А к чему тебе это? Голодный не ходишь, одежу получил, какой тебе еще заработок? В твои годы учиться надо. Придет время и для заработков.
Грусть проникла в сердце Вицека.
— Ничему я здесь не учусь! — выпалил он, и сразу страх охватил его.
Не слишком ли резко сказал он это? Здесь к нему хорошо относились, никто худого слова не сказал, не то что у других мастеров, как он от других парнишек слышал, — и ругают и пинка дают.
У мастера усы ощетинились, и круглое, добродушное лицо его побагровело.
— А ты чего хотел? Сразу столяром стать? Нигде на свете этого не бывает. Спроси Ендрека, кого хочешь спроси! Сперва надо ко всему легонько, издалека присмотреться, с мастерской сжиться, а потом уж можно понемногу и за науку взяться. Не стругал ты уже разве рубанком? Не подбирал досок для того буфета? Какой ты быстрый! Три года продолжается учение, и так оно положено. В столярной мастерской работать — это не то, что картошку с тарелки сгребать да в рот класть!
Вицек слушал, опустив голову, и все сильнее становилась в нем уверенность, что к семи утра он будет у парка.
— А в конце концов, милый мой, десять на твое место найдется. Я тебя не держу. Ступай, если хочешь. Но я знаю: один день тебя с ведрами по лесам погоняют, и охота у тебя пропадет. Можешь идти. Когда это? Завтра?
