Не опоздай к приливу - Мошковский Анатолий Иванович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Сердце его сжалось.
Он вдруг понял, что, может, никогда, никогда больше не увидит Валерия.
Юрка подъехал к двери, снял лыжи.
Дверная ручка сквозь варежки обожгла руку. Что скажет он матери? Отца нет — в океане, на печке дряхлый дед, у стола глупенький Васек и мама, и некому помочь брату.
А брат, может, вот сейчас, заблудившись, погибает от холода. Или со сломанной ногой стонет в тундре, и его слышат одни полярные волки да песцы…
А тут еще начинается пурга. Что может быть хуже пурги» в тундре!
Юрка встал на лыжи и побежал к переправе. Авось последняя дорка еще не ушла в Шняково.
Ему повезло. Полузанесенная снегом, она покачивалась на небольшой волне, терлась о сваи. В низенькой рубке машинного отделения громко зевал моторист.
С лыжами в руках прыгнул Юрка в дорку.
— Дядь Вась? — окликнул он моториста.
— Ага… Ты куда в такую погоду?
— Надо.
— Ну как, не объявились еще герои?
— Нет.
— Эко, право, дело. — Моторист опять зевнул.
— Езжайте, дядя Вась, — попросил Юрка.
— Время не вышло. Десять минут еще ждать. Я на расписании. Что, ежели люди рассчитывают на последний рейс?
Моторист говорил, не вылезая из рубки.
Юрка сел на сиденье и больше не произнес ни слова. Десять минут валил на него снег, залеплял лицо, лез за шиворот, а он даже рукой не шевельнул, чтоб отряхнуть его.
Моторист оказался прав: ко времени отхода в дорку спустились с брюги — причала со старыми складскими помещениями на толстых сваях — еще пять человек: зубной врач из поликлиники, редакционная машинистка и трое рабочих из мастерских.
Снег продолжал валить. Сквозь белую завесу смутно проступала плахта, гигантская глыба сопки с плоской вершиной по ту сторону Трещанки.
— Видимости никакой, — сказал моторист, вылезая из рубки и оглядывая реку. — Дальше Малой стороны не пойдем.
Никто в дорке не протестовал: тут с погодой не шутят, перевернется дорка — из ледяной воды не выплывешь.
Моторист сам собрал деньги — по гривеннику с человека, сунул каждому по неровно оторванному билетику и полез в рубку.
Взревел мотор. Густая черная вода, хлюпая и всплескиваясь, шуршала о борта. Люди, кутаясь от снега в воротники, позевывали, лениво переговаривались, а Юрка, держа между колен лыжи, смотрел вперед.
Дорка на ощупь пробиралась к берегу в сплошной неразберихе падающего снега.
Вот она стукнулась в причал Малой стороны, и Юрка выскочил на доски, приладил лыжи и побежал. Дорога пролегала между камней, сорванных с сопки глыб, ложбинок и взгорков, и Юрка раза два грохался — чуть не сломал лыжи.
Вот уже позади здание радиостанции, и сигнальная мачта, и служебное помещение порта. Мелькнули огни судоремонтных мастерских.
Юрка летел дальше, к окраине Шнякова, к низкому длинному зданию.
Ни огонька. Лишь у входа светится электрическая лампочка, и в ее тусклых лучах вьется снег.
В дверях — часовой.
— Мне начальника, — попросил Юрка задыхаясь. — Товарища Медведева.
— Нету его, — сказал парень в армейской ушанке и плотной ватной куртке. — А тебе чего?
— Люди пропали… Ребята…
— Войди в помещение. — Пограничник стал крутить ручку служебного телефона.
Начальник явился минут через пятнадцать. Выслушав Юрку, он сказал:
— Это вы нашли ампулы?
— Да.
— Нашел ты, а принес брат?.. И ваш отец капитан сейнера?.. — Начальник назвал номер судна.
Юрка кивнул. Начальник знал и помнил все. Он знал решительно все о людях поселка. Знал куда больше, чем о том догадывался Юрка.
— Добре, — сказал Медведев под конец. — А домой доберешься как? На Большую сторону больше не будет дорки.
— Как-нибудь.
— Переночуешь в казарме.
Юрка не возражал: в казарме так в казарме.
— Есть хочешь?
— Нет, — сказал Юрка и почувствовал пустоту в животе, но постеснялся в такое позднее время беспокоить пограничников, — час назад ужинал.
— Сержант Пискарев, проводите мальчика в казарму. Пусть ляжет на свободную койку…
— Есть проводить мальчика в казарму! — сказал плотный парень в гимнастерке.
Много раз бывал Юрка возле заставы, знал, что двух пегих заставских лошадей зовут Свинец и Жорка; вороного котенка, который прижился на заставе, — Волчок, а сторожевую собаку — Бара. Ездовой, возивший на двуколке с бочкой воду, брал иногда с собой ребят. Пограничники не возражали, когда Юрка с мальчишками захватывали часа на два спортгородок, расположенный возле заставы: по-обезьяньи карабкались по шесту и канату, подтягивались на турнике и седлали «козла».
И лишь когда мальчишки слишком визжали под окнами и мешали спать вернувшимся из дозоров, во двор выбегал дневальный и прикладывал к губам руку: угомонитесь!
Частым гостем на заставе был и Валерий. И, наверно, не будь там турника, каната и «козла», никогда бы не выпирали на его руках упругие бицепсы, на животе и плечах — тугие снопики мускулов. Ударь кулаком — точно по камню, даже руке больно. Валерий здорово крутил на турнике «солнышко», даже пограничники завидовали и просили поучить. Но коронным номером его было другое: он без помощи ног взбирался на канат, быстро перехватывал его руками, и только налившееся кровью лицо говорило о напряжении.
Многое знал Юрка о жизни заставы. Знал даже, что солдатам три раза в день выдают витамины в шариках-драже: фрукты здесь не родятся, а витамины человеку нужны. Но ни разу Юрка не был внутри заставы: вход штатским туда запрещен.
— Раздевайся, — сказал сержант.
Юрка сбросил телогрейку и ушанку.
— Вешай! — приказал сержант.
Раздевалка находилась тут же, в коридоре: в доску вделаны крючки, и возле каждого — бумажка с фамилией. «Это чтоб на случай тревоги не спутать одежду», — догадался Юрка.
Встав на цыпочки, он повесил свою телогрейку на пустой крайний крючок со странным словом на бумажке «Тополь» — что это, фамилия? — и пошел за сержантом. Открыв одну из дверей, тот ввел Юрку в огромную комнату, сплошь заставленную койками. Койки стояли одна над одной, в два этажа.
— Занимай вон ту. — Сержант кивнул на пустую верхнюю койку у среднего окна. — Сейчас принесу простыни…
Юрка лежал под одеялом, вслушивался в храп солдат, вглядывался в смутно светлевшие в полутьме казармы лица и потихоньку засыпал.
Спал он неспокойно: ночью в помещение кто-то входил, наверно из ночного наряда, раздевался и скрипел кроватью, кто-то одевался и, мягко ступая по полу валенками, уходил. В коридоре, как казалось Юрке, лязгало оружие, раздавались приглушенные слова команд…
Проснулся Юрка очень рано. Спустился с койки на пол, оделся и хотел выскользнуть на улицу, но дневальный отконвоировал его в столовую, накормил кашей с мясными консервами и тремя стаканами кофе со сгущенкой.
Полчаса дожидался он дорку и, когда она наконец вынырнула из клочьев снега, первым прыгнул в нее.
Был прилив, вода стояла высоко, закрыв сваи, и не нужно было спускаться вниз по трапу.
Получив из озябших рук Нади билетик, пристроился у носа дорки и, пока лодка шла на Большую сторону, смотрел вперед. Все время валил снег, но ветер дул не сильный. Это был слабый «заряд» — так здесь называют пургу, — не то что в феврале. Ветер тогда сбивает с ног, с трудом можно открыть дверь на улицу.
Но самое плохое, что беспрерывно шел снег. Густой, мокрый. Даже опытный охотник может сбиться с пути, а что уж говорить про мальчишек.
Три дня назад ушли они из поселка, словно канули в снег, в пургу. Никому и дела до них нет. Даже пограничники и те не особенно-то взволновались и не бросились среди ночи на поиски.
Мотор дорки, казалось, нарочно, чтобы позлить Юрку, едва тарахтел, медленно толкая вперед лодку.
— Не пришли? — безучастно спросил у Юрки радист, заспанный и вялый, в черном матросском бушлате, наверно, с дежурства.
— Нет.
