Лисья нора - Саутолл Айвен (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Два золотых человека сидели возле ямы в сияющей золотом земле и ели золотую сладкую кукурузу, с которой капало золотое масло. Кен спросил у них, не видели ли они его где-нибудь, потому что он потерялся, но из-за того, что он потерялся и его там не было, они его не слышали. Они о чем-то спорили, но Кен не мог понять о чем. Они говорили на каком-то чужом языке.
В золотом лесу было полно птиц. Золотые попугаи кричали: «Лото! Лото! Играем в лото!», а золотые зяблики и золотые дрозды чирикали не переставая. Лежали перевернутые вверх дном золотые машины, колеса у них еще крутились. Золотые кошельки, набитые золотыми монетами, золотыми плодами висели на золотых ветвях. С цветов опадали золотые лепестки, на деревьях шелестела золотая листва, а золотые мужчины продолжали свой спор.
Кен начал понимать их язык, он никогда не слышал его прежде, но вдруг начал понимать. Они спорили из-за ямы. Яма была глубиной в шестьдесят футов. Один из мужчин считал, что следует сделать ее еще глубже.
«Шестьдесят четыре фута, — говорил он, — тогда мы и найдем орешки. И отдадим их тете Кэт. У нее нет орешков».
«Чепуха, — ответил второй человек. — Я знаю слов больше, чем ты, и хочу играть в „скрэббл“. Мне надоело копать орешки».
Их спор разгорелся, и Кен разозлился на них. Он отлично знал, что еще четыре фута и орешки найдутся, потому что видел их там. Одни орешки были I) скорлупе, другие посолены и лежали в пакетиках.
«Отправляйтесь за орешками, — крикнул он им, — не тратьте время на споры!»
Но поскольку он потерялся и его там не было, то они его не услышали.
«Глупые вы люди! — заорал он на них. — Оставили везде гореть свет, набиваете себе брюхо сладкой кукурузой, машина у вас сломалась, а там в земле лежат орешки и ждут вас. Я их вижу. Они там. Вам нужно выкопать еще четыре фута — и все».
Но второй мужчина вскочил, держа в руке нож, и всадил его в грудь первого.
«Если не будешь играть со мной в „скрэббл“, — сказал он, — я найду себе другого партнера», — И, поскользнувшись на сияющей золотом земле, с криком полетел в яму.
— Это сова! — кричал Хью. — Она ничего тебе не сделает, Кен! Она никому не приносит вреда. Это сова ухает.
Кен весь дрожал, мокрый от пота, ему было так жарко, что он задыхался. Он возился в своем спальном мешке, стараясь сесть, когда из мрака протянулись к нему руки Хью. Кен, все еще боясь ножа, старался увернуться от них.
— Не бойся, Кен. Расстегни мешок. Это — сова. Всего лишь птица.
— Птица?
— А я уж было решил, что ты заболел. Ты чего-то кричал во сне.
Кен пришел в себя, проснулся, только отдышаться еще не успел.
— Отвести тебя в дом? А то вдруг ты и вправду заболел?
— Да нет, мне просто жутко жарко в этом спальном мешке, — ответил Кен.
— Хочешь вернуться в дом?
Конечно, хотел бы. Ему хотелось вернуться в дом больше всего на свете. (И Хью, между прочим, тоже.) Но сказать «да» Кен не мог. Не мог он признаться, что боится.
— Все в порядке, — сказал он. — Мне, наверное, что-то приснилось… Да еще эта сова…
— Уверен?
Странно как-то Хью спрашивал: будто обвинял Кена в чем-то, будто догадывался, что Кену страшно, и считал его сосунком. А на самом-то деле все было наоборот. Хью сам трясся от страха.
— Все в порядке, — повторил Кен, залезая обратно в мешок и укладываясь на выскальзывающей из-под головы подушке, — Здорово будет утром, а? — спросил он, — Позавтракаем, а потом полезем купаться?
— Да, — без восторга согласился озадаченный и встревоженный Хью, и вскоре вновь воцарилась тишина, только шуршали, шепчась между собой, листья да, перекатываясь, как брильянтики в коробке, журчала не переставая вода.
…Стоял какой-то полусвет, и не определишь-то, который сейчас час. Может, пять утра, а может, и все шесть. Кен понятия не имел, в котором часу по утрам обычно встает солнце.
Воду почти не было слышно, потому что просыпался лес. Хлопали крылья каких-то крупных птиц — не то сорок, не то зимородков, не то ворон. Укрывшись в глубине кустов, чирикали на манер малышей на школьном дворе маленькие птички; откуда-то издалека доносилось пение петухов, а с птичьего двора — суматошливое кудахтанье кур; где-то поодаль, натужно хрипя, взбирался в гору грузовик; а внизу, но течению реки, ритмично стучал какой-то насос, от которого в земле ухало, как бывает, когда медленно-премедленно ухает сердце.
Кену надоело лежать в спальном мешке, ему было неудобно, жарко, кусались комары, и утомительно было прислушиваться к звукам. Хотелось, чтобы скорей рассвело. После того как луна зашла, кругом стало темным-темно, а когда он открыл глаза, то обнаружил вот этот полумрак, который ему очень понравился.
Он вылез из мешка, как гусеница, сбрасывающая надоевшую ей шкурку, и некоторое время посидел, придерживая руками онемевшую от резиновой подушки голову. Ужасно хотелось нить, но он помнил, что ему категорически запрещается пить некипяченую воду из запруд и ручьев. Джоан предлагала утром искупаться — вовсе не плохая мысль. После такой ночи вода, наверное, будет теплой.
Снаружи было нехолодно и нежарко, нетемно и несветло, а вода в запруде была похожа на сало, которое мама, чтобы оно остыло, сливает в миску, — жирная, серая и чуть, затуманенная. Деревья казались огромными; как великаны, поднявшиеся на цыпочки, они смотрели на него сверху и, казалось, больше принадлежали небу, нежели земле. Свинцовое небо, еще черное, но уже с серебряной каймой, казалось таинственным. А на самом дне Вселенной, возле миски противного незастывшего сала, стоял Кен, чувствуя себя рядом с этими огромными деревьями и величественным небом крохотным существом, которое рассматривают под микроскопом.
Он потянулся, хотелось зевнуть, почесаться, пробормотать какие-то слова, но не хватало смелости издать и звука. Все было так непохоже на то, к чему он привык, хотя всего в часе езды на машине отсюда стоял его собственный дом, тихий и опустевший, на аккуратной улице в пригороде Мельбурна. Занавески опущены, двери заперты, ворота на щеколде. В доме никого не было. Мама с папой уехали на турнир по гольфу в Милдьюру, которая находилась в нескольких сотнях миль от Мельбурна. «Полезно для бизнеса, — сказала мать отцу, — Обязательно надо поехать, дорогой. Там будут все». Вот они и поехали. Отвезли Кена на вокзал и уехали.
Он стоял в лесу, сразу упав духом, растерявшись и испытывая отчаянное одиночество. Всего в двух шагах от него спал Хью, да и все остальные лежали у себя в постелях в доме за вершиной холма, и добежать до них можно было за минуту или две, но они не были ему друзьями, хотя раньше у него никогда на этот счет не возникало сомнений. Это были чужие люди, которые жили по чужим законам и руководствовались совсем чужими понятиями. Чересчур шумливые, чересчур инфантильные — так вроде выражалась мама? И всем довольные. Его раздражало почти все, что они делали. Они говорили по-другому, думали по-другому, вели себя по-другому, даже еда на столе была совсем другой. И жили они в этом необычном месте, где по ночам кричала сова, а сны были золотыми. Он так надеялся, что утром все будет как обычно, но ничего подобного, по-видимому, не произошло.
Между деревьями и среди ветвей, наподобие духов, метались, тяжело хлопая крыльями, большие, крупные птицы. Он увидел кролика; один, два, пять кроликов, которые, встретившись с ним взглядом, как ртуть шмыгнули куда-то в кусты. Прыгнули они, и вместе с ними сделало скачок его сердце.
А потом он увидел собаку или, скорей, учуял ее. Она бежала не прыжками, не перебирая лапами, она как будто стлалась по земле. Миновав край холма, узкую полянку между двумя лесными массивами, похожую на кусочек городской улицы у подножия небоскребов, собака выползла на свет, на несколько секунд стала совсем настоящей и снова скрылась во мраке, в зарослях кустарника и клубках травы, растущей по краям поляны. Ее движения были какими-то плавными. И от этого у него снова учащенно забилось сердце, он стал пристально вглядываться во мрак, пытаясь не потерять ее из виду в зарослях травы и кустарника.
