Золотой круг - Коркищенко Алексей Абрамович (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«Вот это разговор!» — восхищенно думал я, записывая выступление.
Голос Канивца менялся, становясь то гневным, то насмешливым. Звучало в нем такое, что приводило меня в беспокойство, тревожило, привязывало мою душу к его заботам: страсть ли, с которой он произносил слова, его ли глубокая личная озабоченность делами общими — я еще не мог в этом разобраться. А он продолжал говорить:
— И вот что еще… Ох как мы любим побалакать! Хлебом нас не корми, как любим! Соберемся вместе и — тары-бары, крик с трибуны, громкие обязательства берем: держись, земля, — дашь ты нам высокие урожаи, отдашь ты нам свое богатство и силу… Дать-то она даст, а что мы ей дадим взамен? Вот мы на полях своей бригады получаем по сорок пять — шестьдесят пять центнеров с гектара — силу земную нам поле щедро отдает, а мы чем это восстанавливаем? Двумя-тремя центнерами нитроаммофоса? Плохо мы относимся к своей матушке-кормилице. Грудь у нее от голода присохнет… Давайте поговорим-побалакаем про сельхозмашины, которых у нас нету, а которые позарез нужны нам для производства зерна! Побалакаем про тягучую отсталость конструкторской мысли. У нас большой разлад с Сельхозтехникой, надо серьезно пересмотреть наши взаимоотношения с ней…
Очень заинтересовал меня Федор Канивец — просто симпатии вызвал. Я почувствовал в нем крестьянина истинного, любящего свое хлеборобское дело, понимающего землю, человека мужественного и доброго. Захотелось познакомиться с ним, узнать получше. Засобирался я к нему среди слякотной зимы, не дожидаясь теплых дней весны.
Вначале я заехал в село Пешково, где находится правление колхоза «Заветы Ильича». Встретился с председателем Григорием Михайловичем Негодаевым, сказал о цели своего приезда, ну, и завел разговор о Федоре Канивце, стараясь узнать его мнение о нем.
— Да на что вам мое мнение, вы ж свое составите! А чужое мнение помешает вам воспринять его таким, какой он есть. — Григорий Михайлович смотрел на меня из узеньких щелочек — не заглянешь ему в глаза, не увидишь, что там у него. — Живой он человек, с набором хорошего и разного.
— Что вы имеете в виду под разным? Достоинства или негативное?
— Ишь, как ловите! Сами разберетесь, когда с ним познакомитесь. Только вы за день-два Канивца не раскусите — не тот он орешек.
— А что, хитрый он человек?
— Хм… А кто из нас не хитрый? Вы вот тоже хитрите. — Он улыбнулся. — А вообще-то, неудачное время выбрали. Погода вон какая — на нуле держится. Слякоть. Да и про что в это время можно написать? Бригада сейчас ремонтом занимается.
— Вот и хорошо, — заметил я. — Все на одном месте держатся. Со всеми познакомлюсь.
— Так-то оно так… Но куда вас подбросить — на полевой стан или в село Займо-Обрыв, к Канивцу домой?
«К нему домой нельзя, — подумал я. — Нет резона… Это — потом, если у нас с ним появится контакт».
— На полевой стан подбросьте, Григорий Михайлович.
— Дале-ко-о туда, — протянул он, голосом изображая расстояние. — По трассе километров десять да от трассы больше того по грунтовым дорогам. Застрять можете. Всю ночь куковать будете — никто не услышит.
— Пугаете вы меня, что ли, Григорий Михайлович?
— Да нет… Можете и не застать Канивца на полевом стане. У него мать в больнице — вот в чем дело. Он вроде бы собирался поехать за ней… Я бы радировал на полевой стан, да бесполезно: рация находится в школе, а сторож наверняка сидит в бытовке механизаторов. Это отдельно.
— Подбрасывайте на полевой стан. Я туда не на один день, Григорий Михайлович. Сегодня не застану Канивца — завтра встретимся.
— Ну, если так… Дело ваше. Мое дело — прояснить обстановку.
По дороге думал о разговоре с Григорием Михайловичем. Не понимал я его. Будто бы он не хотел, чтобы я ехал к Канивцу и писал о нем. В чем тут дело? Он, конечно, прав: раскусить человека, понять его сущность и написать толковый очерк, такой, чтоб тому человеку не было стыдно перед людьми, и одного дня, и двух мало. Не это ли беспокоило председателя? Ведь о Канивце писали уже немало и нередко делали из него Сахар-Медовича. Потому-то, видно, и сказал мне председатель: «Живой он человек, с набором хорошего и разного».
Посреди широкой степи — полевой стан бригады Канивца: от села Пешково до него двадцать шесть километров, от села Займо-Обрыв — двенадцать. Дороги еще держались, и туда можно было добраться. Ехали через бывшие чибии, мимо полей озимки, мимо железного креста на могиле ямщика. Вот за ухоженной лесополосой показались шиферные крыши кирпичных построек, и через несколько минут я высадился посреди аккуратного двора, посыпанного перетертой морем ракушкой.
По одежде, говорят, с первого взгляда выносят суждение о человеке, а по усадьбе — о хозяине. Когда попадешь в первый раз на полевой стан восьмой тракторно-полеводческой бригады колхоза «Заветы Ильича», сразу определяешь: тут хозяева хорошие. Опрятный дом с палисадником, на нем вывеска: «Областная школа передового опыта Героя Социалистического Труда Ф. Я. Канивца»; по соседству — еще дом с мастерской под одной крышей; летняя столовая, вишневый сад, кузница, конюшня и в стороне, около тока, навес для минеральных удобрений. И техника — в строю, как на военном плацу. Около нее человек двадцать пять, одетых по-выходному чисто. И только один из них одет по-рабочему. «Это, видно, и есть Канивец», — подумал я и повернул туда, но был неожиданно остановлен требовательным вопросом:
— А вы, уважаемый, кто такой будете?
Передо мной невесть откуда появился худощавый, невысокий мужчина неопределенного возраста — то ли сорок лет ему, то ли все шестьдесят, — живой такой, подвижный, в старенькой шапчонке с кожаным верхом и резиновых сапогах запасного размера.
— Тутошний сторож я… Иван Никитич Лесняк. А вы, значит…
Я назвался и даже объяснил цель своего приезда — мне ведь предстояло жито на полевом стане целую неделю.
Подошли две черные собаки: одна — добродушная, толстая и приземистая, с лохмами до земли, другая — поджарая, короткошерстная, обнюхали меня. Толстая развалилась у моих ног и голову положила мне на ботинки.
— Признали, — удовлетворенно сказал Иван Никитич. — Ну, идить до Яковлевича. Ото он проводит урок гостям.
— Откуда гости?
— Кубанцы. Из Кущевского и Брюховецкого района.
Кубанцы плотной группой окружили культиватор. Очень уж он их заинтересовал. Странным и непривычным с виду был этот культиватор — с цилиндрическими емкостями, прикрепленными к раме, и трубками, отходящими от них к лапам невиданной двухэтажной формы. Эти лапы и привлекли внимание гостей. Федор Яковлевич давал пояснения:
— Лапы нашенской конструкции, братцы коллеги. Промышленность таких лап не производит, а конструкторы не конструируют. Они на нас дывляться издалека и толком не знают, что нам трэба на данном этапе. Сами куем в своей кузнице… Что остается от заводской культиваторной лапы в междурядье пропашных культур да и других культур? Сами бачили, знаете — глубокий, разгорнутый и уплотненный след. Заводская лапа скользит по земле, уплотняя ее и разгортая почву. И та драгоценная влага, которой нам всегда не хватает и за сохранение которой мы бьемся круглый год, уходит туда, откуда пришла, — на небеса, а незагорнутый след под солнцем превращается в камень, трескается и, понятное дело, открывает остальной влаге дорогу на небеса как раз тогда, когда она до слез нужна пропашным. Вот и придумали мы двухэтажные лапы. Нижний сошник ворошит почву, рыхлит, а верхний — мульчирует ее, загортает след, закрывает влагу…
— А сорняк в междурядье остается? — спросил кто-то. — Нижняя-то лапа вашей конструкции узковата, а междурядье-то широкое.
— У нас на пропашных сорняка не бывает вообще.
— Ну да?! Куда же девается? — раздался недоуменный вопрос.
Канивец усмешливо прищурил глаза:
— А мы с сорняком кончаем еще до культивации.
— Каким это образом?
— Скажу каким, одну минутку… Вон товарищ спрашивает, зачем на культиваторе эти емкости. Послухайте, зачем. Приспособили мы их для прикорневой подкормки пропашных. При культивации вносим жидкие удобрения. Вот, бачите, трубки от емкостей идут к лапам. Заливаем, значит, емкости удобрением, открываем краники, и оно поступает по ним прямо к корням кукурузы или подсолнуха. А что значит дать растению жидкую подкормку, когда оно идет в рост? Оно тогда как раз и наберет солнца за пазуху, то есть зерновой силы. Где удобрение готовим, спрашиваете? Прямо на животноводческой ферме, неподалеку отсюда, километра три. Там мы сборник для навозной жижи сделали. В земле выкопали. Зацементировали, понятное дело, отстойник механизировали, то есть мешалку приспособили для размешивания удобрений с вытяжкой навоза перед употреблением. Ну, в общем, туда поедем, посмотрите что к чему. Примитивно, конечно, все это, как говорится, да что поделаешь — нам этого никто не делает! Сами делаем, потому что нужно, товарищи! Известно же, из чего складывается урожай крепкий: влагу в земле сохранил, доброе семя и удобрение положил, то, да другое, да третье из хлеборобского опыта взял, применил, и, как говорится, количество переходит в качество — в повышение урожайности. Диалектика простая! — Канивец показал в сторону, где стояли плуги. — Мы и на плугах поставили бачки для внесения жидких удобрений.
