В просторном мире - Никулин Михаил Андреевич (электронные книги без регистрации txt) 📗
Мише показалось, что из туманного далека Никита и Катя грустно улыбаются ему.
«Их кто-то обидел!» — тревожно подумал Миша.
Но вот все неожиданно просто разъяснилось: Никита поскреб в затылке и улыбнулся с той лукавой досадой, с какой он в свое время говорил: «Жалко, хлопцы, шо трубу не можно до Ольшанки дотягнуть!»
— Ты чего улыбаешься? — спросил Мишу Гаврик.
— Вспомнил про Никиту: «Пишите про трубу…» А ее уже нет. Мы ему напишем после уроков про все, про все! И про то, как гнали коров, как работали на железной дороге и встречали первый воинский поезд и с кем встречали…
— Миша, Никита больше всего любит коней. Про коней ему обязательно надо написать, — остановил его Гаврик.
— Конечно! Напишем ему про отряд, про Петю Стегачева, про первые уроки в школе. И в конце припишем: «Трубу до Ольшанки дотягнуть никак невозможно», и напишем, где теперь наша труба и что она делает. — С этими словами Миша достал из нагрудного кармана уже достаточно помятую книжечку, которую они давно собирались вместе прочитать, но беспокойные дела мешали осуществить это желание. — Звонок еще не скоро. Почитаем?
Они читали поочередно, увлеченные всем тем, что попадалось Каштанке на глаза в ее путешествии со столяром по улицам старинного и странного города. Потом они переживали вместе с Каштанкой холод зимних метелей, голод, тоскливое одиночество. Читал Гаврик, а Миша, слушая, посматривал на обложку книжки и никак не мог уяснить себе, кого искала заблудившаяся Каштанка — или столяра и его Федюшку, или Никиту Полищука и Катю Нечепуренко.
О смерти гуся Гаврик читал с суровым выражением на лице, но поговорить тут было не о чем. Гаврик только недовольно заметил, оторвавшись на секунду от страницы:
— Надо же глядеть, чтоб лошади на гусей не наступали!
Зато представление в цирке, залитом огнями, переполненном зрителями, их крикливыми, веселыми голосами, восприняли с восторгом:
— Каштанке, конечно, любой помог бы, — сказал Миша.
Конец рассказа вызвал у товарищей задумчивую улыбку.
— Гаврик, а ведь этот артист, новый хозяин Каштанки, был неплохой, а она все-таки убежала от него, — проговорил Миша.
— Она к Федюшке, к старому другу, через все препятствия, — улыбнулся Гаврик.
Они обо всем договорились. Можно и слезать со стога по той самой лестнице, по какой на него взбирались. Но у них веселое настроение, и они решили окатиться со стога. Подражая паровозу, готовому отправиться в путь, Гаврик засвистел и покатился по крутому, колючему склону стога. Еще в дороге он ощутил, что штаны прорвались. Очутившись на земле, он поднял подол полушубка и, к огорчению, убедился, что ощущение его не обмануло.
Миша, с трудом подавляя смех, сочувственно сказал со стога:
— Гаврик, это ж у тебя с мамкой разговоры будут!
— А ты думал, нет? — снизу спросил Гаврик.
— Я думал, да! — уже засмеялся Миша. — Гаврик, не унывай! У мамы в сундуке есть клочок точно такой материи: серенький, с синенькими полосками. Зайдем в самохинский дот, я тебе его выдам.
Но когда и Миша скатился со стога, Гаврик его спросил:
— Миша, а этого клочка хватит и на мои и на твои брюки?
— Хватит, — засмеялся Миша, и они побежали в самохинский дот.
Школьный колокольчик звонил, звонил и умолк. Слышней стали детские голоса, вырывавшиеся из распахнутых окон школы. Рамы и подоконники только вчера выкрасили, и они сохли на солнце.
В шестом классе через десять минут должен начаться урок ботаники. Небольшая классная комната заставлена табуретами, скамейкой, ящиком из-под артиллерийских снарядов. Ящик накрыт полотняной дорожкой с вышитыми на ней маками. Ящик заменяет учительский столик.
В комнате было оживленно, весело и немного бестолково. Ребята помогали Зинаиде Васильевне устраивать ботанический уголок.
— Зинаида Васильевна, поглядите, — я тут вбиваю гвоздь?
— Зинаида Васильевна, а я хорошую сумочку сшила?
— Зинаида Васильевна, а на втором уроке — русский?
Зинаида Васильевна, отвечая на вопросы, успевала давать советы, относящиеся к делу, которым они занимались.
— Сумочку ты, Таня, сшила превосходную. Раскрой ее чуть пошире… Правильное — и она из своей маленькой пригоршни ссыпала в эту сумочку двукрылые, похожие на желтых бабочек, семена клена.
— Гвоздь, Наташа, прибивай чуть повыше и на него повесь вот эту сумочку. Потом я тебе дам семена ясеня и акации.
Миша и Гаврик, по поручению Зинаиды Васильевны, понесли в четвертый класс макет геологических пластов. Он представлял собой большой лист плотной белой бумаги, на который наклеены были жирными полосами: «почва», «глина», «песок», «суглинок», «известняк», «древние глины». Вешая макет, Миша сказал четвероклассникам:
— Это вам, чтоб учились на четверки и на пятерки. Понятно?
— Понятно, — громко ответили ребята.
Гаврик, чтоб не показаться надутым молчуном, с шутливой угрозой добавил:
— Отвечаете вы дружно, а потом не скажете, что учиться «трудно»?
— Не-ет! — хором прокричали четвероклассники.
Миша и Гаврик повернулись, собираясь уходить, и очутились как раз против Зинаиды Васильевны. С глазу на глаз им заметнее было, что в темносинем шерстяном платье, с непокрытыми черными волосами, стянутыми розовой лентой в тугой сноп, она сейчас ничем не похожа была на хлопца.
Зинаида Васильевна слышала, какие пожелания Миша и Гаврик высказали ученикам четвертого класса. Усмехнувшись, она сказала:
— За пожелание — спасибо. Разговаривали авторитетно. Но всему свое время.
Она посмотрела на ручные часы, обтянутые металлической сеткой, и вежливо вывела ребят из класса в коридор.
— Идите, я вернусь и начнем урок.
В коридоре ребята задержались по вине Гаврика. Это он сказал, что Зинаида Васильевна похожа на Наташу Копылову.
— Ведь правда же?
— Не знаю, — уклончиво сказал Миша и зачем-то тут же спросил своего друга: — Гаврик, это хорошо, что она похожа на Наташу?
— Неплохо, — ответил Гаврик.
На этот раз на них наскочила Ольга Петровна, завуч, и со словами: «А ну-ка, в класс, в класс!», помахивая ладонью, точно легкой метелкой, погнала их в конец коридора.
Перед самой дверью, за которой уже не слышно было голосов, Миша озабоченно проговорил:
— Гаврик, что-то мы с тобой болтаемся, как «передовики», про каких Никита Полищук говорил: «Це таки передовики, — кто последний, я за вами».
В класс они вошли вместе с Зинаидой Васильевной. Они заметили, что все ученики молча смотрели в то окно, что через полынный пустырь и голые насаждения около железнодорожной насыпи глядело на залив.
— Что они там видят? — спросила Зинаида Васильевна.
— Зубриковы отправляются на станцию, совсем уезжают. Вон они, за окном, — объяснила Наташа.
И в самом деле, около самой школы, на стежке, что пересекала пустырь, стояла большая тачка. На ней, поверх ящиков и узлов сидел отец Юрки Зубрикова. Понуро опустив вспотевшую голову, он слушал спокойный разговор старого плотника.
— Колхозники на общем собрании сказали, что не можем мы большое дело променять на пустяковину. На всем склоне к морю будем сажать колхозный сад. Ваша усадьба и усадьба бабки Гули стоят в самом центре, а нам надо по-колхозному размахнуться.
Рядом с тачкой стоял Юрка. Он стыдливо посматривал на школу, на Ивана Никитича и на отца. На отца он смотрел с вопрошающей надеждой. Он ждал от него слова, после которого его покинут неловкость, смущение и ему можно будет смело и весело взглянуть на окружающее. Но заговорила мать:
— Иван Сысоич, ты долго еще будешь заседать на тачке? Поезд прозаседаешь! — крикнула она и деревянно-прямой походкой направилась к станции.
Зубриков слез с тачки, поплевал на свои широченные, как у кузнеца, ладони, взялся за ручки и, провожая жену невыразимо злым и тоскующим взглядом, сказал старому плотнику:
— Иван Никитич, а вдруг я сорвусь с веревки и назад… Примете?. Ведь я ж не последним работал в колхозе!
