Шторм и штиль - Ткач Дмитро (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
14
Все свободные от вахты матросы и офицеры собрались в музее Славы. Сюда заранее принесли стулья и поставили их рядами.
Пришли командир части Курганов, замполит Вербенко, с ними Юрии Баглай, худенькая седая женщина, мать Юрия, Мария Васильевна, и Федор Запорожец. Все они сели за стол, покрытый красной скатертью
В части только и разговоров было, что о находке на дне моря. Это событие взбудоражило всех. Рассказывали о нем разное, но бесспорно было одно: катер вернулся с моря ночью. На причале его ждали Курганов и Вербенко. Тут же был и автогенщик. Он аккуратно вскрыл сейф из которого вынули какие-то бумаги.
Теперь Курганов, стоя за столом, рассказывал:
— В сейфе хранились личные дела всей команды. Теперь мы сможем узнать, кто погиб вместе с Николаем Ивановичем, а кто, как мичман Запорожец, в живых остался. Их нам нужно будет разыскать. Это наша святая обязанность. А когда разыщем — встретимся с ними, вот тут же в музее Славы.
В комнате стало так тихо, что слышно было, как Курганов, сдерживая волнение, передохнул.
— А вот два ордена боевого Красного Знамени, — он вынул их из коробочки, лежавшей на столе. — Ими был награжден Николай Иванович Баглай при жизни. Свыше двадцати лет пролежали эти награды на морском дне, они воплощают в себе блистательную славу и доблесть, военную отвагу человека, целиком отдавшего себя нашему народу, нашей Родине… Мне поручено передать эти ордена жене Николая Ивановича Баглая, Марии Васильевне, и я выполняю это почетное поручение. Прошу вас, Мария Васильевна, примите…
Она поднялась, маленькая, худенькая, седая, взяла ордена в руки, прижала их к лицу…
Ничто не нарушало тишины, царившей в комнате. Все ждали, пока Мария Васильевна успокоится, заговорит.
Наконец, преодолев себя, она вытерла глаза и снова подняла лицо, взглянула на матросов и офицеров, сидевших перед ней. Голос ее дрожал:
— Родные мои, я знала об этих наградах… Одна — за Малую землю, вторая — за керченский десант… Но не мне они принадлежат и не тебе, Юрий, — повернулась она к сыну, — а твоему отцу… и тем, кого здесь нет, и тем, кто в эту минуту находится рядом с нами. Возьми, сын, эти ордена и прикрепи их возле портрета, рядом с орденом Ленина и Золотой Звездой, которыми его наградили посмертно. Пусть рядом будут. Потому что он и сегодня жив для всех нас.
— Прикрепите, Юрий Николаевич, — сказал Вербенко видя что Баглай колеблется. — Разрешение старших вам не требуется. Самая старшая здесь — ваша мать.
— С разрешения Марии Васильевны я прочитаю вам последнее письмо Николая Ивановича Баглая, которое он написал и не успел отослать… — Вербенко глухо покашливал, казалось, ему трудно было дышать. — Письмо, как и ордена, пролежало на дне моря свыше двадцати лет. И вот теперь оно раскрывает перед нами сердце человека, большого человека… Иногда мы думаем, что большие люди — это те, которых по привычке, по традиции называют великими. Мы знаем о них, знакомы с их изобретениями, в юбилейные даты о них пишутся статьи. Да, они великие и заслуживают этого названия. Я хочу сказать, что каждый — по-своему велик, только надо его увидеть. Увидеть надо нашего человека, — еще раз подчеркнул Вербенко, — и того, который принимал участие в боях, и того, что работает сейчас на гигантских стройках, и того, который создает культурные ценности… Вот это письмо.
«Дорогая Мария!
Последние дни особенно тяжелы. На берег возвращаемся только для того, чтобы пополнить запасы горючего, боеприпасов, воды и питания. Едва успеваем выполнить одно боевое задание, как уже надо идти на следующее.
Да разве может быть иначе? Война! Такая война, какой не знал еще мир. Миллионы людей идут на миллионы. Представляешь? Человек убивает человека, прокалывает штыком или стреляет и видит, как от его удара, выстрела падает подобный ему… Но в том-то и дело, Мария, что не подобный, а зверюга. Мы деремся со зверями в человечьем обличье. Ты — учительница и знаешь, какое счастье воспитывать детей, красивых душой и чувствующих ответственность перед людьми. Эту ответственность чувствую и я, поэтому не боюсь рисковать жизнью.
В своих письмах ты просишь меня быть осторожным и предусмотрительным. Понимаю, предусмотрительность — положительная черта в характере человека. Что же касается осторожности, то думаю, что она может сделать человека нерешительным. Такую черту характера я считаю отрицательной и противопоставляю ей способность разумно, обдуманно и смело рисковать. Без этого не может быть победы над таким сильным и коварным врагом, как гитлеровский фашизм.
Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о моем корабле? Не военный ты человек, а моя милая, мирная учительница и не можешь понять, что написать тебе о своем корабле я не могу, не имею права. Но скажу, что команда на нем дружная, боевая, моряки — как на подбор. Особенно я люблю боцмана Запорожца. Ох, и беспокойный же парень! Чего только с ним не случалось в жизни. Как говорят, «прошел и Крым, и Рим, и медные трубы», но моряк настоящий. После войны я тебя с ним познакомлю.
Заканчиваю письмо, потому что времени больше нет. Очередной выход в море. Береги себя и нашего Юру (ох, как хочется мне взять его на руки и прижать к груди!). Обо мне не беспокойся. Если придется отдать жизнь — отдам ее за тебя, за Юру, за весь наш народ, за землю, на которой мы с тобой родились и выросли. А Юрка наш пусть будет моряком, сама знаешь, что род наш — моряцкий.
Родная моя! Пусть тебе это не покажется смешным, но, может быть, уже в тысячный раз повторяю: Машенька, я тебя очень, очень люблю и буду любить вечно. Ради тебя и Юры я жизни своей не пожалею. А жизнь для меня бесценна.
Над столом, покрытым красной скатертью, низко склонила голову маленькая седая женщина. Стояла глубокая тишина.
Наконец поднялся и заговорил замполит Вербенко:
— На море не ставят памятников и обелисков. Морякам-героям ставят их на берегу. Такой памятник поставлен и на территории нашей части. Памятником Николаю Ивановичу является и наш музей боевой Славы, и картина, нарисованная Федором Запорожцем. И вот эти документы и ордена.
Неожиданно для всех встал матрос боцманской команды Мартын Здоровега. Круглое лицо его побледнело от волнения, глаза влажно блестели. Верный своему характеру, он, не попросив предварительно разрешения, просто предложил:
— Тот сейф, что достали со дна моря, нужно было бы сюда поставить, под портретом старшего лейтенанта Николая Ивановича Баглая.
Сразу же все зашумели, заговорили, одобрительно кивая головами.
— Правильно, правильно Здоровега говорит. Курганов поднял руку, успокоил моряков:
— Так и сделаем.
…К памятнику шли в торжественно-траурном молчании.
Первой с цветами в руках склонилась перед ним Мария Васильевна. За ней — Юрий и боевой мичман в отставке Федор Запорожец. Командир части Курганов, замполит Вербенко, матросы и офицеры возложили цветы у подножия памятника.
Будто вспыхнул памятник. Живым и вечным огнем.