Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Чудакова Мариэтта Омаровна (лучшие книги txt) 📗
…Довольно быстро, где-то уже, наверное, к концу первого семестра, стало понятно, что когда никто в группе ничего не знает, то знает только Гайдар. Он читал не учебники, он знал первоисточники.
Нам, кстати, сменили философа, когда узнали, что у нас в группе Гайдар. Дали сначала какого-то не то аспиранта второго года, не то стажера на предзащите. Но после месяца занятий, когда он пару раз с Егором столкнулся, нам поменяли преподавателя».
И еще одно – особенно важное.
Шла вторая половина 70-х годов – очень тяжелое, муторное время. Власть боялась любой правды, относящейся к истории советского общества. Правды о лагерях – особенно после выхода за границей в 1974 году убойной книги Солженицына «Архипелаг Гулаг». Правды о расстреле в Катыни – официальная версия гласила, что 20 тысяч поляков расстреляли не сотрудники НКВД по приказу Сталина, а фашисты во время оккупации Смоленска. Правды о войне и о цене Великой Победы. А цена была очень, непомерно высока.
Егор владел правдивой информацией по самому широкому кругу вопросов. Но она не сама свалилась ему на голову – он ее настойчиво и вдумчиво собирал. С отрочества, едва ли не с детства.
Виктор Походун: «…Он не принимал этот строй. Один из его постоянных тезисов был, что лагерь на 250 млн, который огорожен тремя рядами колючей проволоки, это небольшая разница от того лагеря, который огорожен на пятачке двух квадратных километров. Это были его слова, которые он повторял не раз.
Мое мировоззренческое формирование очень сильно проходило под влиянием Егора…Понимание глубинных процессов – что, где, откуда? Егор это все обдумывал, рассказывал…
Я впервые от него узнал про Катынское дело и про другие исторические эпизоды, про которые у нас не говорили. У него бабушка сидела на Лубянке за то, что якобы собиралась на здании Лубянки установить пулемет и расстрелять первомайскую демонстрацию. А это – худенькая, щупленькая женщина, она Егору до плеча не доставала… Вот она, якобы, собиралась затащить пулемет “Максим” на крышу Лубянки.
Егор много чего такого рассказывал».
Ирина Назарова: «В принципе он был романтиком. Самая его любимая книга “Три мушкетера”, он ее постоянно перечитывал. Просто удивительно, что из такого романтичного героя получился достаточно жесткий политический деятель. Бывает, что в характере человека есть некая жесткость, которая дана ему от рождения, и это ощущаешь даже при мимолетном общении. В Егоре я этого не замечала. Но его и мягким нельзя было назвать, потому что заставить его сойти с собственной позиции силой авторитета, а не аргументов, было невозможно… Это в нем было – убежденность, уверенность в своей правоте, но чтобы эта жесткость проявилась в делах – это для меня было неожиданностью».
Ольга Григорьева (Швыркова) вспоминает первое впечатление от Егора Гайдара – на первом же семинаре по истории КПСС: «…В своем ответе он употребил термин “младогегельянцы”, и я обалдела. Я подумала, что он, наверное, неделю готовился к семинару, чтобы выпендриться: Прудон, “нищета философии”, Каутский, младогегельянцы. И эта характерная манера подачи – как будто он это всегда все знал. Потом это повторилось и на втором, и на третьем семинаре, и к концу сентября поняла, что он не сидит ночами, чтобы хорошо выступить, а это все у него уже давно в прошлом, он давно все это знает – еще со школьных лет…
Вели мы с девочками где-то разговор, и я сказала: “Девки, Гайдар будет министром, поверьте”. Мне никто не поверил: с чего ты взяла? – будет ученым.
Я ошиблась – он стал премьер-министром. Мне и тогда казалось, что люди такого ума обязательно должны быть востребованы государством».
В 1978 году Егор кончает университет. С красным, конечно, дипломом.
Вспоминает однокурсник С. П. Богданов: «Не помню, как назывался его диплом, что-то связанное с нормативами в экономике… Я испытал шок от того, что говорил Егор. Первый шок – количество профессоров на защите. И как он закончил выступление – дальше им было неинтересно, но все пять экземпляров диплома они расхватали, они исчезли моментально».
«Юность кончается в один день – и этот день не отметишь в календаре: “Сегодня окончилась моя юность”. Она уходит незаметно – так незаметно, что с нею не успеваешь проститься. Только что ты был молодой и красивый, а смотришь – и пионер в трамвае уже говорит тебе: “Дяденька”. И ты ловишь в темном трамвайном стекле свое отражение и думаешь с удивлением: “Да, дяденька!” Юность кончилась, а когда, какого числа, в котором часу? Неизвестно» (В. Каверин. Два капитана).
12. Начало 80-х: полный атас в Москве
«Хорошо бы где-нибудь отыскать людей, – подумал он. – Для начала просто людей – чистых, выбритых, внимательных, гостеприимных. Не надо полета высоких мыслей, не надо сверкающих талантов… Не нужно еще, чтобы они были принципиальными сторонниками или противниками чего-нибудь. Не нужно, чтобы они были принципиальными противниками пьянства, лишь бы сами не были пьяницами. Не нужно, чтобы они были принципиальными сторонниками правды-матки, лишь бы не врали и не говорили гадостей ни в глаза, ни за глаза. И чтобы они не требовали от человека полного соответствия каким-нибудь идеалам, а принимали и понимали бы его таким, какой он есть…»
Эти годы в Советском Союзе – довольно тяжелые. Кажется, что сопротивление властью в значительной степени подавлено. Академик Сахаров – в ссылке в Горьком, под круглосуточным наблюдением КГБ; к нему почти никого не допускают. Часть диссидентов – в лагерях, другая выдавлена за границу. Но вся мыслящая часть страны, приникая ухом к радиоприемникам, пытаясь расслышать сквозь гэбистские глушилки западные радиостанции, следит за происходящим в Польше. С 1980 года по стране идут забастовки и демонстрации. Рабочие в массовом масштабе создают новые, независимые профсоюзы; у нас в стране про такое и слыхом не слыхали – наши профсоюзы, которые Ленин назвал «школой коммунизма», полностью подчинены власти. 17 сентября 1980 года в Гданьске (где большая судоверфь – главный очаг забастовочного движения) собираются представители всех новых профсоюзов и объединяются в союз «Солидарность». После полуторамесячной борьбы «Солидарность» была зарегистрирована. Для европейских «соцстран» она стала на всю первую половину 80-х единственным – и крайне важным – очагом (и примером) борьбы граждан за свои права и за свободу. Даже когда в декабре 1981 года в Польше вводится военное положение, лидеров демократического движения интернируют – «Солидарность» продолжает борьбу с режимом. Ее не останавливает жестокость власти, человеческие жертвы.
Это – предвестие недалеких перемен в «социалистическом лагере». Но мы, современники, не видим их признаков в нашей стране, которая возглавляет этот «лагерь» (как верно скажет позже один юморист – «Хорошее место лагерем не назовут»). Реальный признак один – явное дряхление режима. Но кто поручится, что он не переживет нас?..
.. В конце 70-х Егор Гайдар учился в аспирантуре и написал диссертацию за полтора года (вместо трех лет и более, как пишут обычно) – о том самом хозрасчете, за попытку ввести который хотя бы в одном совхозе погиб в тюрьме Иван Худенко.
Напомню, что совхоз – это советское хозяйство, но в основном сельское. Тема Гайдара – хозрасчет не в сельском хозяйстве, а на промышленном предприятии. Но, так или иначе – речь идет о единственном теоретически возможном «рыночном» вкраплении в социалистической экономике…
Итак, он защищается досрочно, в 1980-м. «К этому времени точно знаю, что буду делать дальше» (Е. Гайдар, 1996).
Он начинает работать в Институте системных исследований. Директором был академик Д. Гвишиани, зять премьер-министра СССР А. Н. Косыгина.
