Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

III

– И что же такое, по-твоему, друг? – спрашивал ме­ня назавтра Рома Анферов. (После кино мы зашли к нему.)

– Сформулировать? – пробормотал я с усмешкой. И зашагал по комнате.

Я снова ощущал необычайность, даже нереальность происходящего. Странно! Сегодня рассуждаю о дружбе с Ромой Анферовым, завтра, может быть, потолкую о люб­ви с Зиной Комаровой!.. Это волновало меня. А на Ромин вопрос я не мог ответить ничего, помимо общеизвестного: друг – это тот, кто выручит, на кого можно опереться в беде; с другом достижимо такое, что одному не под силу.

Но я не стал говорить вслух того, что знает каждый. Рома ждал. «Может быть, он хочет знать, кого приобре­тает в моем лице?..» И с забившимся сердцем я подумал о том, до чего нелепо, что я, так давно мечтавший с ним дружить, в эту минуту нем...

Раньше чем мне пришло на ум что-либо подходящее, Рома заговорил сам:

– А я, пожалуй, могу сформулировать. – Он был серьезен и не усмехался. – Друг – это... Друг говорит тебе то, что сказал бы себе ты сам, если б мог видеть себя со стороны. Друг – тот, кто в силах всегда сказать тебе это. Он «второе я», alter ego, как говорят в торжественных случаях. «Второе я», зорко наблюдающее за «пер­вым я».

«Второе я», зорко наблюдающее за «первым я»! Мне показалось, что это поистине метко сказано. Кроме того, приятно было наконец мимоходом узнать, что значат слова «alter ego», на которых я не раз спотыкался, читая класси­ческую литературу. Я решил, что при случае спрошу у Ро­мы, что такое «альма матэр» (alma mater) и «пинке-нэц» (pince-nez).

– Поэтому никто не может помочь тебе стать лучше – понимаешь? – чем друг, – продолжал Рома. Он что-то вспо­мнил, чуточку помрачнел и добавил: – При условии, что ты не вздумаешь на него обижаться... Ведь не обижаешься же на себя, если мысленно себя выругаешь!

Я сказал, что Рома совершенно прав: и я так представ­ляю себе дружбу.

– Что ж... тогда... – Рома помедлил, глядя на меня с некоторым сомнением. Потом энергично протер глаза, точ­но перед этим дремал. Во взгляде его больше не отража­лось никакого сомнения. – Мы с тобой, Володя, конечно, часто будем видеться – и в школе и не в школе.

Я кивнул.

– Условимся, что будем всегда говорить друг другу о том, что мне в тебе или тебе во мне не нравится. О лю­бой слабости, о каждом недостатке. Увидишь, я смало­душничал – пусть на минуту! – скажи. Я увижу, что ты маху дал, – тут уж... – Он развел руками: не взыщи, мол, скажу все напрямик. – Конечно, все это возможно, только если верить друг другу. Я тебе, Володя, верю.

– И я тебе, – сказал я.

– Ну и, разумеется, на основах взаимности, так ска­зать... – Рома улыбнулся. – А не то что один всегда кри­тикует, другой всегда молчит!

– Конечно, – отозвался я готовно.

– Попробуем, значит, помогать друг другу воспиты­вать характеры.

– Обязательно!

Теперь, когда было достигнуто согласие, и притом торжественное, об основах нашей дружбы, возникла пау­за. Перейти сразу на будничный тон было трудно, как по­сле присяги. Мы помолчали. Потом я произнес:

– Между прочим, Рома, ты, наверно, знаешь, что та­кое «альма матэр» и «пинке-нэц»?

Рома был озадачен:

– «Пинке-нэц»?.. «Альма матэр» – мать родная. Но «пинке-нэц»... А к чему это относилось в тексте?

– Это... кажется, это надевали.

– Надевали? Кто? – Рома недоумевал. – Напиши-ка мне это слово латинскими буквами.

Я написал. Рома прочитал и после этого смеялся ми­нуты две. Узнав, в чем дело, захохотал и я. Мы весело ржали в два горла, откинув головы на спинку дивана...

– Ну, знатока языков из тебя, видно, не получится, – сказал наконец Рома, отрывисто дыша. – Ты кем, кстати, хочешь стать? А, пинке-нэц?..

– Океанографом, – ответил я со всхлипом. – В общем, там видно будет... А ты?

Он стал совершенно серьезен:

– Скорее всего – психологом.

...О том, что Рома хочет стать психологом; я в тот день услышал в первый раз. Я, кажется, спросил его тогда:

– Учебник новый будешь писать? – Почему-то мне не пришло в голову, что могут быть какие-либо труды по психологии, помимо учебника для десятых классов.

В ответ он пожал плечами:

– Почему же обязательно учебник?

Скоро я убедился в том, что он действительно готовит­ся в психологи. Началось с того, что, когда мы вместе вы­шли из школы после уроков – совершенно так, как я представлял себе это в мечтах неделю назад, – Рома сказал:

– Что ж, обменяемся впечатлениями друг о друге? Ну, что ты думаешь обо мне? Твое слово, Володя. Давай.

– Может, сперва ты? – предложил я, робея.

– Сказать, что я о тебе думаю?

– Да.

Пока он несколько мгновений медлил, мне было тре­вожно и боязно, точно предстояло впервые взглянуть на себя в зеркало после долгой болезни или тяжких не­взгод. Ну, как же я теперь выгляжу?..

– По-моему, ты хороший парень, – начал Рома. – Добрый.

У меня отлегло от сердца.

– Но ты, что ли... Ты, пожалуй, не считаешь себя взрослым человеком, вот что! Да, у меня такое впечатле­ние. Ты, похоже, считаешь, что взрослым станешь, когда кончишь институт. Неверно? Мне кажется, ты иногда ду­маешь: жаль, не скоро это будет... Бывает?

Верно! Бывало, что я так думал. Удивительно, что Ро­ма это знал.

– Я неверно сказал, что ты хороший парень, – про­должал Рома, и тут я просто испугался. – Ты хороший мальчик. Ты будешь еще долго и терпеливо мечтать о по­ступках, которые совершишь, «когда вырастешь боль­шой», когда тебя будут считать уже взрослым.

– Но я же еще действительно... Ты разве считаешь себя совсем уже взрослым человеком?..

– Считаю. В основном – да. Вообще, по-моему, в на­шем возрасте предстоит не «вырасти большим», а стать взрослым. Стать, понял? – Это прозвучало у него задор­но, лихо, серьезно и... чуточку по-мальчишески все-таки. – Это же определяется поступками, Володя. Я знаю одного студента третьего курса. Он все равно как школьник, только тринадцатого класса. А его одногодок учится на первом курсе вечернего техникума, днем работает на за­воде, женат уже – взрослый человек!

– Потому что он работает, – сказал я.

– Ну конечно. Хотя и студент ведь не обязательно школяр. И старшеклассник не обязательно птенчик...

Рома смолк. Теперь, по-видимому, была моя очередь сказать Роме, что я о нем думаю. Я глубоко вздохнул и начал:

– Из всех, кого я знаю, ты, по-моему...

– Извини, перебью тебя, – спохватился он. – Вот еще что: ты трусоват немного, мне кажется. Когда ты не записался в боксерскую секцию из-за того, что у тебя будто бы нет времени, мне показалось, что на самом деле ты не хочешь рисковать носом. Продолжай, Володя.

Последнее сказано было, пожалуй, тоном председате­ля. Но не это удивило меня – Роме очень часто приходи­лось председательствовать, что и проскользнуло сейчас в манере говорить, – а поразительно было то, что, рас­сказав о случае, когда, ему показалось, я не захотел рисковать носом, он даже не спросил: «Так и было?»

Между тем именно так и было! Непонятно только, как он это узнал. Как мог заметить, что я струсил, когда я без какой-либо заминки или запинки отвечал: «Нет време­ни». Что, кстати, отчасти было правдой.

– Из всех, кого я знаю, – снова начал я с того самого места, на котором Рома меня прервал, – ты, по-моему, са­мый наблюдательный человек... Ты замечаешь столько...

– Пытаюсь... – пробормотал он.

– И... тоже мне по душе, что ты никогда – что бы там ни было! – себя не роняешь. Это...

– Стараюсь, – буркнул он, точно поправляя.

– Еще мне очень нравится... Я прямо завидую тому, какая у тебя выдержка! Она...

– Вырабатываю, – вставил он.

Я осекся.

Опять он одним словом как бы пригасил мою похвалу. И вдруг обнаружилось, что мне больше нечего сказать. На очереди не было ни одной мысли.

– Так-с, – заметил Рома. – Теперь о моих недо­статках.

– Твоих недостатках? Каких?

– Как – каких? – спросил он недоумевая. – О тех, ко­торые ты во мне находишь.